Николай Романов - Инсургент
Осетр рванул прочь от глайдера. Наверное, он никогда так быстро не бегал, но когда улицу озарила вспышка и он распластался на мостовой, шарахнувшись «змееглазами» о покрытие, в мозгу жила только одна мысль - о том, что он не успел далеко убежать и сейчас его накроет…
Вспышка была очень яркой. Но земля содрогнулась лишь чуть-чуть.
По- над спиной пронеслась не очень сильная воздушная волна. Будто теплым ветром подмело мусор на улице.
И стало ясно, что перед самым взрывом ИскИн глайдера снова создал кокон Фогеля, работающий в режиме задержки, так что поражающие факторы почти не вышли за пределы кокона, но все находящееся внутри теперь превращено в мешанину сгоревших и расплавленных останков, и никаким криминалистам, при всем желании и при всем опыте, ничего там не отыскать.
Вот это называется - качественное сокрытие следов!
Вот это называется - грамотная работа!
Нет, парни, тут действовала совсем не полиция! Тут действовали очень профессиональные ребята-спецслужбисты. И, судя по прозвучавшему ругательству, хотя бы один из них родом из Великого Мерканского Ордена!
Осетр поднялся на ноги, содрал со лба «змееглазы» (они при падении не пострадали, но сейчас ему их целость была абсолютно по барабану) и оглянулся.
Сзади полыхала куча обломков.
В соседних домах распахивались окна, слышались вопросы. Кое-где люди выходили на улицу.
- Милка, позвони в пожарную! - крикнули с противоположной стороны улицы. - А потом и в полицию.
Распахнулось окно и над головой Осетра. Высунулась мужская голова.
- Эй, парень! - окликнули грубым басом. - Что случилось? Где это жахнуло? Вроде взрыв был.
- А дьявол его знает! - хрипло сказал Осетр. - Вон, впереди, что-то взорвалось. Я иду себе, прогуливаюсь, а тут как пыхнет… Хорошо, до того дома дойти не успел.
Спрашивающий высунулся из окна и глянул в сторону пожара.
- Мать-перемать, чтоб мне Машки не видать! Так это же дом Платоныча, хрен ему в сумку! Надо пойти посмотреть, что со стариком случилось. Никогда в окрэге ничего такого не было!
- Да уж, - сказал Осетр. - Сам на параллельной улице живу.
Похоже, народ тут жил не слишком пуганый. Или те, кто сам мог кого угодно напугать.
Где- то вдали разносился вой сирены. С минуты на минуту к месту взрыва должны были прибыть полицейские машины.
Пора было уносить ноги. К тому же Осетр еще не завершил запланированное на нынешний вечер.
И, не дожидаясь, пока обеспокоенный судьбой Ивана Платоныча сосед выскочит на улицу, Осетр развернулся и исчез за ближайшим углом.
Едва миновал квартал, навстречу ему пронеслись сразу два полицейских колесных водородника. Потом где-то над головой просвистел глайдер.
Взрыв не прошел бесследно - городская полиция зашевелилась. И довольно оперативно.
Подполковнику Проскурякову предстоит неспокойная ночка…
Мысли Осетра вернулись к случившемуся на улице Звездная.
И только тут он по-настоящему осознал, что Иван Платоныч погиб исключительно по его вине. То есть понятно это было с самого начала, и, с точки зрения государственных интересов, старик погиб для того, чтобы выжил некто, для страны более важный. Уж достойный ли более или нет - это разговор другой. Но более важный - точно…
Однако с человеческой точки зрения, это был самый настоящий сволочизм. И ощущение этого сволочизма вдруг охватило душу Осетра - так, что от стыда попросту не захотелось жить.
И даже подленькие мыслишки о том, что выбирать между стариком и молодым - это нонсенс, не грели его душу. Сейчас все было ясно: выбирать между стариком и молодым, между отставным флотским и будущим императором росским, можно только единственным способом - в пользу старого отставника.
Ибо если молодые не будут защищать стариков, кто защитит их, когда они, в свою очередь, станут стариками?…
Это было бесспорно и однозначно. Это было морально.
Но потом мимо Осетра промчался еще один полицейский водородник, и, словно веревка, спавшая с шеи приготовленного к повешению, с души слетел этот неподъемный груз.
Ибо любому и каждому ясно, что есть мораль и мораль. Что когда сильный защищает слабого - это одна мораль. А когда слабый погибает, чтобы выжили тысячи других слабых, - это другая мораль. И второй метод поведения важнее первого. По крайней мере, для человека, озабоченного судьбой своей страны. Но люди всегда будут относиться к избравшему второй метод по-разному - кто-то с огромным презрением, кто-то с неменьшим уважением.
И это нормально, потому что у каждого своя правда.
И у него, Осетра, была своя правда, которую не поймут миллионы, но поймут другие миллионы. И эта правда звала его сейчас вперед, к неизбежному.
Глава тридцать девятая
В районе гостиницы «Чайка» было совсем тихо. Как на кладбище…
Во всяком случае, полицейские водородники тут по улицам не носились. И глайдеры не рассекали воздух над городом. И уличные фонари спокойно освещали тротуар, не блокированные коконами Фогеля.
Осетр вошел в холл и направился к лифту.
Дремлющий за стойкой портье тут же поднял голову, однако, распознав в позднем госте постояльца, лишь молча кивнул. Охранников в гостинице не держали.
Приблизившись к двери своего номера, Осетр прислушался.
За дверью было тихо.
Ну и правильно. Не стали бы они устраивать засаду здесь.
Он достал из кармана ключ, отпер дверь и решительно шагнул через порог.
Катерина лежала на неразобранной кровати с включенной книгой в руках. Выглядела супруга очень соблазнительно, однако мужа ее сейчас соблазняла совсем другая забота.
- Привет! - сказал Осетр. - Я же сказал, чтобы ты не оставалась в нашем номере.
- А я уходила. Просто уже успела вернуться.
- Что читаем?
Осетр был профессионально расслаблен и спокоен. Катерина тоже не казалась возбужденной.
- «В кровавом свете Антареса». Мура средней паршивости. Разве только время убить… Ну что? Встреча со связником, как я понимаю, состоялась? Какие ты получил приказы?
Нет, из этой женщины действительно получилась бы классная разведчица! Впрочем, при чем тут сослагательное наклонение? Разведчица и получилась! Без «бы»!
- Встречи не состоялось.
- Как? - удивилась Катерина, откладывая книгу. - Почему?
- Мне показалось, что все находилось под чьим-то колпаком.
Реакцией на эту фразу был легкий испуг.
- Да и связник не пришел.
Она уже успокоилась.
Ну не пришел и не пришел! Мало ли по какой причине…
- Миркин, ужинать будешь?… Теперь уже не страшно. Не появился сегодня, появится в следующий раз. Главное, что о нас вспомнили. А связник - не дурак! Видно, тоже что-то почувствовал.
Она шагнула в сторону кухни.
- Он и не мог прийти! - сказал Осетр, глядя ей в спину.
Катерина остановилась, обернулась:
- Почему?
- Потому что этим связником был я сам.
- Не понимаю… - Она захлопала глазами. - Что значит - ты сам?
- Это я позвонил вчера сюда и назначил самому себе встречу в гостинице «Роман Буревой».
Кажется, она начала понимать. Вернее, не понимать - просто почувствовала, что что-то не так.
Вазомоторная реакция[4]крайне слабая - совсем слабый румянец пал на лицо, - но тем не менее присутствует. И все равно девочка - настоящая профессионалка…
- Зачем, Миркин?
Ишь, по- прежнему он для нее «Миркин»! Жаль, что все так получилось!
Осетр вытащил из кармана гасильник, аккуратно поймал супругу в сектор поражения.
- Сядь-ка в кресло, моя дорогая! И не делай, пожалуйста, резких движений! - Он многозначительно шевельнул гасильником.
Румянец на щеках Катерины стал чуть гуще. Она быстро оценила ситуацию. И очень медленно угнездилась в кресле. Сдвинула колени, положила на них стиснутые руки с переплетенными пальцами.
Это была совершенно не Катеринина поза, и только по ней можно было понять, что девочка травит вакуум.
- О том, что в гостинице «Роман Буревой» меня будет ждать связник, вчера в семь часов вечера во всей Галактике знали только двое - ты и я. Однако уже к ночи об этой липовой встрече знали другие. Я им эту новость не сообщал. Значит, это могла сделать только ты, дорогая.
Она стиснула руки так, что побелели пальцы:
- Миркин… Миркин…
«Магеллановы Облака - достойные спутники нашей Галактики», - произнес Осетр мысленно.
Катерина стала прозрачной, как стекло. А он привычно пронаблюдал, как эта прозрачность стала наполняться туманом, как туман на месте головы пересекла черная полоска.
Ого, теперь она уже закодирована! Когда успели?
- Я сто лет Миркин, дорогая, - сказал он вслух. - Как давно ты меня продаешь, моя радость? И кому?
- Миркин, ты о чем? Миркин…
- Ты знаешь, о чем! Говори, иначе я тебя сейчас вырублю. А потом серьезно допрошу. С применением суперпентотала. Есть такая штука. В чемоданчике лежит. От нее язык развязывается - любо-дорого смотреть! Так что говори! Кто тебя завербовал? И когда?
