Илья Стальнов - На острие иглы
Жизнь покидала меня. Так из пробитой фляги в пустыне истекает последняя капля, и путник понимает, что это означает конец. Душа моя начала отделяться от тела, окружающее я видел теперь четче и острее, словно через хитроумные оптические приборы.
Меня всасывало в эту бесконечную в пространстве и нескончаемую во времени бездну. Еще немного – и возврата не будет.
Я напрягся, собрал все, что во мне еще оставалось, – надежды, желания, страсти, то доброе и хорошее, что обрел я за годы жизненных странствий, все, что дал мне на трудной дороге Господь, понимая, что это последний шанс что-то изменить И… удивленный Торк отступил. Но всего лишь на шаг и лишь для того, чтобы кинуться на меня с удвоенной жадностью.
Я устал сопротивляться, мне уже не хотелось противиться воле, которая неизмеримо выше моей. Мне осталось лишь подчиниться.
– Человек, ты мой! – подобно грому зазвучал во мне раскатистый голос Все, я погиб…
В последний миг, когда я уже почти сдался Чудовищу, из глубины моей души начало подниматься Нечто. Оно не принадлежало мне, я никогда не испытывал ничего подобного. Во мне будто бы разгорался пожар, неумолимо и быстро, как в сухом лесу, захватывая новые и новые территории. Я был теперь всего лишь маленькой частью чего-то большего…
Торк, ошеломленный и озадаченный, немного ослабил хватку, потом еще чуть-чуть. Он упускал меня. Упускал на самом пороге своего дома, после того как уже произнес роковые слова.
Все, я мог двигаться, я жил! Я был свободен и от Чудовища, и от наваждений. Мир вновь стал ясным и понятным, как и мои мысли. И первое, что я сделал, это заслонился от яркого желтого света, бушевавшего вокруг.
Этот свет яростным вихрем пронесся по залу – он был вещественен, он гасил факелы и кружился вокруг теряющих разум людей. Послышался первый крик боли, затем второй, и вот уже воздух наполнился режущими слух воплями и стонами. Монахи корчились на полу, рвали на себе одежды, впивались в свои руки зубами, пытаясь уйти от больших мучений, но не думаю, что это кому-нибудь удалось. Карвен стоял на коленях и колотил ладонью об пол. Долкмен, схватившись за горло, ругался хрипло и горячо, турок тер глаза и скулил. Это был ад!
Все переменилось в один миг. И теперь победителем был я! Теперь я взирал на их муки и боль, теперь они стояли на краю бездны.
Торк, обделенный добычей, бушевал!
И среди стона и воплей, среди боли и страдания послышался мой смех. В жизни я не смеялся так зловеще, распираемый сознанием собственного превосходства. Мне действительно было легко и смешно. Сегодня я оказался сильнее всех. Сегодня, в который уже раз, победителем вышел Магистр Хаункас… Нет, кончено же, не Хаункас, а лекарь Фриц Эрлих!…
А потом все кончилось. Кончилось неожиданно быстро и просто… Вихрь собрался вокруг Камня, сгустился, стал блекнуть и вошел в него.
Чудовище ушло. Ярость его из-за упущенной добычи была велика. Хотя и металось оно по Залу Камня не более минуты, можно только гадать, что пришлось испытать его жертвам. А жертвы эти, не веря, что все прошло, поднимались с земли, осматривали себя, терли царапины и ушибы, причиненные ими самим себе.
Карвен встал, отряхнул плащ и крикнул слугам:
– Все вон отсюда. И прихватите этот кусок мяса!
Монахи, с трудом передвигая ноги, удалились, волоча за собой труп девочки.
Остались вскоре в зале Камня лишь Мудрые, которые окончательно пришли в себя и напялили привычные маски, сорванные на миг огненным желтым вихрем.
– Нам есть о чем поговорить, брат Хаункас, – произнес Карвен.
– Вы чем-то обеспокоены, братья? – насмешливо приподнял я бровь. – По-моему, все получилось очень занимательно. Не правда ли, брат Лагут?
Лагут вытер сочащуюся из носа кровь. Лицо он разбил, когда бился головой об пол. Он устало, но с вызовом произнес:
– Магистр, ты несешь разрушение Ордену. Я чувствую, что ты не наш и Тьма не принимает тебя.
– Будь сдержан, брат, – приподнял ладонь аббат.
И мне стало ясно, что их сомнения и неприязнь имеют один источник. Скорее всего брат Карвен и брат Лагут делились своими подозрениями друг с другом.
– Такого не было никогда, – произнес, криво улыбаясь, итальянец. – Никогда Торк за всю историю не был так разъярен и не творил ничего подобного.
– Неужели непонятно вам, что ваши ошибки, в которых вы все более утверждаетесь, дадут право идущим вслед за вами назвать вас глупцами? – гнул свое турок. – Неужели непонятно вам, что разум ваш затуманен этим носителем коварства и хитрости? – он ткнул в меня дрожащим жирным пальцем, на котором запеклась кровь. – Неужели не видите вы, в чьих руках оставляете судьбы мира? Хаункас – иной! Он должен умереть!
– Умереть? Ну что же, брат Лагут, попробуй убить меня, – я засмеялся. – Меня, Магистра Хаункаса, владельца и носителя Жезла Зари, сила коего служит, по-моему, хорошей защитой.
– Эх, Магистр, я, конечно, неплохо отношусь к тебе, – через силу улыбнулся итальянец, стремящийся надеть свою привычную обаятельную маску. – Итальянцы вообще неплохо относятся к людям, которые не залезли в их карман и не изнасиловали их сестру. И, конечно же, негоже мне желать тебе смерти. Но, когда мы укрепимся в мысли, что ты несешь вред Ордену, будет брошен жребий, и тот, кто вытянет его, заплатит своей жизнью за твою.
– Ты тоже нравишься мне, брат Долкмен. Тем, что откровенен, что предупредил меня, и теперь я знаю, чего мне ждать от вас, мудрейших из Мудрых. Но мне непонятен этот запутанный разговор. Вы испытали меня. Я выдержал испытание. Именно вы, а не я катались по полу в виде, не приличествующем людям воспитанным и соблюдающим свое достоинство. Я же был спокоен и полон сил.
– Именно это и странно, брат мой, – произнес Долкмен. – Торк будто испугался тебя и в ярости своей набросился на нас.
– А может, именно во мне он увидел истинную преданность, ощутил подлинного носителя Тьмы? – засмеялся я. – Вы же, Мудрые, как бы ни превозносили себя на словах и в мыслях своих, полны колебаний и обычных человеческих слабостей.
– Торк действительно испугался тебя. – Карвен говорил сам с собой и смотрел куда-то в пол. – Белая сила? Вряд ли. Ей путь сюда заказан, здесь самые сильные ее чары, великое белое колдовство бессильны Жезл? Нет, он могуч против нас, смертных, а на Торка он не подействовал бы. Третья, указанная в. древних книгах, сила? Сила, о которой мы ничего не знаем, и даже не представляем, в чем она выражается?..
– Ты уже говорил об этом вчера, Карвен, – махнул я рукой. – Наверное, это не лучшая из мыслей, которые посещали тебя.
– Третья сила?.. Кто знает… Ну а если нет. Тогда остается одно. – Карвен помолчал, будто боясь произнести следующее слово. Но он произнес его, и звучало оно каркающе, грубо и как-то тяжело, будто сразу падая на душу тяжелым грузом:
– Кармагор.
– Кармагор? Нет, – хмыкнул итальянец, пожав плечами. – Хаункас вряд ли способен на нечто подобное.
– Глупости, Карвен! – закричал турок. – Кто угодно, но не этот безумец! Не этот шакал! Да я лучше поверю, что на такое способен кто-то из Белого Ордена.
– Кровавый Торк не тронул его… – не согласился аббат.
– Я не понимаю, о чем сей жаркий спор. Кто такой Кармагор и при чем здесь я? – повысил я голос.
– Тебе вообще не должно знать этого, брат Хаункас. Ты ведь не прошел через Первые Врата, и ты пока что не один из нас. Так что умерь свое любопытство и гордыню, – отмахнулся от моего вопроса Карвен.
– Тогда, братья, я вообще не пойму, к чему столь тягучий и бесцельный разговор, – снова возмутился я.
– Как, ты не понял? Это с твоим-то умом, брат. – Турок прищурился и улыбнулся, а улыбка на его жирном, мясистом лице производила удручающее впечатление и напоминала оскал гиены, да и зубы у него были острые, как у хищного зверя. – Мы здесь решаем твою судьбу.
– Похоже, это стало вашим любимым лекарством от скуки, – ухмыльнулся я.
– Мы решаем твою судьбу, Магистр. И я выбираю смерть. Несмотря на то что жребий может выпасть мне, – ощерился турок.
– Ты слишком суров, брат Лагут, – вмешался Долкмен. – Твоими устами говорит лишь злость-чувство, несомненно, достойное, но бесполезное, если оно не подкреплено разумом.
– Вы распоряжаетесь тем, чем распоряжаться не вправе, Мудрые! – воскликнул я. – Моя жизнь принадлежит Властелину, только он волен лишить меня ее. Вы же ничего не сможете поделать!
На меня накатывала ярость, И сейчас мне захотелось биться в открытую и в честном поединке одолеть их всех. Мне хотелось покончить с ними, ощутить свою силу, как ощутил я ее только что в поединке с Торком. Меня обожгла морозом вспыхнувшая ненависть, которой мог бы позавидовать и сам Магистр Хаункас. Я шел по лезвию ножа, но только самоуверенность и бесстрашие могли мне помочь. Мудрые должны были увидеть во мне Зло. И я надеялся, что они увидели его, поскольку тогда в этот миг оно на самом деле жило во мне.
