Светлана Кузнецова - Новая Зона. Хозяева Москвы
– Экономия?..
– Будь фирма даже круче Памира и кипящих полчаса яиц, располагайся она хоть в самом престижном здании в центре города, бухгалтеры станут сидеть за допотопной техникой, которая постоянно будет тормозить. В этом фишка бизнеса по-русски и его же традиция, – провозгласил сталкер и рассмеялся, а потом вытащил вилку из розетки, вырубая питание и выключая компьютер самым что ни на есть варварским способом.
Хазаров покачал головой и вышел распорядиться принести из коридора диван и пару кресел. Появился он вместе с немногословными научниками, которые, сделав требуемое, тотчас ушли. Технику так и оставили, словно напоминание о том, чему не суждено было случиться. Новая мебель по-хозяйски расположилась посреди комнаты, заняв почти все свободное пространство.
Окон в комнате не предусматривалось, но на том месте, где, по логике, они могли иметься, висели тяжелые непрозрачные шторы.
– А чего ты хотел? – фыркнул Ворон, проследив за взглядом Дениса. – Номер-люкс с видом на руины? – и тоже вышел.
Дэн, наверное, снова задремал, потому что очнулся, услышав голос Ворона.
Он раздобыл где-то ночник, и не какую-то обычную настольную лампу, а целый торшер с абажуром, и в комнатушке неожиданно стало очень уютно. Особенно когда погасло холодное белое офисное освещение.
– Извини, Дин, но придется тебе потерпеть нас эту ночь, – заявил Ворон. – Если ты все же отхватил сотрясение, то оставаться одному тебе нельзя. К тому же я стану будить тебя каждый час.
Денис уставился на абажур и ничего не ответил. Он больше не проронил ни слова, да и не хотелось ему разговаривать. Внутри поселилась апатия ко всему. А еще подумалось, что Хазаров и Ворон удачно заговорили его и заморочили. И продолжали делать это, отвлекая от главного – того, что произошло в комнате Тамары.
Тонкая, выполненная в виде виноградной лозы из материала под старую бронзу ножка слегка изгибалась. Круглый абажур из бледно-золотистой ткани с бахромой казался Дэну тихоокеанской медузой – очень красивой и вместе с тем опасной.
– А потом мальчик не выспавшимся пойдет по Зоне… – вздохнул Хазаров, словно бы ни к кому не обращаясь конкретно, но смотря в упор на Ворона.
– Вы предлагаете его оставить, Петр Тихонович?..
И тут Дэн сорвался. Ему только что было безразлично. Ну уж нет!
Его попытались уложить, но Денис неожиданно для самого себя принялся сопротивляться.
– Я не делал этого! Я бы никогда!.. – Он кричал, хватал мужчин за руки, пытался доказывать, но отдаленным отголоском сознания понимал, что несет какую-то ахинею.
Звонкий шлепок ударил по ушам. Одновременно с ним щеку опалило огнем, и голова откинулась назад. Левая половина лица теперь, вероятно, сравнялась цветом с правой. Денис упал навзничь, благо сзади стояла мягкая кровать, а не твердый пол, выложенный белой плиткой под мрамор и укрытый очередным ковриком офисной серо-коричневой расцветки.
– Кончай истерику! – Ворон ухватил его за рубашку и усадил.
– Драться-то зачем? – вздохнул Хазаров. – Шок пощечинами не лечится.
– Да ну?.. – удивленно воскликнул сталкер. – Обычно помогает.
И указал на Дениса, все еще пытающегося отдышаться, но не повторяющего попыток побиться в припадке.
– Мальчику и так досталось…
– Можете считать, что я ударил его гармонии ради, или из любви к симметрии, или для собственного удовольствия, – недобро усмехнулся Ворон. – Выбирайте любой вариант.
Денис потрогал щеку, она все еще пылала. Вряд ли сталкер бил в полную силу, но ему хватило. Стало стыдно от некрасивой истерики и обидно – одновременно. Причем не из-за того, что ему врезали – это как раз правильно, – а за эту усмешку, которая лучше всех слов объяснила отношение Ворона к некогда спасенному недоэмионику. Вот Хазаров вел себя много добрее и отзывчивее. Хотя из этих двоих Дэн все равно тянулся к сталкеру. То ли потому, что тот его спас, то ли из-за подозрительности – уж слишком научник казался ласковым.
– Я ничего ей не сделал, – упрямо и стараясь говорить спокойно повторил Денис.
– Разве мы утверждаем обратное?
– В твоей невиновности усомнился только Гришко, – перебил сталкера Хазаров и принялся пояснять. Говорил психиатр нарочито спокойно и серьезно. В интонации периодически проскальзывала добрая усмешка и снисходительность, но это не раздражало, наоборот, Денису сейчас требовалось именно это. Не поддержка, а спокойный насмешливый голос, представляющий произошедшее в виде забавной истории и не больше. – Но у него, во-первых, свой интерес. Во-вторых, Арсений из тех людей, которые судят окружающих по себе. Собственно, именно поэтому его когда-то отчислили с психологического факультета МГУ.
– Московского? – поинтересовался сталкер.
– Магаданского.
– А правда, что у него отчество Даздрапермович? – спросил Дэн.
Ворон выгнул бровь и склонил голову набок.
– Сыновья обязаны чтить отцов и матерей своих, – вздохнул психиатр и покачал головой.
– Но не настолько, – усмехнулся Ворон.
Хазаров посмотрел на него с осуждением, явно читавшимся на усталом лице.
Дэн сам не понял почему, но рассказ о неудачах Гришко вызвал у него слабую улыбку. Наверное, невезение недавнего обидчика неожиданно пробудило в Дэне снисходительность по отношению к нему. Денис даже решил не сердиться из-за удара. В конце концов, как бы поступил он сам в подобной ситуации?..
– Ну, вот наш не совсем психолог и пришел со своим уставом на чужую военную базу, – продолжил Хазаров. – У него перед глазами оказалась орущая полуголая девица и истекающий кровью мальчишка в одних трусах.
Денис покраснел – и это мало имело отношения к его щекам. Краска залила шею и уши. Ну, не идиот ли, в самом деле?! Вроде ж не спал, соображал хоть немного, а так подставился…
– Наличие в комнате каких-либо артефактов, их воздействия, как и абсурдность ситуации, Гришко уже не волновали.
– А что произошло потом? – спросил Денис, старательно глядя на абажур. Нестерпимо хотелось лечь на бок, подтянуть колени к груди и накрыться одеялом до подбородка, если не с головой. Вот только, во-первых, это было бы трусостью, а во-вторых, он сидел на не расстеленной постели.
– На шум прибежал наш замечательный сталкер. – Хазаров кивнул в сторону Ворона. – Он ведь отвоевал себе местечко в раздевалке спортсменов, где и душевая под боком, и вообще масса удобств. Вот и прибыл на место вторым.
– Третьим, – уточнил Ворон. – Дениса следует считать первым, поскольку он всего лишь свидетель, а не подозреваемый.
– Он потерпевший, – возразил Хазаров.
– Не стану спорить.
Между этими двоими будто шло необъявленное соревнование. Удар-блок. Удар-блок-контратака. Защита-нападение. Только все это – словесно и по-доброму, несмотря на то, что психиатр не нравился Ворону. Вряд ли они пытались задеть друг друга всерьез. И то, что сталкер держался на равных с профессионалом в области манипуляции людьми и запудривания, как и починки, чужих мозгов, поднимало его авторитет в глазах Дэна еще выше.
– Наш замечательный проводник, – продолжил рассказ Хазаров, – увидел своего не менее замечательного напарника в нокауте. От души отомстил Гришко, выбив у того два передних зуба, и вызвал дежурную группу.
В дверь просунулась голова какого-то научника, и Ворон немедленно поднялся, вышел и тотчас вернулся с пластиковым подносом. На нем горкой возвышались бутерброды, стояли два графина. Один двухлитровый, наполненный по горлышко ярко-оранжевым соком. Второй – по размерам такой же, но наполовину пустой, – прозрачной жидкостью, похожей на обычную воду, но не являющейся ею. Во второй руке сталкер нес две пластиковые бутылки, заполненные чем-то темно-бордовым.
– Пострадавшему вино. Дин, не морщись, тебе оно необходимо для поправки здоровья, к тому же я принципиально против спаивания детей водкой, – распорядился он. – А мы, профессор, и беленькой обойдемся. Нам для успокоения нервов в самый раз. – И снова обратился к Денису, на этот раз весело улыбнувшись: – Тебе, кстати, повезло вовремя отключиться и не видеть всего этого бардака.
– Мне тоже повезло, – улыбнулся психиатр. – Я пришел вместе с медиками, когда наш сталкер разогнал всех кого можно, а тех, кого оставил, загрузил делами.
– К слову, – Ворон подмигнул и тряхнул коротко остриженными волосами так, словно они были длинными, – даже вопроса о твоей виновности больше не стоит. Ранова отошла от действия артефакта. Ей, ожидаемо, очень стыдно, и, само собой, она не собирается настаивать на твоей вине.
Денис выдохнул с облегчением и неожиданно понял, что на самом деле ему все равно – вот уже минуту как. Страх исчез, стыд ушел за ним следом, и неожиданно стало уютно и тепло. Вот так сидеть бы и сидеть, ни о чем не думая, и никуда не спешить.
От вина он все же попытался отказаться. Дэн не любил пить: слишком уж отвратное зрелище представляли собой налакавшиеся самогона соклановцы, не успевавшие добраться до сортиров и блюющие у стен. Стафу в подпитии вообще не стоило попадаться на глаза. Лёху с трех стаканов этой дряни тянуло на приключения, сводящиеся к тому, чтобы кому-нибудь врезать или самому получить по морде или по почкам. Проспавшись, недруг рвался повторить свои подвиги и гордился своей крутостью, вне зависимости от того, остался ли победителем в пьяном махалове. В общем, после таких поучительных примеров к алкоголю не хотелось прикасаться наотрез, и плевать, что это рассматривалось как неуважение к пьющей братии. К тому же Денису нравилось состояние легкого опьянения, а от самогона оно слишком быстро сменялось опьянением сильным, когда голова кружится, сознание плывет, и хочется то ли уснуть и не просыпаться, то ли забиться в какой-нибудь не заблеванный еще угол, то ли вообще уйти, куда глаза глядят.
