Рэй Олдридж - Контракт на Фараоне
Руиз почувствовал холодный ужас. Невзирая на свое выученное равнодушие, отстраненность от этой сцены, он стал смотреть на феникса, как на нечто… человеческое, нечто большее, чем безымянная жертва на богом забытой планетке-поставщице рабов. По мере того, как она извивалась и боролась, катясь все ниже по сужающемуся тоннелю сюжета, все ближе и ближе к собственной смерти. Руизу все труднее и труднее становилось смотреть. Глаза ее, казалось, смотрели внутрь, ее полные губы были сжаты в тонкую линию несчастья, но сквозь все муки она играла свою роль безупречно, восхитительно, все еще она была нежной, глупенькой богиней.
Приближалась развязка пьесы. Руиз шевельнулся, спуститься со своего выгодного места. Он стал скользить в толпе, не встречая никакого сопротивления от биддерумцев, которые были еще более захвачены пьесой, чем он. Руиз протолкался поближе к сцене, его навыки взяли ситуацию под контроль, пока его сознание все еще было захвачено мистерией и ее чудесами и ужасами.
Во дворце Канеша, где раньше все было сплошной усладительной прохладой, воцарилось засушливое запустение. Бхас делал, что хотел, разлагая все во дворце, даже те жертвы, которыми питался отец Хашипут, поэтому величайший из богов смертельно заболел. У Канеша едва оставались силы, чтобы смести загнивающие остатки в пасть, и, когда Канеш ослабел, весь Фараон был близок к смерти. Менк и Тетри бродили по земле, заражая мир своими особенными кошмарами и страхами.
Что же до богини Хашипут, то она сидела на дальнем конце пиршественного стола ее отца и смотрела, думая о своей брачной церемонии на следующее утро. Она не верила, что проживет долго после этого, после того, как Бхас укрепит свою триумфальную победу, и, в любом случае, Фараон станет пылью окончательно и вовеки.
Руиз стоял у передника сцены, ожидая. Посох дрожал в его руке. Но он был так захвачен пьесой, что посох повысил уровень своего сигнала до болезненной вибрации, прежде чем он ответил на него и посмотрел на индикатор. Поблизости двигался металл, масса, похожая по размерам на ту лодку браконьеров, которую поджидал Руиз. Он оглянулся через плечо, пытаясь вглядеться в темноту за зрительной площадкой, хотя он знал, что у такого корабля должна быть великолепная визуальная защита. Он почувствовал, как ему знакомо сводит лопатки, что ему надо принять все меры к тому, чтобы прочистить мозги от очарования пьесы. Индикаторы снова встали на нулевые отметки, и он немного расслабился. Видимо, браконьеры готовы были подождать до конца пьесы.
В последний раз Хашипут стояла на южном краю мира, глядя вниз в Ад, ее шелковые туфельки касались осыпающегося края, там, где человек потяжелее не осмелился бы стоять. Горячий ветер вздымал облако ее прекрасных волос и бросал ей в ноздри запах ее тела. На ней было ее любимое платье, так что ее прекрасная плоть видна была под прозрачной тканью. Ее погубленная рука была завернута в шелковое полотнище, стянутое нитями черных песчаных жемчужин. Она снова являла собой великолепное зрелище, настоящая богиня.
С севера пришел Бхас, чтобы выполнить церемонию единения, последнюю, чтобы окончательно укрепить свое могущество. С востока прибрел Тетри, жених, придерживая свое раздувшееся брюхо, словно оно могло отпасть прочь. С запада пришел Менк, завистливый свидетель на церемонии. Они медленно окружали богиню, которая подошла еще ближе к краю.
Бхас в тревоге выкрикнул:
— Осторожно, прекрасная Хашипут, бездна очень глубока. Тебе не понравятся испарения Ада, а я не стану спускаться туда за тобой.
Тетри издал слабый булькающий звук и протянул ей свои руки скелета.
— Видишь, — сказал Бхас, — как волнуется твой будущий муж. Пожалуйста, отойди от края.
Она вытянула вперед руку, перевязанную лентой.
— Я ведь уже не так прекрасна, правда?
— Неважно, — ответил Бхас, незаметно придвигаясь к ней. — Тетри не очень разборчив.
— Так я и поняла.
Бхас остановился так, чтобы Хашипут до него не достала. Он беспокойно посмотрел на бездну Ада, потом немного отступил назад.
— Менк, — приказал он, — оттащи ее от края.
Менк скрестил на груди свои массивные лапы.
— Нет, отец. У меня не хватит смелости еще раз миллион лет карабкаться наверх. Если хочешь, оттащи ее сам. Или, может, лучше пусть Тетри это сделает.
Менк рассмеялся тихим издевательским гортанным смехом.
Конец наступил быстро.
Тетри рванулся вперед с вырвавшимся у него криком желания, и богиня приняла его в объятия. Бхас тоже бросился вперед, но слишком поздно, те двое уже упали с края мира: Тетри — визжа от ужаса, Хашипут — улыбаясь, как невеста, крепко прижавшись к нему.
На сцене специальные приспособления выстрелили вверх, унося Бхаса и Менка выше, за пределы света факелов, создавая иллюзию, что Тетри и Хашипут падают. Их тела, поддерживаемые какими-то невидимыми способами, извивались и трепетали в потоке воздуха, который ветродуй под сценой гнал на них. Мгновением позже они «упали» до уровня первых паров Ада, представленных цветными вуалями, которые появились в воздухе. Эти переливы кисеи постепенно пополнялись все более темными и темными слоями ткани, по мере того, как двое падали все глубже и глубже в Ад, чистый белый цвет постепенно желтел до охры, темнел до багрянца артериальной крови, наконец, до самого темного черного цвета. Перед тем, как факелы погасли почти совсем, Тетри упал, размахивая руками, вглубь, а потом внутрь сцены, а тело богини упало на выступ, который выдвинулся, чтобы принять ее тело. Оно высоко подлетело в воздух, безвольное, а потом упало неподвижной грудой.
Руиз яростно надеялся, что удар от падения убил ее или, по крайней мере, лишил сознания. Он продолжал смотреть и пришел в ужас, когда она стала слабо шевелиться на камне.
Потом она дернулась, глаза ее расширились, а лицо превратилось в маску неестественной красоты, маску обычной женщины, переживающей смертельную боль. Она стала кричать, но звук заглушили колючие стебли, которые выросли из ее рта. Тело ее затрепетало в последние секунды жизни. Потом лозы проросли из ее живота вместе с фонтанчиками крови.
Потом она наконец упала и осталась лежать неподвижно. Лозы все росли и росли вверх, потом расцвели, покрыв тело огромными, белыми, сладко пахнущими цветами.
Руиз был потрясен. Феникс был казнен стилетной лозой, растением-эфемером, которое произрастало на верхних склонах Ада и которое могли принести только рабы-адоныряльщики.
Зажегся свет и показал главного фокусника, который стоял над телом феникса, а с двух сторон стояли его сотоварищи-артисты. Он начал традиционную мораль.
— И вот богиня Хашипут встретила свою смерть в Аду. Но благодаря ее жертве мы не знаем Голода, благодаря ее жертве власть Страшной Троицы уменьшилась, так что наша жизнь стала сносной. Но никогда мы не должны забывать, что Тетри ползет вверх по стенам Ада, и в один прекрасный день вернется, если жрецы, что следят за стеной мира, не будут бдительны.
Трое актеров поклонились, и Руиз увидел странное чувство в их глазах. Он внезапно и отчетливо понял, что эти люди ожидают вознесения в Землю Вознаграждения. Они поставили спектакль всей своей жизни, кульминацию их искусства и веры, и они это знали. Только худощавый фокусник, который играл Тетри, казалось, чувствовал некоторое сомнение в том, что ему действительно нужна эта награда, хотя трудно было прочесть какие-либо чувства на его татуированном диковатом лице.
Посох Руиза постоянно и ровно жужжал. Он пробился к сцене сквозь последний ряд молчаливой толпы.
— Так и сама Хашипут восстанет в один прекрасный день, потому что даже смерть не вечна, — заключил фокусник, когда Руиз бросился на сцену, распростершись перед носилками феникса.
У Руиза было достаточно времени, чтобы он увидел шок и возмущение на тонком аристократическом лице главного фокусника. Потом вокруг сцены образовалось облако-ловушка, и ударило парализующее поле. Фокусники упали, словно подрубленные топором, и даже Руиз, невзирая на свои усиленные рефлексы и тренировку, чувствовал, словно невидимые руки запихивают вату ему в уши, словно его кожа отделяется от тела, словно глаза его наполняются непрозрачным клеем. Он неподвижно лежал, как ему казалось, целые годы. Потом он зашевелился пытаясь собрать свои конечности, решить, где верх, где низ. Потом он успешно сел, спихнув с ног одного из фокусников.
Руиз действовал, как в шоке. Если бы большая часть его сознания оставалась в действии, он мог бы проклинать свою глупость и невнимательность. В тот момент, однако, единственным сильным током в сознании Руиза было чувство, с которым он смотрел на окончание мистерии с фениксом, глубокое печальное сожаление, сосредоточенное на изуродованном теле женщины. Когда его зрение стало проясняться, все, что он мог видеть — это было ее неподвижное тело.
