Матвей Курилкин - Охотник

– Хорошо. Только объясните, чем его кормить.

– Все объясню, не сомневайся! – обрадовался гоблин. – Да объяснять особо и нечего, ест он все то же, что и ты, но больше всего любит сладкое. Если будет у тебя возможность – давай ему иногда сырые яйца, гремлинам это полезно. Я тебе даже мисочку его отдам, и вот еще тряпочку, в которой он спать любит…

Гоблин засуетился, собирая немногочисленные пожитки гремлина. Аксель смотрел на сидевшего на руках у Тарры гремлина и счастливо улыбался.

И даже тот взгляд, которым на него посмотрела Кара, когда среди приобретений увидела деловито пробующего на зуб застежку плаща Шушпанчика, не испортил ему настроения. Оказавшись в примерочной, Аксель с сомнением уставился на одежду, которую ему предстояло надеть.

– И чего уставился? Переодевайся, – ворчливо велела воровка. Она еще злилась на то, что ее компаньон обзавелся обузой в виде гремлина.

– Что, прямо при тебе?

– А что такого? Ты что, собрался штаны снимать? Входишь во вкус? Может, нужно было и нижнее белье для тебя купить?

Юношу передернуло от такого предположения, и он послушно разделся до пояса, после чего с некоторым трудом натянул на себя юбку и блузу. С корсетом справиться помогла Кара – она так сильно его затянула, что парню стало трудно дышать.

– Зачем так туго? – прохрипел он. – Я же сейчас пополам сломаюсь!

– Терпи. Сейчас кожа нагреется и растянется, станет полегче. Да и привыкнешь. Фигура у тебя все-таки не женская, плечи широковаты, а бедра и талия узкие. Так что придется потерпеть некоторые неудобства.

Затем девушка усадила Акселя на табурет и стала колдовать над его лицом – пудра, румяна, тушь… Юноша стоически сносил унижения. Тем более что сама по себе процедура оказалась неожиданно приятной – руки у воровки были прохладные, пальцы нежные. Акселю нравилось ощущать ее прикосновения. Он даже поймал себя на мысли, что было бы здорово поцеловать эти пальчики, от чего жутко смутился и покраснел, вызвав сдержанное возмущение девушки.

– Чего ты краснеешь, как новобрачная перед первой брачной ночью?! – прошипела она.

– Душно здесь, и этот мерзкий корсет дышать не дает, вот и краснею, – огрызнулся юноша.

– Ну, вот и все. – Вздохнула девушка, завязывая чепчик. Она оглядела парня, как смотрит художник на только что законченную картину, и осталась довольна. – Теперь моя очередь, освобождай место.

Усевшись перед зеркалом, девушка несколькими штрихами ухитрилась изменить и свою внешность – по крайней мере, Аксель сомневался, что, встретив в толпе и не приглядываясь, смог бы ее узнать. Сам он в зеркало смотреть не решался, а когда все-таки набрался смелости, неожиданно успокоился. Юная горожанка, которая смотрела из зазеркалья, совершенно точно не имела ничего общего с ним самим, так что и беспокоиться было не о чем.

На самом деле поводов для беспокойства хватало. Прежде всего – голос и поведение. И если с первым все было не слишком сложно – достаточно было просто молчать, то отработать поведение, такое, чтобы не вызывало подозрений хотя бы при мимолетных контактах с непосвященными, оказалось гораздо сложнее.

– Пойми, ты должна научиться смущаться! – Кара теперь обращалась к нему в женском роде – чтобы он привыкал, да и сама она не хотела ошибиться при людях ненароком. – К тебе будут обращаться – да хотя бы какой-нибудь джентльмен попросит прощения, если ему нужно будет пробраться мимо тебя, скажем, в дилижансе. Да мало ли случаев! Ты должен… тьфу, мертвые боги, должна! Ты должна будешь опустить глаза и хихикнуть. Продемонстрируй!

Аксель демонстрировал. Выслушивал порцию ругательств и объяснений, что хихикать нужно тоненьким голосом и тихо: «Уж это ты можешь изобразить! Я тебя не в опере петь заставляю!», и повторял, пока Кара не оставалась довольной. Затем его учили приседать в реверансе. И еще что-то, присущее только тем женщинам, которые предпочитали носить длинные пышные юбки и чепцы. Вообще в Пенгверне принята некоторая свобода нравов. Женщины могут носить брюки и даже оружие, ругаться и курить табак – это никого не возмущает. Ну, разве что какая-нибудь почтенная матрона подожмет губы и укоризненно покачает головой, глядя на этакое падение нравов. И далеко не факт при том, что сама она в юности не вела себя еще хлеще. И отношение к женщине очень меняется в зависимости от поведения. Нет, прекрасный пол всегда остается прекрасным полом. Перед юной граттой будут приподнимать шляпу независимо от ее поведения, и беседовать на некоторые темы в присутствии дамы тоже не станут, как бы она ни была одета. Тем не менее, все привыкли считать, что если леди, особенно юная, предпочитает соблюдать строгий, старомодный этикет, значит, она ждет соответствующего к себе отношения.

Акселю было бы намного проще, если бы он просто натянул женские брюки и корсет, но в такой одежде сойти за юную девушку ему точно не светило, даже несмотря на мастерский макияж. Максимум, он стал бы похож на одного из тех, о ком в приличном обществе стараются не упоминать, а, встретив на улице, презрительно сплевывают. Да и не встретишь таких на улице, так что таким способом можно было только привлечь к себе лишнее внимание, а никак не избавиться от оного.

Теперь они нарочно не избегали людных мест – время клонилось к вечеру, и прежде, чем остановиться на ночлег, Кара хотела убедиться, что Аксель не вызовет у трактирщика подозрений. Когда навстречу попался полицейский, юноша чуть не испортил все дело. Он сильно напрягся и побледнел, ожидая, что сейчас обман раскроется – неудивительно, что бдительный страж порядка поспешил на помощь «даме».

– Простите, гратты, у вас случилась какая-то беда? Вас кто-то обидел?

К счастью, полицейский адресовал свой вопрос обеим «девушкам», и Акселю хватило выдержки последовать наставлениям напарницы – он молча опустил глаза и предоставил разбираться Каре. Та тоже не растерялась:

– Ох, мы так рады, что вы нам встретились! – затараторила она. – Видите ли, гро полицейский, мы с кузиной не знаем, что делать, и к тому же, кажется, заблудились. Мы приехали из района Хайгейт погостить к тетушке Ильзе. И надо же такому случиться, бедняжка попала в госпиталь с тяжелейшей простудой. Сначала мы целое утро стояли под дверью, пока кто-то из добрых соседей не сообщил нам, почему дом закрыт и нас никто не встретил. Потом мы ходили ее навещать, и, к счастью, оказалось, что она уже идет на поправку. Мы проболтали целый день, и – такая неприятность! – забыли попросить у нее ключи от дома. И вспомнили об этом только когда отошли далеко от госпиталя, к тому же присутственное время уже вышло… И теперь мы никак не можем найти приличную гостиницу, чтобы остановиться на ночь. Мы так устали, и, кажется, мы уже однажды прошли по этой улице – и значит, ходим кругами.