Михаил Поляков - Нам бы день продержаться…
Перс глянул в черноту двадцати шести миллиметров, припомнил размер патрона, сунутого в ствол Шустрым на бегу, боковым зрением увидел, как присели остальные иранцы в ожидании выстрела этого страшного оружия каптера. Углядел, как машет ему дед из пыли на тропе перед задними копытами лошади лейтенанта, мол, хусним, с колуном! Да мы за эти дрова, что натырили у этих русских уродов, двадцать таких колунов купим и еще больше нарубим у них арчи в следующий раз! И решил крепкий персидский парень не искушать судьбу и грохнулся на колени перед Шустрым. Полез за пазуху, отчего у всех пограничников сердце ушло через пятки в иранскую землю. Что-то все подумали, что он за пистолетом полез. Балбесы – откуда у селянина современное оружие возьмется. Все-таки напряг был приличный. Мы за границей без визы еще ни разу не бывали. Иранец вытащил цветную фотку с изображением своей большой семьи. На картинке было не менее десятка детей, мужчины, женщины, старики и вдруг заговорил по-русски. Если бы он оказался нашим комендантом, переодетым в иранца, то это вызвало бы меньший эффект, чем знание им русского языка и воинских отличий на погонах.
– Эфрейтиор, – правильно обозвал он звание Шустрого, – не стриеляй, – ткнул грязным пальцем в глянец прямоугольной плотной бумаги, – дети, папа, мама, дедуюшка, бабуюшка, – и закивал огромной башкой и протянул руку, показывая мозолистую ладонь, – бери, только не стреляй, – сказать, что мы ох уобалдели, ничего не сказать. Вот это номер! Ай да недоделанные досы! Русский знают! Но восхищаться было некогда. Вскинулись в седла, подали Бадье колун, Серега с СПШ в руке запрыгнул на Дессу и, оглядываясь и понукая лошадей, заслон, ускоряясь, рванул домой под вопли и проклятия сопредельных граждан мужского пола. На заставу примчали нервные, злые и мол-чаливые. На все вопросы отвечали изощренным матом. Бадья первым делом спрятал колун на дровяном складе. Лейтенант пошел «сдаваться» в кан-целярию. Главное в этой игре – это кто первый доложит. Наши успели предъявить иранцам претензии первыми. Иранцы не лыком шиты и ответили тем же макаром. В конце концов, инцидент замяли. Лейтенанту намылили шею и влепили выговор, а Бадья обзавелся колуном и стойким уважением к тем, кто поднимается в заслон и тревожку по нескольку раз в день.
Поэтому к своему «стоянию» в составе заслона в боевом расчете Бадья относился всегда трепетно и переживал очень не только за себя, но и за других, если что-то шло не так. Однако вернемся к выходному дню повара.
– Та не, Валер, все нормально, отдыхай, мы прикроем, если что. Хочешь, я часового озадачу сектором на баню? – предложил связист.
– Не надо, – вальяжно ответил Валерка. – Кури, паучара! – закончил свой опрос Бадья и уже собирался отщелкнуть тангенту, но с узла связи выдали дополнительный бит информации.
– Да он заколебал своим пловом! Это ж вытерпеть никак невозможно, таджик долбаный! – явственно услышал Валерка ухваченный чувствительным микрофоном эмоциональный взрыв дежурного по заставе в коридоре. Таджик был на заставе один. Фамилия его была Пирмухаммедов, звали Ибрагим, и именно этот представитель Средней Азии должен был сейчас делать плов на кухне и обеспечивать обед. Подбор слов, высказанный из коридора заставы, мог иметь двоякое толкование, но полярность и направление шкалы эмоций мешали точно определить дальность до источника звука. Будько заволновался. Чуть-чуть, самую малость. Нет, не сильно.
– Слышь, Бойко? – непривычно спокойным тоном вдруг заговорил Бадья. – А что там дежурный так переживает за Муху? Может, помощь нужна какая? Что, не справляется? – закончил он свой вопросник тоном дворянина, разговаривающего с простым смертным.
– Та не, – наигранно безразлично вещала трубка в ухо повару, – наоборот, лучше, чем ты, управляется. – Удар по незаменяемости своего труда повару был нанесен так неожиданно и как само собой разумеющееся дело, что Бадья вскочил с деревянной лавочки, на которой сидел в предбаннике, и чуть не оборвал провод микротелефонной трубки.
Свободные от службы солдаты и сержанты спускались от заставы к бане и увидели озабоченно поднимающегося по склону им навстречу Бадью. Повар начал принюхиваться, еще едва отойдя от бани. Но возле нее пахло соляркой, копотью, дровами, вареным бельем, хозяйственным мылом и порошком. А вот ближе к середине пути сытый, приятный и аппетитный аромат начал вкрадчиво теребить обоняние Валерки.
– Садист! – услышал он комментарии тех, кто прошел мимо него в баню.
– Сволочь! – выражали свое мнение солдаты.
– Гад бессовестный! – продолжали из небольшой гурьбы; Бадью почти не заметили, но переглянулись.
– Фашист, – перечисляли ругательства коллеги по службе. – Извращенец, – добавили тут же.
– Чурка нерусская, – расслышал Бадья и резко крутнулся на каблуках вокруг себя.
– Сам такой – хохляра бешеная! – отпарировал Бадья, принимая выпад Швеца на свою личность.
– Валер, ты шо? Та мы про Муху ругаемся! А-а, так ты ж еще на заставе не был! Так у тебя все впереди! Иди-иди, Ингус уже выл пару раз, нанюхался, бедный! Ща и ты обкуришься. – То, о чем говорил Швец, Валерка понять не мог, но Швеца прекрасно поняли все, кто шел вместе с ним в баню, и подозрительно заржали здоровым молодецким смехом. И самое вредное в этом веселье было то, что смеялись вроде бы и не над Валеркой, но относился хохот и в его сторону, что несомненно. Все это требовало выяснения и проверки.
При приближении к заставе запах готовящегося плова усилился настолько, что его хотелось порезать ножом, а слюна сама собой наполняла пространство рта, заставляя всех находившихся на расстоянии пятидесяти метров от здания непроизвольно сглатывать. Хуже всего было собакам на питомнике в ста пятидесяти метрах от кухни. Абрек время от времени подвывал, терзаемый собственным обонянием. А овчарка Санта гавкала короткими рыданиями. Ингус, как глава стаи в отсутствие инструктора, тихо поскуливал, но терпел.
Свиньям и шакалам все же было труднее всего. Им, конечно, можно было и подойти к окну кухни, из которого лился водопадом в сторону линейки волшебный запах, но вот попробовать этого восхитительного блюда им явно не светило. Поэтому хавроньи и кабан с поросятами упали на теплую землю, стонали, мечтали и тщательно вдыхали. Уж если не пожрать, так хоть нанюхаться вволю, решили они всем своим кагалом. Шакалы тоже хотели приблизиться. Но хряк так многозначительно хрюкнул, превращая свой «хрю» в предупредительный рев, когда трое из наиболее храбрых шакалов, поджав хвосты, выглянули из-за канавы за двадцатым участком, что вид немалого клыка сразу поубавил им пыла. Пришлось падальщикам дышать издалека чудом, парящим колдовским ароматом на кухне, соблюдая дистанцию.
Валерка был встречен на кухне как король.
– Валера, чай? – встретил встревоженную лисью рожу «отпускника на один день» улыбающийся Пирмухаммедов и предложил по восточной традиции горячий напиток хозяину кухни и столовой, где он был гостем и временным распорядителем. Лицо Валерки приобрело грозно-выискивающий характер. Ибрагим соблюдал традиции и налил горный чай, уважая настоящего хозяина, по-таджикски, только менее половинки в эмалированную кружку. Чем меньше чая в пиалу тебе наливает принимающая сторона, тем больше уважения она оказывает вашему присутствию. Валерка с обычаями таджиков был знаком плохо, поэтому воспринял полкружки чая как экономность и немного обиделся той мгновенной и беспрекословной славе, которую устроил плов своему созда-телю.
– Все в порядке? – игнорировал он меню Ибрагима, придирчиво с входа осматривая стены, пол, столы с перевернутыми стульями на них, разделочный стол, русскую печку, окна и даже посмотрел зачем-то на потолок. Ибрагим светился таджикской щедростью, среднеазиатской широтой и неподдельной радостью.
– Да, Валера, конечно! Полный порядок! Первое на плите горячее, компот из алычи и сушеного барбариса готов – остывает! А плов, вай, доходит! Да! Будешь пробовать? Вот чистая ложка! Фартук завязать? – Ибрагим был в майке, брюках, тапочках и в старом фартуке Бадьи, надетым на его шею.
– Какой? – удивился Валерка. Единственный фартук висел на таджике, и Будько это не нравилось и вызывало раздражение до тех пор, пока Ибрагим не сделал хлопок и развел руки вверх и в стороны вправо и влево от дверного проема из помещения столовой в помещение варочного, печеночного и прочего цеха.
– Ахалай-махалай, фрукты-мрукты, изюм-кишь– мышь, фартук новый нам явись! – Ибрагим сделал таинственное выражение на лице, отвлекающий пас левой рукой, а правой рукой незаметное снимающее движение, и перед Бадьей оказался новый клеенчатый, блестящий и шуршащий подвязками фартук, выданный старшиной на кухню утром. Настроение сразу улучшилось. Забирать свой фартук у Пирмухаммедова сразу расхотелось. Валерка автоматически начал искать глазами подменку на вешалке за дверью, но его подменка болталась на веревке вместе с одеждой уже многих пограничников между банькой и дизелькой. Пришлось надевать выданную старшиной защиту и закатывать рукава. Панама вернулась на свое место, в полиэтиленовый пакет из-под гороха на печке. Пирмухаммед помог затянуть завязки сзади и глянул вниз на Валеркины сапоги.
