Дарья Зарубина - Свеча Хрофта
И Старый Хрофт, Мудрый Один попался в эту сеть, как попадается в умело расставленный силок крупная, сильная и оттого слишком уверенная в собственной неуязвимости хищная птица. Но сейчас Отцу Дружин было плевать на все козни и хитросплетения. Впервые за эоны он вздохнул свободно. Неизбывная печаль не заполняла его, одиночество не когтило душу, и раны, оставленные острыми и не знающими жалости клыками вины, затягивались скоро и легко. Там, где раньше зияла серая пустота, теперь что-то ожило. Потому что рядом была родная душа.
Он пытался вызнать у Руни, что она помнит об Асгарде и прежней жизни, по которой он порой так тосковал. Но ее память, дремавшая слишком долго, просыпалась медленно. Девушка припоминала лишь смутные образы или мелкие детали. И Один, как ни старался, не мог понять, кого вернула ему насмешница Судьба. Он расспрашивал Девчонку, пока та, утомленная бесконечным, едва не сломившим ее дух днем не уснула. И лишь тогда решился выпустить ее из объятий, перенес на постель и долго сидел рядом, вглядывался в лицо девушки, надеясь увидеть хоть одну мельчайшую черточку, что подсказала бы, кто перед ним.
Тех, кто способен узнать Свечу, было не так уж и много. Хрофт не сомневался: Рунгерд — часть его семьи. Но кто — жена, один из сыновей, пасынок, падчерица, а может — неуемный лукавый братец?
От Локи можно было ожидать всего. Беспутный плут, многоликий бог лжи, всегда любил менять обличья и, пожалуй, чувствовал бы себя уютно в женском теле. У Рунгерд был тот же насмешливый склад ума. Она, так же как Локи, обожала всяческие «штуки», в ее голове роились непостижимые планы. Локи не мог прожить ни дня без дерзкой выходки. Ему нравилось видеть ярость и недоумение на лицах асов, ётунов, смертных… Разница между братом и Руни была лишь в том, что Рунгерд вечно изобретала что-нибудь механическое или алхимическое, а Локи просто крал все, что могло пригодиться или всего лишь имело неосторожность вызвать интерес рыжего плута. Но насмешливость Локи была злой. Божественный пройдоха всегда думал лишь о себе и собственном удовольствии. Он едва ли подхватил бы клич «Земля и люди», а если бы и сделал это, то с такой иронией и издевкой, что даже самому последнему глупцу стало бы ясно, что Локи интересует только Локи.
Хрофт вновь и вновь воскрешал в памяти родных, чего не позволял себе уже давно, не желая дать призракам памяти шанс вцепиться когтями в его душу. И вспоминал Рунгерд. Их первую встречу в хижине в самом сердце Живых скал. Видел ее в бою, над чертежами и парящей в воздухе на кожаных крыльях.
И видел в ней всех понемногу. Они, Древние Боги, изначально были совсем не такими, как Боги нынешние, Новые. Они всегда были рядом с людьми. И Хрофту всегда казались понятнее эти хрупкие, вероломные, страстные и сильные существа, чем, скажем, те же маги, вроде Хедина, Ракота или Мерлина. И Рунгерд человеческого досталось с лихвой. Но было в ней и что-то иное, что так влекло. Что заставляло людей, альвов и магов присоединяться к ее воинству. Она оберегала своих людей, как Фрейр, и порой нестерпимый ласковый свет в ее глазах напоминал сияние Фрейра, но пасынок никогда не любил войны. И в этой взбалмошной девушке не было и следа прекрасной безмятежности Фрейра. Она скорее походила на Тора. Хвастовством своей силой и радостной жаждой жизни, что всегда были свойственны Молотобойцу и порой заводили его слишком далеко.
Хрофт мог представить Руни сражающейся с ётунами и чудовищами. Пожалуй, в ее характере было шутки ради нести на голове котел Хюмира, который никак не мог поднять бедняга Тюр. Хрофт мог представить сокрушительный Мьёльнир в ее тонкой руке. Мог представить на ее ноге железный сапог Видара и был уверен, что ей хватит дерзости сунуть обутую железом ногу в пасть Фенриру. Видел мысленным взором ее в схватке с чудовищным Гармом. Но в ней было то, чего никогда ни капли нельзя было сыскать ни в одном из его детей, — она умела созидать. Отец Дружин смеялся бы долго, узри он сыновей над чертежами летающего плаща или смешивающими что-то в склянках.
Девушка была по-своему красива. Владыка Асгарда не сразу заметил это и до сих пор как-то не решался признаться себе, что привык к ее теплой, удивительно женской красоте, которую Руни пыталась спрятать за своими нарочито мальчишечьими нарядами и широкими плащами. Но он помнил горделивую красоту своей падчерицы и никогда не решился бы поставить Руни рядом с Фреей. Как ни один скальд не решится сравнить неугомонный горный ручей и широкую могучую реку.
А Фригг? Жена лучше всех знала Свечу. Но даже представить себе, что в теле Руни могла найти приют душа Фригг, казалось Одину нелепым. Его Фригг, роскошная, одетая в золото и драгоценные камни, как истинная царица мира, она умела быть прекрасной и величественной. И никогда не позволила бы себе жить в лесу, без служанок и купален. Хрофт представил, каким взглядом смерила бы его супруга неровно остриженные, неухоженные волосы Руни. Фригг любила порядок, дом, довольство. Она любила детей. И в ней были покой и достоинство, а в Рунгерд — лишь гордость и неуемная жажда нового.
Хрофт в отчаянии отбросил эти мысли, совершенно ясно понимая, что не может сейчас сказать, кто из близких заключен в хрупком смертном теле юной воительницы. Он неловко присел рядом с ней на жесткой походной постели: грубо сколоченном топчане, покрытом рогожей. Отец Дружин не любил спать на полу с тех пор, как страдал от холода, будучи лишенным силы изгнанником. Сегодня он вовсе не мог спать и сам удивлялся, как проявились в нем эти чисто человеческие черты. Во времена оны, когда Отец Дружин не знал предела своей мощи, он рассмеялся бы над любым чародеем, что вздумал бы показать ему в магическом зеркале то, во что превратился Родитель Ратей, провожжавшись всего несколько дней с Девчонкой. И не только рассмеялся, но и наказал бы другим в острастку так, чтобы над таким шутником хохотали и после его смерти.
Но годы одиночества и пытки бессильной жаждой мести научили его не только ценить тепло и общество друзей. Они переменили в нем многое. Настолько, что, как ни старался он в битвах и пирах отыскать прежнего Владыку Асгарда, стоило лишь вложить в ножны Золотой меч, вместо Одина возникал Хрофт. Старая рана была слишком глубокой. И только сейчас Хрофт понял, как ждал прощения.
Оно, это прощение, лежало под его рукой, тревожно вздрагивая во сне. Видимо, даже в стране грез девушка продолжала вести в бой тех, кого им пришлось оставить умирать в сопредельных мирах. Хрофт пытался помочь им потом, когда понял, что здесь, в Хьёрварде, в лесном лагере у Руни и выживших есть немного времени на передышку. В разных мирах время течет по-разному, и потому его отсутствия никто не заметил. Разве что, возможно, Диркрист, что оказался поблизости, когда Отец Дружин вылетел на взмыленном Слейпнире из портала, прорубленного клинком Брана.
В иных мирах он не нашел уже и следов битвы. Даже костей мертвых, что, верно, были давно перемолоты жвалами и челюстями чудовищ. Может быть, где-то в земле еще лежали, ржавея, нагрудники и мечи. Но Хрофт не стал присматриваться. Видно, с тех пор как они нырнули в портал, убегая, в этих мирах прошло достаточно времени. И те, кто сумел выжить, уже отыскали бы себе здесь место и успели превратиться в дряхлых стариков.
В других мирах, где время текло почти так же, как в Хьёрварде, кровавые отметины битвы еще были свежи, словно остатки армии Девчонки покинули поле боя лишь мгновение назад. Не остыли тела воинов и поверженных врагов. И Хрофт обошел каждого, как делал когда-то, будучи полноправным Владыкой Асгарда, протягивал руку, помогая душе отринуть ненужное теперь тело. Все были мертвы. Видимо, тем, кто встречал их в каждом новом мире, отдали четкий приказ — не оставлять живых.
Отец Дружин возвратился ни с чем, понимая, что теперь должен уйти. Хрофт был уверен, что понял все, разгадал планы противника, проник в мысли изворотливых и хитроумных слуг Хаоса. Он полагал, что Рунгерд сделала свое дело, точнее, провалила миссию, о которой, похоже, и не подозревала, и теперь те, что привели ее к Старому Хрофту, готовы убрать лишнюю фигуру с шахматной доски. Брандейцы могли позволить Девчонке уйти. Но не бесплотная волшебница, которую привело в ярость вмешательство Древнего Бога. Пока он с Рунгерд, Безымянная будет атаковать день за днем, не для того, чтобы избавить от Девчонки, а затем, чтобы наказать его, Хрофта, за то, что волшебница сочла предательством. И спасти Руни от мести Призрака мог лишь скорый уход Древнего Бога. Он почти решился, когда к нему явились Велунд и Рунгерд. Помедли они совсем немного, и застали бы в полутемной лачуге Хрофта лишь ветер да оставленный на столе Разрубленный меч.
От мыслей о том, что мог уйти, так и не узнав правды, Отец Дружин почувствовал, как ненавистный ему холод пробирается под кожу. Владыка Асгарда не сдержался и снова погладил спящую девушку по волосам, словно проверяя, здесь ли она, с ним, или это всего лишь очередной обман, морок, наведенный неведомым врагом, чтобы смутить его душу. Отец Дружин провел тыльной стороной ладони по щеке той, что стала знаком искупления его вины. Знаком его новой свободы. И почувствовал тепло. Едва слышное биение крови в голубых венах на виске. Его рука спустилась ниже по тонкой загорелой шее на едва прикрытое рубашкой плечо. И наткнулась на умело наложенную, видимо руками Велунда, повязку. Ревность кольнула Родителя Ратей: с этих пор он не позволит полукровке прикасаться к Рунгерд, будь тот хоть трижды ее Учителем. Хрофт осторожно потрогал повязку. От крепких объятий потерявшего самообладание бога рана открылась, и ткань пропиталась кровью.
