Луна над Славутичем - Николай Александрович Ермаков
На этом вторая часть вече завершилась и народ стал разбредаться по домам, погруженный в свои мысли. Маркел, за которым я шел следом, всю дорогу молчал в глубокой задумчивости, а я его ни о чем не спрашивал, размышляя над тем, стоит ли мне идти, и склонялся к тому, что стоит. В этом мире влияние общественного мнения на жизнь отдельного человека очень велико, а наибольшим уважением пользуются не купцы, а именно воины, поэтому, приняв участие в войне, я могу заработать дополнительные баллы уважения среди местной знати, что позволит мне в дальнейшем более эффективно заниматься бизнесом. А то меня пока даже до присутствия на вече не допускают. Риск, конечно, есть, но здесь даже обычная жизнь таит в себе множество опасностей. А помирать мне после первого раза уже не страшно, хотя и не хотелось бы.
Так, в раздумьях, мы и дошли с Маркелом до моего двора, и я уже хотел пройти в калитку, как сосед неожиданно решил всё-таки поинтересоваться:
— Ну а ты, что думаешь?
— Мне-то чего думать? — ответил я, — Из лука я стреляю хорошо, вот и пойду лучником.
— А ежели погибнешь?
— Всё может быть, — кивнул я, — Но в таком случае господь наш Христос милостиво встретит раба своего.
— А с Аней твоей что будет?
— А что с ней может быть? Она красивая, ещё не понесла, да и денег я ей оставлю, так её любой себе в жены возьмет.
— Это да, с деньгами, да без приплода точно возьмут! — согласился Маркел и добавил, — Но лучше всё-таки её завещать, кому доверяешь, чтобы потом проблем не было, а то, глядишь, Мокша опять захочет её себе взять! — поделившись советом, он попрощался и направился к своему дому.
— А что вы там про деньги и приплод говорили? — спросила Анечка тревожным тоном, как только я вошел во двор.
— Да вот, такое дело, война намечается, и я туда отправляюсь, — с ходу огорошил я свою половину.
— Нет! — юная жена с жалобным криком бросилась мне на шею и крепко прижалась всем телом, — Не надо миленький, не надо, Скорушка, я ведь не смогу без тебя! — на этот раз я промолчал по поводу «Скорушка», но твердо ответил:
— Я же не могу оставаться дома, когда другие пойдут воевать! Обещаю, что обязательно вернусь, ты ведь знаешь, что я всегда побеждаю!
Однако успокоить рыдающую девушку получилось только тогда, когда я взял её на руки, отнес на ложе в землянку и там хорошенько приласкал. Помогло.
На следующий день я пришел к Ферапонту и сообщил, что готов идти на войну лучником, чем весьма его обрадовал, так как стрелков было мало. Далее мы со старостой подробно обсудили мою экипировку и пришли соглашению о том, что за счет общины мне выкуют сотню железных наконечников для стрел, а также три десятка накладок для кожаного доспеха, который я приобрету за свои деньги. На щит и шлем тоже придется раскошелиться самому — полное снаряжение община оплатить не в состоянии, тем более, что большинство будущих воинов являются местными бедняками и у них с экипировкой намного хуже чем у меня. Выступление местного воинства в поход ожидалось примерно дней через двадцать, когда сюда подойдут князья из дальних полянских земель. Мы ещё немного с ним поговорили, при этом я смог навести Ферапонта на мысль, что за участие христиан в войне надо попросить у князя выделить землю для тех, кто живет в опасной близости от разрушающегося берега. Причем староста остался в твердой уверенности, что это была его идея. Ведь умудренному годами мужу невместно слушать советы сопляка.
После того, как мы решили всё, связанное с походом, оставалось обсудить ещё один важный вопрос, и я сказал старейшине:
— Да, вот ещё что, Ферапонт — война дело рискованное, я ведь могу и не вернуться, — дед кивнул головой, соглашаясь, после чего я, выдержав короткую паузу, продолжил, — Поэтому я решил завещать Анну со всем имуществом Кондрату.
— Вот значит как, — медленно произнес дед и задумался, прикрыв глаза и поглаживая бороду.
А подумать ему было о чем — Кондрат осенью должен был жениться на внучке Елизара — лучшего скорняка Харевы-Киева, которая как и положено, была девицей и при прочих равных семья Ферапонта выбрала бы, разумеется, нетронутую невесту. Но бедолага Кондрат потихоньку сходил с ума от любви к моей жене, что для меня и Анечки выглядело несколько забавным, а вот для его родичей все было намного печальнее. Рослый, но глуповатый переросток, как только у него появлялось свободное время, подкрадывался к нашему забору, садился на корточки, и, думая, что его никто не видит, наблюдал в щелочку за Анечкой, усердно работая руками. Я его, конечно, гонял по мере сил — тот после нашей короткой драки меня побивался, но стоять постоянно у забора возможности у меня не было. И вот я сам делаю такое предложение.
— Только предупреждаю, что даже если вам твердо скажут, что я погиб, чтоб до осени ни свадьбы, ни шалостей, — продолжил я, видя, что Ферапонт продолжает молчать.
— А она не понесла? — староста, наконец, вывалился из медитации.
— Вроде нет, — ответил я, — А это имеет значение?
Тот молча покачал головой и с тяжелым вздохом ответил:
— Ты же сам всё знаешь… Но я ему о нашем уговоре говорить не буду, а то если ты вернешься, он вообще с ума сойдет. И за Анечку не беспокойся, присмотрим и в обиду не дадим.
Вернувшись домой, я принялся за изготовление стрел — наконечники мне сделают, а вот древки придется строгать самому, да ещё и с запасом, так что работой на ближайшие десять
