Братья крови - Русанов Владислав Адольфович
Агнесса улыбнулась, словно поощряя птенцов к воспеванию ее красоты, пускай и словами других поэтов. Я с трудом понимал итальянский, угадывая лишь слова, сходные с латынью, но и той малости мне хватило, чтобы дружеские чувства, которые я доселе испытывал по отношению к Чеславу, сменились омерзением. Будто в ладони вместо жаворонка оказалась пупырчатая осклизлая жаба.
Войцек, бывший до инициации рыцарем из бедного рода в Голополье, что в Померании, подхватил почин студента:
– Позволю себе напомнить вам, прекрасная панна, и всему благородному собранию слова великого Данте:
Столь благородна, столь скромна бывает Мадонна, отвечая на поклон, Что близ нее язык молчит, смущен, И око к ней подняться не дерзает. Такой восторг очам она несет, Что, встретясь с ней, ты обретаешь радость, Которой непознавший не поймет, И словно бы от уст ее идет Любовный дух, лиющий в сердце сладость, Твердя душе: «Вздохни…»—и воздохнет.[41]Во мне начала подниматься глухая ярость. Эти напыщенные болваны, эти хлыщи чуть ли не в открытую объяснялись в любви моей прекрасной панне, королеве моего сердца! Лишь для видимости прикрывались стихами каких-то итальяшек, а сами перли напропалую. Пальцы мои сами собой сжались в кулаки, когда незнакомый мне вампирчик – блондинистый и хрупкий, с кукольным личиком, не имеющим ничего общего с подлинной мужественностью, – пропищал, срываясь на фальцет и слегка заикаясь:
Когда б на ветках языки росли, И дерево, как люди, говорило, И перья прорастали из земли, А в синем море пенились чернила — Поведать и они бы не могли, Как ты прекрасна: слов бы не хватило. Перед твоим рождением на свет Святые собрались держать совет.[42]Ах, с каким удовольствием я разбил бы его трясущиеся от волнения губы, сломал нос, выбил зубы… Жаль, что на кровных братьях все заживает так быстро, что даже сравнение «как на собаке» не подходит! Я огляделся – вокруг толпились юные птенцы с бессмысленными взглядами и глупым выражением восторженных лиц. Что они могли знать об истинной любви? Щенки, готовые лизать туфельку предмету страсти…
Снова вперед вылез Чеслав. Уж у него-то голос не дрожал. Чех усмехался мерзкой слащавой улыбкой, читая очередной вирш:
О высший дар, бесценная свобода, Я потерял тебя и лишь тогда, Прозрев, увидел, что любовь – беда, Что мне страдать все больше год от года. Для взгляда после твоего ухода Ничто рассудка трезвого узда: Глазам земная красота чужда, Как чуждо все, что создала природа.[43]Наверное, я зарычал вслух, не замечая, как ногти впиваются в ладонь. Иначе чем объяснить, что все одновременно повернулись ко мне. Кто-то отпустил язвительное замечание. Но видел я лишь глаза Агнешки. И слышал лишь ее голос:
– А ты, юный рыцарь… Прости, забыла, как тебя зовут.
– Анджей Михал, ваше высочество.
– Это длинно. Скажи, Анджей, ты совсем не интересуешься стихами?
– Я вырос далеко от городов, ваше высочество. В детстве и отрочестве слушал лишь крестьянские песни. Но они слишком грубы и просторечны для вашего утонченного слуха. Это не Петрарка и не Вергилий.
– И тем не менее ты знаешь, кто такой Вергилий?
– Пан Мжислав учил меня. А до того я учился лишь держать в руках оружие.
– Разве ты не знаешь, юный Анджей, что достоинством рыцаря является не только воинская доблесть, но и умение поддержать разговор с дамой, не дать ей заскучать?
Я развел руками:
– Знать-то знаю, а вот… Ну непривычен я, пани, к благородному обществу.
Прислушивавшиеся к нашей беседе птенцы сдержанно захихикали.
– Да неужели ты не знаешь ни одного стиха?
– Почему? Знаю я… – проговорил я, запинаясь и проклиная себя за робость и растерянность.
– Так расскажи.
– Простые они. Для корчмы. Не для ушей благородной пани.
– А откуда ты знаешь, что я у себя на родине люблю слушать? Может, мне эти куртуазные изыски поперек горла? Может, мне хочется чего-нибудь простонародного? – Агнесса лучезарно улыбнулась, хитро прищурившись. Она словно в кошки-мышки со мной играла.
Я вздохнул, собираясь с силами.
– Что ж ты медлишь, рыцарь Анджей Михал?
– А он язык откусил, – весело осклабился Гавичек из Будейовиц, и я поклялся, что когда-нибудь убью его.
– Ничего я не откусил. Даже спеть могу! – Я так разозлился от смущения. Иначе ни за какие коврижки не согласился бы петь перед этой толпой.
– Да? – Принцесса снова улыбнулась. – Тогда спой нам. А я объявлю победителя, по примеру правителей прошлого, которые поощряли поэтические турниры не меньше, чем поединки рыцарей. Ну что же ты, рыцарь Анджей Михал? Мы ждем!
Под настойчивыми взглядами соперников я запел:
Ой, чей там конь стоит, Седая гривица. Полюбилась мне, Полюбилась мне Эта девица…[44]Эти простые слова и незатейливую мелодию я помнил с раннего детства, когда к нам в маеток[45] забредали певцы с Волыни.
Закончил песню я уже в полном молчании. Неужели этим ротозеям могла понравиться безыскусная песня, да еще не на итальянском?
Все объяснялось гораздо проще. В двух шагах от меня, задумчиво склонив голову к плечу, стоял пан Лешко, а рядом с ним – посланник киевского князя Амвросий и старый Мастер из Лодзя по имени Венцеслав, который, поговаривали, помнил еще, как Крак убивал дракона.
– Молодец, юноша, – одобрительно проговорил краковский князь. – А то завели манер все у итальяшек слизывать. И стихи, и панталоны дурацкие. А вот чтобы по-простому, по-нашему…
– Да, в наше время не так все было, – поддержал его Венцеслав. – От чистого сердца все.
– Признаться, господа, я ни словечка не поняла, – мило улыбнулась принцесса Карлайла. – Но, думаю, рыцарь Анджей Михал сумеет перевести свою песню хотя бы на вульгату?
– Ради ваших глаз, моя госпожа, – рассмеялся Князь Лешко, – он переведет ее и на классическую латынь, и на греческий.
– Вы хотите сказать, сэр Лешко, что я вскружила голову этому несчастному юноше? – притворно сокрушаясь, всплеснула руками Агнесса.
Венцеслав громко хмыкнул, а Князь вновь захохотал:
– Да разве только ему? Вы, моя госпожа, всем нашим птенцам польским и чешским головы вскружили.
– Я не нарочно… – сложила губки «бантиком» принцесса.
– Да уж конечно… Все вы панночки-красавицы так говорите, – махнул рукой Князь. – А ведь мы за вами пришли, пани Агнесса. Явились представители Ковена. Также прибыл Князь Будрыс из Литвы. Пан Збигнев предлагает начать совет.
– Да, он совершенно прав, – кивнула принцесса, в мгновение ока превращаясь из легкомысленной кокетки в мудрую правительницу. – Тянуть дальше некуда. Кстати, почему задерживаются баварские охотники?
– Интриги, моя госпожа, интриги… – развел руками Лешек. – Баварцы задерживаются потому, что пруссаки претендуют на главенство в этой части Европы, да епископы никак власть не поделят. Эх, да что я жалуюсь попусту? Думаю, у вас, на островах, не многим лучше.
