Волновая функция - Эдуард Катлас
Перекресток. Интересное определение. Что это? У нас случаются перекрестки? Или он про миры, где шагающих больше чем обычно? Они — перекрестки?
— Сам понимаешь, без тебя мне никак. Я не умею сам идти нашими путями. Но я полезен. Покажешь мне свои миры, и свободен. Дальше я и сам. Я исследовал уже тысячи миров, в десятках из них прожил жизни. Пошли, найдем свет, и я все расскажу. Ты же еще молодой, я вижу. Я очень многое могу тебе рассказать.
Заманчиво. Я уже хотел, почти хотел ответить, но понял — что просто не могу. Губы что-то пытались шепнуть, но сил даже на это не хватало. А сомнения не давали возможности сосредоточить последние резервы.
А еще, я не верил. Инстинкт тела требовал спасения. Разум требовал смерти и освобождения.
Тело пыталось шептать, мозг запрещал выдавать последние запасы из кладовой. А может, там их и не было, а мозг просто набивал себе цену.
Похоже он понял, что уговорами ничего не добьется, и я услышал звуки первых шагов. Скорее нет, не шагов — он быстро сориентировался и передвигался на четвереньках.
Тоже неплохо. Я сам много дней двигался именно так.
Я словно следил за своими собственными действиями в первые минуты после прибытия, только на ускоренной перемотке. Вот он уперся в покатый бок тоннеля, в котором мы оказались, быстро проверил гипотезу, что это именно тоннель, пробравшись на другую его сторону. Встал, скорее всего потянулся наверх, пробуя дотянуться если не до потолка, то хотя бы до перегиба, где круг, который образовывали стены, снова пойдет на уменьшение. Видимо дотянулся, что дало ему возможность понять, или хотя бы предположить, высоту западни.
Двинулся вдоль стены. Потом понял, что у стены меня нет. Видимо, он очень неплохо знал, на каком расстоянии от своего скакуна высадится в новый мир, потому что далеко он отходить не стал. Пошел зигзагом от стены к стене, стараясь не пропустить меня, даже если бы я стоял.
Остановился метров через десять. Все это время действуя максимально тихо и явно прислушиваясь. Либо, чтобы вовремя поймать мое движение, либо ко всем звукам в тоннеле.
Я слышал все его действия, примерно даже понимал его логику. Но мне было абсолютно все равно. За несколько минут, если не сглупит сильно, он меня найдет. Помогать я ему не собирался, мешать — не мог.
Он начал возвращаться, зигзагами двигаясь от стены к стене, словно опасаясь, что я проскользну. И в мыслях не было.
Еще через минуту он уперся в мое тело. Шаркающая походка не позволила бы ему меня пропустить, даже если бы я сжался.
— Ну вот ты где, — в голосе его послышалась радость. Он схватил меня за локоть, ощупал тело, вторая рука легла, немного порыскав, на лоб. Радость ушла, сменившись какой-то смесью злости и отчаяния: — Да ты же сдохнешь сейчас! Говори, чем тебе помочь! Я не могу выдавить тебя из этого мира так быстро! Какой у тебя цикл? Да неважно, вижу что не такой короткий. Нужно время, я смогу отправить нас с середины твоего цикла, но не прямо сейчас. Продержишься столько? Давай, скажи, что для этого надо?
Он бросил мое тело, и двинулся дальше по коридору, прошел на этот раз далеко, метров сто, просто проверяя, есть ли что-то дальше. Свет, поворот, хоть что-то. Вернулся. Точно также проверил другую сторону тоннеля, не отходя, впрочем, слишком далеко.
Вернулся ко мне и подытожил:
— То есть ты попал сюда, шел, пока не истощал окончательно. Может, еще и полз. Сколько ты шел? Как долго? А, не надо, не говори, береги силы, я знаю и сам. Раз ты смог вернуться, значит ты не сдох в тот раз. Значит, ты шел минимум почти весь свой цикл. И тебя выдернуло отсюда. Так зачем ты снова сюда поперся? Не говори, не говори, я сам. Не умеешь контролировать назначение? Или что? Или умеешь, и заманил меня сюда, чтобы здесь бросить? Это нельзя, я же не умею прыгать сам. Выживи, я тебе пригожусь. Ну извини, что дернул тебя так резко, но я хотел оттуда свалить, как можно быстрее. Не знал, где я, кто ты. Просто воспользовался возможностью, которая появилась. Не думал. Помоги, выведи хоть куда-нибудь, в какой-нибудь мир. Где я хотя бы смогу выжить, если уж тебе так не нравится наездник.
Он снова взял меня за локоть. По моим костям прошла ощутимая волна, отдаваясь тупой болью в суставах. Я бы закричал, если бы мог, и, если бы боль хоть как-то всерьез воспринималась этим телом.
— Ну слишком быстро, слишком рано, с тобой надо нянчиться еще много дней, чем я смогу тебя отсюда выпихнуть. Где здесь еда? Вода? Не отвечай, я понял. Раз ты тут превратился в скелета, то так ничего и не нашел. Раз ты не нашел за цикл, то и я быстро не найду.
Он думал быстро. Значительно быстрее меня. Он думал быстро, решал — еще быстрее. Это его и подвело — не спешил бы на станции, все могло обернуться иначе.
Сначала я не понял, что он делает, и звуки не подсказали мне ничего. Затем к моим губам прикоснулась его рука, мокрая и солоноватая.
— Давай, пей. Поможет тебе продержаться. Пей, у нас с тобой нет вариантов.
Похоже, он сумел разгрызть себе руку, глубоко, до крови. Хороший инстинкт выживания.
Только я знал, что это не поможет. Чтобы не спорить, я даже не сопротивлялся, да и не мог. Губы были открыты, кровь попадала в рот, немного. Но все это было слишком поздно, да и помогло бы вообще — большой вопрос.
Надо мной наклонился отец:
— Это ничего. Потерять один мир — это нестрашно. Зато теперь ты отправишься прямиком ко мне. В то место, где я тебя жду давным-давно. Отпусти здесь все и приходи.
Он благожелательно кивал, разве что не покачивал мою колыбель. Так мило. Я бы даже прослезился, если бы он был настоящим.
Сознание начало пропадать. Исчезать, словно я замерзал в зимнем лесу, и это было даже приятно, наконец то ощутить тепло, уют и свободу.
С другой стороны надо мной наклонилась мать. Я ее совсем не помнил, так что это был лишь собирательный образ, образ доброй матери, милой женщины, помогающей мне в трудную минуту. Она что-то напевала, тихо, наверное колыбельную, которой мне никто никогда
