Елена Звёздная - Любовь и магия (сборник)

– Послушайте, синьор Батти, – Кьяре начал надоедать этот старик с его сказками, – вы можете достать Моретту? У меня есть покупатель, готовый выложить за маску кругленькую сумму.

Старик посмотрел на нее с прищуром. Кьяре стало неуютно под его цепким, немигающим взглядом.

– Э… – вдруг протянул синьор Батти, хватая ее за левую руку, – да ты, девочка, еще и не замужем!

– А вам-то что за дело? – вспыхнула она, выдергивая руку из похожих на птичью лапу пальцев старика.

– Нехорошо… дзителле, то есть женщина, не имеющая мужа или постоянного мужчины – лакомый кусочек для дьявола… Нехорошо.

Кьяра возмущенно фыркнула.

– Не злись, – примирительно сказал старик. – Есть у меня Моретта. Старинная. Только дорогая очень. Меньше чем за десять тысяч не отдам.

Кьяра прикинула, что со странного покупателя можно будет вполне запросить двойную цену, и кивнула:

– Идет! Могу оставить аванс. После продажи принесу остальное.

Старик недоверчиво поджал губы. Потом сказал:

– Хорошо. Ты внучка Фабио Бьерджо. Я тебе доверяю.

Синьор Батти снова кряхтя встал с кресла. Дошаркал до старого шкафа с дубовыми дверцами, открыл одну и долго рылся в его темном нутре. Достал деревянный ящик, закрытый на изящный кованый замок.

– Вот она.

Кьяра подошла и осторожно взяла в руки тяжелый ящик. Поставила на стол, открыла замок и откинула крышку.

На алой бархатной подкладке лежала маска Моретты, сделанная из черной кожи тончайшей выделки. Она действительно была старинной. К более поздним уже начали приделывать ленты для крепления на лице.

Кьяра бережно перевернула маску. На внутренней стороне на уровне рта была пришита кожаная петелька.

Вечером она позвонила по оставленному Виктором телефону. Он ответил сразу, будто ждал ее звонка:

– Синьорина? Вы достали мне маску?

– Да. Как вы просили. Антикварная. Можете забрать.

Отчего-то ей хотелось побыстрее отделаться от этого ящичка с маской.

– Отлично. Только я прошу вас привезти мне Моретту в отель. Я плохо знаю город. Боюсь снова заблудиться. А венецианцы не очень-то дружелюбны.

Кьяре опять стало стыдно:

– Хорошо. Я привезу. Но вы даже не спросили цену?

– Цена не имеет значения. Вы получите ту сумму, которую назовете. Сразу и наличными. Надеюсь, название отеля вы помните. Номер тринадцать. Жду.

Кьяра услышала в трубке короткие гудки. Вздохнула и, взглянув в окно на стремительно наливающиеся темнотой, будто чернилами, ранние сумерки, пошла наверх. Глянула на свое отражение в мутноватом зеркале. Любимые старые джинсы и растянутый бесформенный свитер вызвали глухое раздражение. Отчего-то ей захотелось выглядеть по-особенному. Она надела свое лучшее платье, заколола светлые, как у истинной венецианки, волосы в высокую прическу, а вместо простого серебряного крестика, с которым не расставалась уже почти тридцать лет, с самого детства, – золотую цепочку и бабушкины серьги с опалами. Она уже и не помнила, когда доставала их в последний раз. Решительно отставила в сторону резиновые сапоги, которые никак не вязались с ее нарядом, и обула изящные сапожки на высокой шпильке.

В такой обуви нечего было даже думать идти пешком до «Сан-Поло». Тем более что сделка обещала завидный куш и жалеть о потраченных десяти евро было глупо. Кьяра отправилась на стоянку водного такси.

Порывистый ветер обнял ее ледяными ладонями, бесстыдно разметал полы плаща, погладил по коленям, сразу же озябшим под тоненькой сеточкой чулок. По краям канала уже зажглись фонари, и на черной воде дрожали желтые блики. Темное низкое небо, затянутое облаками, все так же сеяло мелкую водяную пыль. Сиденье небольшой моторной лодки было влажным, и вскоре Кьяра совсем продрогла, пожалев, что вырядилась как на свидание.

Под мостом Понте-дель-Тетте, в старинном квартале Красных Фонарей, лодка, наконец, замедлила ход и вскоре причалила. Кьяра расплатилась с лодочником и, прижимая к груди ящик с маской, поднялась по четырем мокрым каменным ступеням.

Отель, в котором остановился синьор Эгле, оказался совсем небольшим, всего в два этажа. Кьяра подумала, что такой богатый господин мог бы снять номер в «Центурион Палас», с видом на Гранд Канал, а не в таком захолустье. Отели тут были скромнее, а у местных этот район и вовсе пользовался дурной славой. Не зря в старину здесь жили только куртизанки.

За стойкой никого не оказалось. Кьяра поднялась по узкой лестнице на второй этаж и постучала в дверь под номером тринадцать.

– Открыто, входите, – раздался знакомый голос.

Номер оказался тесноватым, но чистеньким и по-своему уютным. Настолько, насколько может быть уютной гостиница.

Кьяра осторожно поставила ящик на стеклянный столик. Виктор нетерпеливо открыл замок и откинул крышку:

– Великолепно. Это она… Моретта. Та самая…

Он нежно погладил гладкую кожу маски.

– Двадцать тысяч. Вы обещали наличными.

Кьяре не терпелось поскорее убраться отсюда. Глухое, неясное чувство тревоги ворочалось в груди, царапаясь острыми краешками. Этот человек пугал ее, заставляя сердце больно колотиться о ребра, а горло пересыхать.

– Конечно. Минуту.

Виктор достал из пиджака бумажник и начал нарочито медленно отсчитывать купюры. С усмешкой протянул их Кьяре. Та почти вырвала деньги из его рук и спрятала в сумочку.

– Прощайте, синьор Эгле. Мне пора, – произнесла Кьяра внезапно севшим голосом и подала ему руку.

Виктор сжал ее ладонь, а потом вдруг поднес к губам. Кьяра вздрогнула.

– Синьорина окажет мне еще одну любезность? – произнес он вкрадчиво.

Кьяре показалось, что по ее телу от того места, где ее кожи коснулись губы Виктора, начал расползаться жидкий огонь.

Она не поняла как, но Виктор вдруг оказался у нее за спиной, а маска Моретты – в его руках. Он поднес ее к лицу Кьяры и шепнул на ухо:

– Примерьте. Я так хочу увидеть ее на вас.

Она хотела закричать «Нет!» и убежать. Но ноги будто налились свинцом… руки безвольно повисли… голова закружилась…

Теплая, словно живая, кожа маски коснулась ее лица. Пространство вокруг съежилось до узких прорезей. Дышать стало тяжело, накатывала паника, и нестерпимо хотелось сорвать с себя маску, страстно льнущую к щекам, лбу, подбородку. Но тело больше ей не принадлежало. Губы сами приоткрылись как для поцелуя. Зубами она сжала кожаную петельку, ощутив странный солоноватый привкус.

По шее, щекоча, скользнуло что-то, словно раздвоенный змеиный язык. Пальцы Виктора больно впились в плечи, став острыми когтями.

Соскользнул на пол плащ… Раздался треск рвущейся ткани… Обрывки платья упали к ногам…

Пламя охватывало ее, впитывалось в кожу, текло по венам, пылало в груди, сжигало горло. Она сгорала, словно ведьма на костре аутодафе, но боли не было. Только дикое, темное, звериное возбуждение…