Александр Грог - Время Пасьянсов
Густели сумерки, море чернело тревожно и страшно, бешено перекатывая крутые валы, и все чувствовали бездну, которая была глубже воды, ниже дна...
"Да, мало ли я лгал, - думал есаул, - иначе не выжить. - Застыв перед трюмо, он выставлял перед собой ладони, казавшиеся в зеркале еще огромнее: разве на них первая кровь? - "Надеюсь, Вы человек чести..." А сонных на рассвете резать? А пленных рубить шашками: их благородия казаки в бой летят пьяные - чистые мясники... Что вообразил себе, этот покойник..."
Усталый, Варлам падал на кровать, его все больше окутывала звенящая тишина, но во сне он скрежетал зубами и пронзительно свистел, пугаясь собственных криков, вскакивал, зовя спросонья денщика с пятнистым, как птичье яйцо, лицом.
Среди прислуги было много турок и греков, выросших по левому и правому борту своих рыбачьих баркасов, с дубленой от соли кожей, привыкшие к морскому ветру, они насмешливо косились на русских, при малейшем порыве наглухо застегивающих свои медные пуговицы с двуглавыми орлами. И Варлам шарахался, узнавая то в одном, то в другом штабс-капитана. На впалых щеках у него проступила щетина, резко обозначая выпиравшие скулы, заостренный нос и блеклые, потухшие глаза.
"Подумаешь, слово, - оправдывал он себя, - истина в нем живет мгновенье и умирает вместе со звуком... Каждый окружен словами, как пасечник пчелами, надо жить, будто не было этой нелепой дуэли..."
Варлам Невода застрелился в трех милях от Констанцы. В его каюте было опрятно, бокалы насухо вытерты, а в шестизаряднике больше не было пуль.
"Этих русских не поймешь, - ворчал стюард-турок, переваливая за борт потяжелевшее в смерти тело.
"Жизни не любят", - поддакнул помогавший ему грек...
ГЛЮКОЛОВ
Такое вот подгруз... Такой рассказ... Сто раз его перечитывал. До хрипоты с Лариской спорил, доказывал, что дураки они оба - эти офицеры. Потому и исчезли все, только запрещенные сектанты и остались. Ничего ей не доказал, а сам засомневался. Будто заноза в сознании застряла. Я и другие рассказы этого автора читал, но не дам. Для вас они слишком сложные - не созрели вы еще...
Это написанный рассказ, конечно. В моих картинках такого нету. К написанному можно предъявить претензии, придраться... особо за наган, который он чуть ли пистолетом не обзывает. Когда это револьвер системы "Наган"! Еще и "шестизарядник"? Почему? Я к тому, что у русских офицеров только семизарядные были, с дурным выбросом на правую сторону. В другое время вцепился бы к каждой запятой, а здесь не хочется. Не о том рассказ. Бьет он меня прямо под дыхло. Верю я ему. Впервые написанному верю. Картинкам своим, окнам, в которые заглядываю, так не верю, как ему. Теперь вот скоро еще одного офицера смотреть плотно предстоит. Майора одного. Тоже идейного. И откуда такие берутся? Тяжело это - пахота! Еще один оцарапнутый по мозгу. Бредет по своей борозде. Служить бы военным, а пахать только здоровым.
Не хочу так больше. Нельзя так погружаться, как они требуют. Боюсь я, что обратной дороги не найду. Теперь осторожно в окна заглядываю и, если чую, что затягивает, сразу же захлопываюсь и не рискую больше. Из каждого такого окна рассказ стараюсь сложить, чтобы вам понятно было. У меня красиво пока не получается, не по-книжному, как-то. Книга - это когда комикс, много глянцевых картинок. А так... Так только, будто несколько страниц вырвано из какой-то старой, которая без обложки. Может, и валяется она даже где-то рядом, а может, за давностью потерялась. Хуже только, если по ошибке к ней другую обложку прилепишь и будешь думать, что так и должно. И другие тебе в этом поверят. Обман все, нет в этом Чести. Не верю больше никому. И Блин Блинычам не верю.
Я тут развлекался, пытался сосчитать, кого в окнах вижу. На собственную коллекцию решился. Время разбрасывать джокеров, а время их собирать... Заглядываю - на заметку беру тех, да этих. Джокер, думаю, он или не джокер? Если покажется, будто, есть в нем что-то, откладываю на "потом". До полного доглядения. Вроде как в место, где всегда найду. Я, кстати, теперь и Восьмого всегда найти сумею. Легко! Заглядывал к нему. Он там рыбу научился ловить, теперь шалаш строит, но не получается. Мастера бы туда. Мастер, хоть и не джокер, но мне тоже нравится. Как часть от меня и Семеныча. Мастер в Красной хате остался - вроде как бросили его. Выжил ли, нет? Будет время, схожу, гляну. Если живой, посмотрю, что можно сделать. За остальных не просите - кто умер, тот умер. Так я думаю... Хотя... В некоторых окнах по-другому все. Там как бы наоборот. Но про это потом. Я Восьмого Стрелка решил конторе нашей не сдавать - обойдутся. Пусть с другими разбираются, а его дело восьмое, на то он и...
ВОСЬМОЙ
Девочка-Лидер качнула корзину, сбивая прицел. Стрелок ругнулся - дальний выстрел требовал полного сосредоточения. Опять стал наводить, совмещая линию и уклон пули - качнула второй раз. Понял, что нарочно - по каким-то причинам не хочет, чтобы стрелял здесь. Да теперь бы и не попал: далеко - пуля пойдет кувыркаться.
Вырастала из корзины. Ноги ей, что ли, обрезать?
На Свалке любой порез или ранка - ЧП. Все бросай - беги прижигай немедля. Как здесь оказались? Девочка-Лидер раз играла с ножом - тем самым, что в Красной Хате забрал - порезалась. Стрелок перепугался сильно. Но Зеленка с крыльями своим безобразным отростком, вроде пиявки, к ранке прижала - затянулось, потом даже сукровица не вытекала. Жаль Лекарь давно не живой - полюбовался бы - как врачевать можно. Тогда обошлось, ни капли не упало.
Как погибла группа - далеко от себя не отпускал ни ее, ни особо Желудка, да куда его отпустишь - помрет. Диво, что Желудок вышел, сам дотопал и их нашел. Такое, если и случается, то раз в жизни.
Нож после того случая ее словно заворожил - когда в духе был, давал играть, но под присмотром. Замечал, будто желание в ней свербило - снова себя по ручонке полоснуть, какой-то бес в глазах... и не уследил. Упала на нож! Бросился, подхватил на руки, шагнул... И тут поплыло все, и сразу ночь.
Очнулся, даже по сторонам не глядел - ночь светлая сверху навалилась своей безграничностью, будто гвоздей понатыкано - шляпки светятся подмаргивают. Лезвие почернело, как после костра - окалина черная отпала, снова стало чистым.
Желудок выл, потом стал скулить. Ударил ногой, чтобы заткнулся.
Дернул нож из плеча, пахнуло жженым. Раньше бы сказал, что с такой раной и не каждый взрослый выживет, а сейчас удивительно спокойный был. Лахудра эта неправильная, что прибилась к ним, свои перепонки раскинула, во всю ширь легла, распласталась, будто прилипла. Не мешал ей... Откуда-то знание пришло, что справится. Понимал, что снова вытащит. Его самого с такими дырами выходила, что не поверил бы. А тут плечо. Обойдется. Вот куда вдруг Свалка делась?
Без мусора не проживешь. Понял - погибель пришла.
Наконец повезло, нашли чье-то кострище старое - банки ржавые брошены, тряпка непонятно от чего... И будто полегчало, понял - еще поживем!
Банки приспособил к делу. Воду перепаривал, давал пить - вспомнил старый способ на болотах: в большую воды - камешек на середку, чтобы торчал, на него банку поменьше, сверху всего банку уже поплотнее - чуть вогнул к середине, тем же камнем выправил, к середке вогнутого для уверенности тряпную нитку прилепил и спустил в малую банку, чтобы стекала внутрь по ней. Теперь, знай-следи, чтобы снизу горело, а в самой верхней всегда холодная была.
Вода была рядом, к воде никого не пускал - страшная вода - как стекло прозрачная.
Канал, будто дураками копанный - кривой, зигзагами. Сам то шире, то уже, в дурном сне такое не привидится, но что самое жуткое было не в том... Вода в нем двигалась непрерывно - не ветром ее толкало, не сезонно, а сама по себе. Страшно! На заметку взял - там, где глубже, медленно ползла, а где дно совсем уж просвечивало, скорость набирала, даже ершилась верхом, хотя заветрие. А подводная трава (впервые такое, чтобы траву видать) - длинная, вся по ходу движения вытянулась, колышется, словно волосы на ветру. Тени в воде мелькают, не крупные, но много, значит, и крупные есть.
Зелень кругом, воздух дурной, голова от него первое время сильно болела. После понял, что чистый он слишком - хуже, чем в Болотных Провинциях. Но там хоть запах спасал, а здесь и запах какой-то чистый - голова кругом, тяжело такое переварить. Вокруг не хвощи, а очень плотные растения, вроде древних, что Лекарь так любил.
На чужом кострище поставить свое не рискнул. Устроился поодаль - место, хоть и страшно, но удобное. Пластика для костра, обыскался, не нашел, но можно по бедности и хвощи пережигать, только если осторожно - мертвый сухой хвощ, как зелье, сгорает моментально. Здесь таких хвощей не было, какие-то иные, попробовал те, что от больших хвощей отпали - удивительно они горели, много интереснее пластика. Хотя не так ровно, да потрескивали, искры разбрасывая - раз даже кусок земли занялся. Затоптал, чтобы дальше не пошло, потом сообразил - обкопал, обрыхлил вокруг костра. Дым приятный. Пластик так не горит. Дым был иной - уютный, очень живой, вкусный дым. Его хотелось глотать. Желудок только тем и занимался. Прямо млел у костра, глаза закатывал. Пришлось гонять, помнил, как некоторые на отвар из особых хвощей подседали.
