Сергей Клочков - Лунь
Я залез в карман. Да, ровно двести пятьдесят и осталось. Надо будет с карточки снять немного, надеюсь, счёт мой не обнулили.
— Как скажешь. Наличные, значит, наличные, — и я положил на стол две сотни и несколько мятых десяток.
Бармен, утирая кровь, злобно покосился на меня, но деньги взял и поставил на стол бутылку.
— И чтоб я тебя здесь, сталкер Лунь, больше не видел.
— Нет, парень. Гораздо лучше будет, если я тебя тут больше не увижу. А если встречу в следующий раз, пеняй на себя.
— Чмо, — буркнула Хип. — набрали, блин, по объявлению.
— И чё вам не так?! — вспылил вдруг Куцый. — Один пришёл — морду воротит, другой припёрся — то не так делаешь, это не эдак. Какого рожна вам надо? Нормальный бар, везде такие же!
— Вот именно, что везде. Тут ты прав. А какого рожна нам надо, не поймёшь. Даже если очень постараешься. Поэтому собирай манатки. Чужой ты здесь.
Ах, как нехорошо получилось. Прости ты меня, Барин. Плохо вот так, мордобоем поминки по тебе справлять, но, думаю, ты бы меня понял. Заведение твоё домом для меня было, и не только для меня одного. Особое это для сталкера место, сакральное, а из него дешёвый кабак сделали, забегаловку, каких много. Светлая тебе память, Барин. Хороший ты был мужик.
— Пойдём, стажёр. Нечего нам здесь делать.
Уже на улице я обернулся. «Иллюминацию», что в своё время повесил Барин, сменила большая вывеска из крашеной фанеры. Странно, что я сразу не обратил на неё внимание — кричаще яркая, с бездарно намалёванной красоткой в бикини и тремя пальмами на стилизованном островке. И девяти дней ещё не прошло, а уже повесили картинку, уроды. Бар «Южная ночь». Вот ведь пошлятина… гадость такая. И так тоскливо мне стало, что хоть вой. Эх, Барин… хорошо, что ты этого не видишь. Я поискал глазами подходящий снаряд. Да, это подойдёт, в самый раз. Получай, фашист, гранату.
— Х-ха! — и недопитая кем-то бутылка пива, крутясь и разбрасывая веера брызг, полетела в белозубый оскал нарисованной мулатки.
К вечеру я напился. С одной бутылки скверной водки меня не развезло, а словно оглушило, и я сидел в своей квартире, тупо уставившись на сбитые в драке костяшки пальцев. Меня тревожили странные воспоминания. Смутные, бредовые образы, какие-то полузабытые сны. Были там и Барин, и Грызун, стакан какой-то, Хип, девчонка в жёлтой куртке. Здорово всё это смахивало на паранойю. Может, не долечился Лунь? Или Выброс тот всё ещё даёт о себе знать? Ох, чую, укатают ещё Сивку крутые горки Зоны. Если уже не укатали…
***И всё-таки прелесть ты у меня, стажёр. Красавица. Смотрю на тебя, и все плохие мысли долой, тепло становится, хорошо, век бы так сидел и любовался. Глаза синие, васильковые, взгляд когда серьёзный, когда смешливый, и всё-то в глазах этих написано, как в книге с интересным, за душу берущим романом. Заметила. Улыбнулась чуть, но виду не показывает, ресницами взмахнула и нарочито небрежным жестом светло-русую прядь за ушко отбросила. Знает ведь, что оттаивает сталкер и от ресниц этих, и жеста, и веснушек едва заметных на носике. Берёзка ты моя, Зоной подаренная. Хип. Жаль, что «я старый солдат и не знаю слов любви». Все красивые, добрые слова из меня Зона выжгла, вытравила, нет места таким словам на её мёртвых полях, но ничего, вспомню, и все-все тебе скажу, радость моя.
По болотам к Доктору на себе тащила, через смерть, через Зону, откуда столько силы в тебе нашлось, девочка. Не бросила страшного, бормочущего безумца, ждала, верила, и спасла, любовью своей спасла меня Хип. Слово-то какое, любовь. Измызгали тебя за Периметром в грязи пошлых песен и дешёвых сериалов. Утопили в помоях кухонных сплетен. Изгадили так, что дальше некуда. Кто знает, может, и убежала любовь в Зону от всей этой мерзости, в сталкеры записалась и свои артефакты ищет. Парочку нашла уже, это точно.
— Спасибо тебе, стажёр.
— Хабаром отплатишь, сталкер. — Нарочито «страшным» голосом ответила Хип, нахмурилась, даже челюсть выдвинула, но не выдержала, расхохоталась и свалила меня с кресла на пол. Попыталась завернуть мне руку за спину, не получилось, и Хип просто приложила к моему виску палец, который, видимо, должен был изображать пистолет.
— Артефакты? Бабло? Тайники?
— Всё отдам, тётенька. Не стреляйте, пожалуйста. — Я подпустил в голос побольше дрожи. — Всё отдам за кружечку горячего кофе, красивая. Пожалейте сиротинку…
— Намёк понятен. Ну, гляди, Лунь, обещался. И вообще, магазины новые открылись, надо бы поискать кофе в зёрнах, а заодно и кофеварку, или хотя бы джезву. Растворимый, конечно, хорошо, но с настоящим кофе не сравнить. Ммм, вещь… один аромат чего стоит. — И Хип упорхнула на кухню.
Так, Лунь. Пора бы и посмотреть, что там, в коробке Доктора. Вон она, стоит на столе, наклейка белеет — «Вата нестерильная. 10 уп.». Скотчем прозрачным крест-накрест перехваченная, и не сказать, чтоб тяжёлая, но набита плотно. Ладно, чего уж там, открывать надо, смотреть, что внутри, хотя и жуть как не хочется это делать. Было бы так — хоп! — и ни конверта этого, ни коробки, ни просьбы Докторской, померещилось мне, приснилось всё. Ага, как же, померещилось… мечтать не вредно. Но и не полезно ни хрена, как подметил в своё время Фреон. Я достал из ящика стола свой «Обсидиан» и осторожно разрезал ленты скотча.
Несколько общих тетрадей в клеёнчатых обложках. DVD-диски в миниатюрном, но прочном пластиковом кофре, штук двадцать, наверное, не меньше, каждый аккуратно подписан: «Зотову, лично в руки», «Луню», «Мелихову, но можно и ассистентам», «для Скифа», «Барину». Карты Зоны в файловой папке. Упаковка с надписью «новокаин», ампулы в ней лежат, двенадцать штук, ваткой переложены. С «Жизнью». Одной из самых редких вещей в Зоне. Не один год я Зону топчу, а всего-то и нашёл этой синенькой воды на две крошечных скляночки, как зеницу ока их берегу. И как не беречь? Если хватанёшь радиации из «горячего пятна», то только эта штука тебя спасти и может. Видел на заре карьеры, как один сталкер от лучевой кончался, кожа лоскутами слезала, кровью его рвало, просто помирал мужик на глазах. Ввели ему всего один кубик, в вену. Действительно, чудо это было, кто бы мне рассказал, не поверил. Заснул сталкер через минуту. Двое суток спал. А когда проснулся, дозиметр даже фоновой радиации рядом с ним не нашёл, все язвы зажили, выздоровел. Хвалился он потом, что зуб с дуплом выпал, а на его месте здоровый вырос. Чёрт его знает, насчёт зуба и соврать можно, но что и в самых безнадёжных случаях «Жизнь» выручить может, сам видел. Дорого, кстати, та синяя капелька сталкеру обошлась, год с лишним он должок по частям выплачивал, на одной вермишели сидел…
Вырезки из «Докладов» и газет, приличная кипа, пестреют заметками Доктора на полях, отдельные листки так и вовсе целиком исписаны карандашом или цветными чернилами. Сверху лежала статья «Зона — территория ужаса», вырезанная из газеты. Через весь текст наискосок тянулась надпись: «очередной собачий бред! По рукам бы этого журналюгу, по рукам!» Я улыбнулся. Рядом с заголовком моя фотография, под ней имя и фамилия, давно ставшие для меня чужими. Надо же, в упор не помню, когда писал статью, про что… и фото уже почти чужое, и не признаешь сразу: скалится сипатяга, до ушей улыбается будущий Лунь, и ни седины нет ещё, ни взгляда тяжёлого, даже сумрачного, и так вот лыбиться я давно уже разучился. Говорил как-то Лихо — «балабол ты, Лунь. Не в том смысле, что трепло, а так, веселее с тобой. Хохмишь ты нормально, но вот, блин, глаза у тебя не смеются. Никогда. Словно и не твой взгляд. Знаешь, жутко иногда от этого делается». Отложив в сторону вырезки — потом почитаю, особенно свою статью, интересно, чего же я там написал такого, — я достал из коробки последний листок, вырванный из какой-то книги. Текст сразу привлёк моё внимание. «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». И страничка личного дневника, приколотая степлером: «Апокалипсис от Иоанна. Притащила мне эту книженцию из Зоны Пеночка, хотя зачем, не понимаю. Книга в очень скверном состоянии, рассыпается в руках, но несколько листов в принципе читабельны. Этот, например. Пенка отмалчивается на все вопросы. Её мышление до сих пор остаётся для меня загадкой, не меньшей, чем сама Зона. Читать она не умеет, и научиться не сможет, для неё любой текст лишь грязь на бумаге. Почему книга, и почему именно эта? Богословие мне, мягко говоря, неинтересно. Может, подсказка? Через столько лет? Вряд ли… Монолит, похоже, не всегда исполняет желания. Знание или не числится в списке его даров, или это уж слишком дорогой товар. Но, как бы то ни было, у меня и в самом деле появилась пара интересных мыслей».
«Очень сильно надеюсь на то, что эта моя теория окажется таким же пшиком, как и все предыдущие. Теперь только ждать. И бояться. Так страшно мне не было уже давно. Может ли быть Зона своеобразной иммунной реакцией, местным воспалением? Как врач, я вполне могу допустить такую мысль. Предполагаемые районы инициации вторичных очагов: Челябинская область в первую очередь, очень может быть Семипалатинск или Новая Земля. Участки крупных экологических катастроф также в группе риска»
