Андрей Быстров - Эффект проникновения
И уже совершенно опустошенные, они стояли на коленях напротив друг друга в ванне, наполненной теплой водой, по ту сторону плотских желаний и тем не менее не в силах приказать своим рукам остановить ласки.
За стеклянными створками встроенного в стену ванной шкафа нашлись халаты. Кремнев надел синий, махровый, а Зое достался короткий желтый халатик, расшитый тропическими орхидеями. В нем она выглядела так соблазнительно, что Кремнев остро пожалел о времени, потребном ему на восстановление сил.
– Вы не сердитесь? – с милой непосредственностью спросила Зоя на кухне, поставив чайник на плиту.
– Это было несколько неожиданно, – пробурчал Кремнев в ответ. – Но если кому и сердиться, так вам…
Зоя лукаво улыбнулась:
– Хотя мы и не пили брудершафт, не перейти ли нам на «ты»?
– Иногда это труднее, чем заняться любовью…
– Ладно, – вздохнула Зоя. – Пусть случится само собой
Кремнев не стремился анализировать свое поведение, он знал, что это бессмысленно. То, что произошло, было полностью за пределами разума, в иной реальности, точно в середину кассеты с симфонической музыкой кто-то по непонятной причуде записал фрагмент рок-н-ролльного концерта, обрывающий пение скрипок. Дальше – та же симфония, и ворвавшегося экстатичного рок-н-ролла больше нет… Можно забыть о нем, постараться вытряхнуть его из растревоженной памяти, даже соединить части разъятой симфонии в своем воображении, продолжив мысленно стертые мелодические линии. Можно сделать все, кроме одного – нельзя отрицать, что он БЫЛ, этот вторгшийся фрагмент, и, когда он звучал, именно он управлял потоком чувств, что бы там ни было записано на кассете до и после него.
Зоя прикурила две сигареты, протянула одну Кремневу, положила руку на его плечо.
– Я исповедалась перед вами… Перед тобой, – сказала она. – А ты не хочешь рассказать мне о себе… Хоть что-нибудь?
– Не сейчас. Скрывать мне в общем нечего, да только моя история намного печальнее… твоей, особенно финал. И ничего романтического.
– Я просто хотела…
– Да, да. Пожалуйста, не обижайся. Не думаю, что вот прямо в эту минуту из меня получится приличный мемуарист. Позвони-ка лучше еще раз Мартову.
На кухонной стене висел второй телефонный аппарат. Зоя набрала номер, и теперь ей ответили.
33
Люди пропадали бесследно.
Вообще-то, подобные события, к несчастью, не так уж редки в российских, да и не только в российских, городах. Не проходит дня, чтобы в милицейских сводках не сообщалось о пропавших без вести. За год в каждом крупном городе исчезают до нескольких сот человек. Причины различны. Здесь и криминал (как правило, автовладельцы и бывшие хозяева приватизированных квартир), и потерявшие память старики, и подавшиеся в бега от большого ума юнцы и девицы, и загулявшие пьяницы… Некоторых находят, живыми или мертвыми, судьба других так и остается загадкой навсегда.
Но чтобы человека начали искать, нужно заявление об его исчезновении. Нужно, чтобы кто-то беспокоился о нем: семья, знакомые, сослуживцы… А если пропадает бомж или прибывшая на заработки из провинции проститутка, едва ли кто-нибудь хватится. Поэтому сведения о подобных исчезновениях афишируют в милицейских отчетах крайне редко.
Осенью 1998 года такие случаи множились как никогда. Они не портили милицейскую статистику именно потому, что не было заявлений, а те, что все-таки были, исходили от не заслуживающих ни малейшего доверия персонажей. Но если бы какой-то дотошный социолог задался целью провести исследования в маргинальных слоях общества в этот период, он получил бы обескураживающие данные.
Такого воображаемого социолога удивило бы не только резко возросшее количество исчезновений, но и другие аспекты. Во-первых, пропадали не просто какие-то проститутки и бомжи, а в основном – в подавляющем большинстве – люди, что-то представлявшие из себя в прошлом и еще не окончательно опустившиеся на дно в настоящем, те, которые при соответствующих условиях могли восстановить себя как личности. Исключение составляли бандиты из мелкого криминалитета или крепкие парни, прошедшие горячие точки и готовые заняться чем угодно, невзирая на писаные и неписаные законы. Кстати, как раз об этой категории заявлений в милицию поступало немало, ведь многие из них не утратили социальных связей. Но кто станет всерьез разыскивать людей, постоянно обретающихся в мире перестрелок и разборок, где человеческая жизнь не стоит ни гроша?
Второй особенностью, могущей привести вымышленного социолога в замешательство, являлась цикличность исчезновений. Неделю или две в пестрой среде маргиналов не происходило ничего необычного (конечно, с их точки зрения, сильно отличающейся от точки зрения нормального обывателя!). Зато в определенный день многие из них пропадали без всякого следа, точно их поманил волшебной дудочкой таинственный крысолов. Это не значит, что в некий прекрасный вечер клиенты приходили в бордель и не заставали там ни одной проститутки, а какой-нибудь из вокзалов мистическим образом освобождайся от бомжей. Москва – большой город, и вопреки классическому правилу драматургии исчезновения случались с соблюдением единства времени, но без соблюдения единства места. Люди пропадали в разных районах, иногда очень далеко отстоящих друг от друга, по одному или по двое – словом, не привлекая внимания.
Была еще и третья особенность, не менее странная, чем первые две. Обыкновенно, если среди проституток, бомжей или бандитов вдруг кого-то недосчитываются, можно почти на сто процентов утверждать, что этого человека нет в живых. Порой трупы случайно обнаруживают, а порой они догнивают где-нибудь в канализационных подземельях или на мусорных свалках по частям, если убийцы дают себе труд от них избавиться. Осенью 1998 года в Москве находили не больше и не меньше неопознанных останков, чем в любой другой послеперестроечный год. Количество исчезновений стремительно возросло, а количество трупов не изменилось! Что мог бы решить в этой ситуации выдуманный дотошный социолог? Очевидно, он бы оперировал с двумя версиями. Первая – кто-то по загадочной причине, с непонятной целью и по неизвестной схеме уничтожает определенных обитателей дна, ловко скрывая тела жертв. Но такая версия не выдерживала критики даже как первоначальное предположение, ибо тут пришлось бы действовать целой организации, а в этом случае какие-то факты всплыли бы неминуемо. Секреты, известные многим, недолго остаются тайной для всех. Идея о похищении маргиналов инопланетянами и та выглядела бы менее экстравагантной.
Вторая версия – о том, что все эти люди живы и покидают столицу добровольно, – смотрелась куда убедительнее. В ней заключалось и дополнительное объяснение редких обращений в милицию. Ведь, уезжая по собственной воле, человек всегда мог рассказать об этом знакомым и представить ложную или истинную причину отъезда.
Это рассуждение было бы последним в цепи, выстроенной социологом. Проверить свою догадку он не смог бы никаким образом, ведь ему пришлось бы объездить всю страну, чтобы найти этих людей там, куда они отправились. Расспросы не помогли бы ему, потому что каждый из исчезнувших мог назвать произвольный пункт назначения или вовсе помалкивать в своем близком окружении… Но далеко ли могли уехать люди, у большинства из которых и паспортов-то не было, не говоря о деньгах?
Впрочем, никто из реальных социологов такими исследованиями не занимался. А раз так, логично будет сделать следующий шаг и представить на месте социолога сотрудника некоей сверхинформированной спецслужбы (разумеется, тоже вымышленной), располагающей точными данными обо всех перемещениях людей в России и за ее пределами. Посидев за своими суперкомпьютерами, он выяснил бы, что ни один из пропавших в Москве маргиналов нигде не объявлялся.
Итак, их нельзя было обнаружить ни среди мертвых, ни среди живых. Такое положение вещей никого не настораживало, потому что никто не интересовался этими людьми, никому не было до них дела. А ведь эти странные исчезновения что-то означали, служили предвестием каких-то назревающих событий.. Но любую загадку можно разгадать лишь тогда, когда кто-то возьмется искать решение, а прежде чем его искать, необходимо сформулировать условия задачи. Сделать это позволило бы сведение воедино сотен разрозненных деталей… Что, пожалуй, под силу только ВООБРАЖАЕМОМУ социологу или представителю ВЫМЫШЛЕННОЙ спецслужбы. Тем же, кто живет в мире действительном, попросту не от чего было бы оттолкнуться.
Люди пропадали бесследно, и это могло бы стать грозным предупреждением… Это и БЫЛО грозным предупреждением, которого, однако, никто не услышал.
34
Синий «фольксваген», куда только что сел Олег Мальцев, стоял у обочины. Кроме Мальцева и Зорина, в машине никого не было. Мужчины молча разглядывали друг друга – Зорин с любопытством, Мальцев со страхом. Но чем дольше всматривался Олег в интеллигентное лицо человека за рулем «фольксвагена», в его спокойные глаза за стеклами очков, тем меньше боялся. По крайней мере, ЭТОТ стрелять не станет. Он может отдать приказ, но он явно не из тех, кто лично пачкает руки в крови.
