Юрий Брайдер - Особый отдел и тринадцатый опыт
Покидая гостиницу, троица сыщиков по взаимному согласию слегка переиграла свои личные планы, поскольку не приходилось сомневаться, что к людям из зелёной части списка Ваню и близко не подпустят, а Людочке, наоборот, будет затруднительно общаться с «красненькими», то есть с самым опасным видом швали — швалью интеллигентной.
Пожелав друг другу удачи, Цимбаларь, Ваня и Людочка разошлись в разные стороны — переменчивая судьба, когда-то собравшая в стенах физико-технического института пятнадцать талантливых парней, теперь разбросала их по всему городу, и вместо квантовой механики они занимались чем угодно, начиная от торговли парфюмерией и кончая грошовым репетиторством.
Преданность чистой науке сохранили лишь несколько человек. Их-то и собиралась зондировать Людочка.
Кроме своего неоспоримого очарования, она имела на вооружении дополнительный козырь, пусть и фальшивый — редакционное удостоверение одной весьма авторитетной и влиятельной газеты, распространявшей своё влияние на самые разные слои общества. Впрочем, теперь это была обычная тактика Людочки. Выдавать себя за контролёра энергонадзора или за инспектора сан-станции, специализирующегося на уничтожении насекомых, как это частенько делал Цимбаларь, ей было как-то не к лицу. Ничего не поделаешь, ангельская внешность тоже имеет свои отрицательные стороны.
Любое своё задание Людочка обычно делила на четыре этапа: добраться до намеченной цели, проникнуть туда, куда следует, сделать всё как надо, благополучно вернуться назад. И каждый раз она не могла знать заранее, какой из этих этапов окажется самым сложным, ведь зачастую взять что-нибудь бывает гораздо проще, чем, скажем, унести.
Но сегодня с первой частью задания Людочка справилась вполне успешно, благо институт находился рядом со станцией метро, носившей созвучное название «Политехническая». В лёгкое замешательство её привело лишь то обстоятельство, что институт носил имя Абрама Федоровича Иоффе, судя по барельефу на мемориальной доске, человека с мягким профилем, но твёрдым взглядом.
К вящему стыду Людочки, лично знакомой со многими другими Абрамами, эта фамилия ей ни о чём не говорила. Соваться с таким багажом знаний в физико-технический институт было примерно то же самое, что идти на исповедь в купальном костюме, однако об отступлении не могло быть и речи. Дефицит времени заставлял действовать едва ли не наобум.
Придав лицу наивно-восторженное выражение, благотворно влиявшее не только на мужчин, но и на женщин, Людочка смело вступила под величественные своды храма физической науки, о которой, честно сказать, имела весьма поверхностное представление, ограничивавшееся ванной Архимеда, яблоком Ньютона и парадоксами Эйнштейна.
Дальше поста охраны её, естественно, не пустили. Не помогло и редакционное удостоверение. А потом начались хождения по бюрократическим мукам. Административные монстры, окопавшиеся на переднем крае прогресса, ничем не уступали своим коллегам из других присутственных мест.
Людочку гоняли из кабинета в кабинет, с этажа на этаж, из корпуса в корпус, и все официальные лица при этом удивлялись — откуда такое внимание к фундаментальным исследованиям, почему явилась без предварительной договорённости, чем объясняется интерес именно к квантовой механике, если существуют куда более перспективные и динамично развивающиеся научные направления?
Лёд предубеждения растопил лишь недвусмысленный намёк на то, что будущая статья должна привлечь к институту внимание солидных спонсоров. Однако от планов знакомства с квантовой механикой её продолжали отговаривать и после этого.
— Зачем вам сухая, чисто теоретическая дисциплина? — с сочувствием говорили Людочке. — Студенты шутят, что на лекциях по квантовой механике даже мухи дохнут от тоски.
— Я всегда ставила теорию выше практики, — бойко отвечала Людочка. — Ведь изобрести колесо куда как сложнее, чем, скажем, прокатиться на велосипеде.
Кандидатура Саблина, предложенная Людочкой, тоже не вызвала энтузиазма у институтского руководства, хотя конкретные причины недовольства не назывались. Но кривые ухмылочки и многозначительное переглядывание были красноречивее всяких слов.
В конце концов дело сладилось, и они встретились в пустой, ожидавшей ремонта аудитории — оперативный сотрудник, прикрывавшийся чужим именем, и десятый номер в списке подозреваемых.
Саблин в общем-то соответствовал представлениям, заранее сложившимся о нём у Людочки, — худой, можно даже сказать, измождённый человек с желчным выражением лица и лихорадочно поблёскивающими глазами. К неудовольствию Людочки, руки он держал скрещенными на груди, спрятав ладони под мышками.
Саблин был явно чем-то озабочен, причём озабочен перманентно. Оставалось надеяться, что одухотворённая красота Людочки как-то смягчит эту мятущуюся натуру. Во всяком случае, девушка постаралась сесть так, чтобы солнечный свет падал из окна на её волосы, создавая тем самым эффект ангельского нимба. Почему-то это сильно действовало даже на неверующих людей.
Представившись (журналисткой, а не сыщиком), Людочка сказала:
— Мои коллеги, приступая к работе над какой-либо важной темой, заранее готовят что-то вроде конспекта. Список предполагаемых вопросов, сведения по соответствующей проблеме, перечень рекомендованной литературы и всё такое прочее. Но, как мне кажется, современная квантовая механика представляет собой такое грандиозное явление, что подходить к нему с избитыми журналистскими приёмами просто смешно. Мы поступим иначе. Пусть наша встреча примет форму свободной беседы, по ходу которой классическое интервью перейдет в откровенную исповедь. Я постараюсь спрашивать как можно меньше, а вы попробуйте рассказать как можно больше. Затем я скомпоную материал и предъявлю его вам на визирование. Договорились?
— Нет уж! — Голос у Саблина был высокий и дребезжащий, словно звук оборвавшейся струны. — Лучше вы сами задавайте вопросы… Хотя нет, кое-что спрошу и я. Кто вас ко мне направил?
— Конкретно — никто, — ответила Людочка. — Просто в случайной беседе я слышала о вас очень положительные отзывы одного человека, тоже причастного к квантовой механике.
— Это кого же? — Саблин заёрзал, как на углях.
Поскольку упоминать покойного Абрама Фёдоровича Иоффе было как-то не с руки, а иных авторитетов в области физической науки Людочка не знала, пришлось брякнуть первую пришедшую на память фамилию из списка:
— Вашего коллеги Мечеева.
— Непонятно… — задумчиво произнёс Саблин, поглядывая на Людочку уже каким-то совсем другим, оценивающим взглядом.
— Что вам непонятно? — забеспокоилась лжежурналистка.
— Непонятно: почему Мечеев прислал ко мне именно вас.
— Повторяю, никто меня не присылал. Я здесь по собственной инициативе, согласованной с редакцией.
— Рассказывайте! — Саблин мотнул головой, словно собака, на которую ради шутки напялили дурацкий колпак. — Мечеев ничего зря не говорит, а уж тем более не делает. Только вы ему прямо ответьте: под чужую дудку плясать не стану и денег этих поганых никогда не возьму. Даже если буду подыхать от голода… Окончательно обнаглел, паук жирный!
Случилось то, что нередко случается, когда в разговоре с одним малоизвестным человеком случайно упомянешь другого, состоящего с первым в абсолютно неясных отношениях. При этом можно разбередить такие раны и задеть такие амбиции, что потом сам не рад будешь. Как говорится, ткнул пальцем в небо, а угодил попадье… ну, скажем, в глаз.
— Давайте о Мечееве забудем, — сказала Людочка со всей убедительностью, на которую только была способна. — Ничего он мне не поручал, и знаю я его, наверное, ещё меньше, чем вас. Тем более как человек он меня совершенно не интересует. В отличие от вас.
Решившись на завуалированный комплимент, Людочка не прогадала — Саблин невольно приосанился и даже слегка заулыбался. Что ни говори, а любого человека, даже самого неисправимого скептика, по большому счёту интересует только он сам.
Но улыбка улыбкой, а ладони из подмышек Саблин по-прежнему не вынимал. Со стороны могло показаться, что ему зябко даже в этот ясный летний день.
— Ну ладно, давайте поговорим, — сдался Саблин, хотя другие на его месте просто обмирали бы от восторга. — Только учтите, я патриот и не собираюсь это скрывать.
— Да и я, скажем прямо, не русофобка, — ответила Людочка. — Но сюда явилась отнюдь не к патриоту, а к специалисту по квантовой механике. Патриотами у нас занимаются другие сотрудники редакции.
— А вот это уже похоже на провокацию! — сразу вскипел Саблин. — Не надо подменять понятия! Без опоры на патриотизм любая созидательная деятельность является пшиком, а уж наука — тем более. Не верьте бредням о том, что творческая мысль лишена какой-либо национальной окраски. Нет, нет и ещё раз нет! Западные художники, например, писали мадонн с потаскух и куртизанок, не стесняясь при этом предаваться с ними греху. А наши иконописцы, сторонясь любых плотских утех, лелеяли светлый образ богоматери в своём воображении. Чувствуете разницу? Вот почему по части духовности древние православные иконы на порядок выше всяких там Рафаэлей и… и…
