Елена Колядина - Призрачные поезда
Станцию наполнил запах сирени.
Ребёнок рвался с рук матери, подпрыгивал, лягался, вытаскивал из её волос гребень, тянул за косынку, она на мгновенье спустила его на блестящий каменный пол. Мальчик схватился за мятую льняную юбку матери, прижался стриженой головой к поле её мужского пиджака, обронил свой головной убор, похожий на игрушечную юрту. Сперва показалось – это еврейская кипа, потом я вспомнил, так выглядела тюбетейка. Мать подняла тюбетейку и вновь подхватила мальчика на руки. Он поглядел на меня – мы встретились глазами, но тут же отвёл взгляд и уткнулся в закрученную плетёнкой косу матери, вцепился в съехавшую с её волос косынку.
Девушки уже разжали руки и смеялись, глядя друг на друга.
– Какая же я счастливая! – закричала невысокая, со значком на груди. – Столько всего за один день! Ты поверишь, вчера совершила пятисотый прыжок! Мы все, тридцать человек, в Монино, утром! А сейчас я в метро! Тебя как зовут?
– Лидия.
– А меня Евдокия.
– Отправляется! Поезд отправляется, товарищи!
Девушки взвизгнули и помчались к дверям вагона. Парень с зачесанными назад волосами и полный «папаша» в плетёном галстуке подхватили под локти мать с ребенком, военный окинул строгим взглядом платформу, все вбежали в вагон. Двери сомкнулись. Поезд лязгнул, набрал ход, мелькнул между колоннами прозрачной полосой, сквозь которую ясно видна была путевая стена станции и надпись «Кировская».
Грохот затих. Его сменила прохладная тишина. Я взглянул на стену тоннеля. Поверх постаревшей глазурованной плитки надпись – «Чистые пруды».
– Это что за хипстерятина была? – гаркнула, выйдя из будки-стакана, дежурная по эскалатору, видимо, вспомнившая молодость нулёвых.
– Съемочная группа, сериал снимают, – ответил наобум.
Теперь, в наступившей тишине, мне показалось, что коричнево-жёлтого поезда и артистов не было. Привиделось. Разыгралось.
Ты слишком начитанный и чувствительный, Фима. Ты фантазёр. И перестал различать, где твои художественные выдумки, а где реальность.
Я сел на деревянную лавку в нише под широким карнизом со спрятанными за ним светильниками. Из-за серовато-дымчатого мрамора свет казался туманным. Поглядел на каменный пол – возле опоры скамьи лежали две сложенные вдоль газеты. Кажется, у артиста, изображавшего любителя трамваев, из кармана пиджака тоже что-то торчало. Видимо, в сутолоке обронил. Я поднял – свежие газеты, еще пахли типографской краской и даже сразу запачкали палец. Выглядят старомодно. Невиданные шрифты. Ах, «Известия». И ещё «Правда». Понятно. Эту газету иногда притаскивал мой дед Краснов со своих таинственных сходок. Непонятно, зачем вообще её брал, с его-то монархическими воззрениями. Наверное, чтобы знать врага в лицо.
Я пробежался взглядом по верху страницы.
Сегодня в номере. Приветствие тов. Молотова строителям метрополитена. Молотов – изобретатель коктейля? Статья: А. Арнольдов – Перестроить транспорт по-сталински. Что за ерунда? Фельетон: И. Ильф и Е. Петров – Дело студента Сверановского. Ильф и Петров, которые «Двенадцать стульев»? Разве они не умерли ещё в прошлом веке? Первый день работы московского метрополитена – Перевезено около 300 тысяч пассажиров. Первый день после чего – после повышения цен? К итогам театрального сезона: совещание театральных работников в редакции «Правды». С каких пор театральные работники ходят в «Правду»? Десятилетие Советского Сахалина. Сахалин разве не японский? За такой русский империализм нынче можно и на кичу влететь. Похоже, они там, в «Правде», совсем в маразм впали. Фельетон: А. Аграновский – У постели больного. Фельетон пропускаем. Выступления т.т. Сталина и Кагановича на торжественном заседании, посвященном пуску московского метрополитена. Что такое т.т.? Тут и тут или там и там?
За какое же число газета?
Пятнадцатое мая. Всё правильно – пятнадцатое мая. Так, «15 мая, 1935 год, среда». Извиняйте, господа коммунисты, за въедливость: пятнадцатое мая, среда. Тысяча девятьсот трицать пятого года? Газете почти сто лет! Кто-то обронил букинистическое сокровище, отборный антиквариат.
Я потёр черные следы на подушечках пальцев. Перехватил страницу – на краю бумаги остались отпечатки моих папилляров. Нет, краска совершенно свежая. Ну да, запах свежей газеты. Я вспомнил поезд цвета крем-брюле и артистов. Наконец-то понятно: настоящие, подлинные газеты сканировали в архиве и распечатали сегодня утром в качестве реквизита сериальщины. Похоже, действие фильма будет происходить в мае 1935 года. Эта «Правда» – красивая декорация. Эх, читнём на досуге.
Табло над рампой показывало время с момента ухода предыдущего поезда – 0:17. Менее полуминуты?
Конечно, мне всё показалось. Коричнево-жёлтый кинопоезд остановился лишь на мгновенье, артисты не могли высыпать на платформу, смеяться, разговаривать и танцевать вальс. Единственное, что можно было успеть – обронить съёмочный реквизит, эти две газеты. Твой мозг, Фимочка, воспаленный чтением множества ненужных книг, придумал героев труда, офицеров (то есть званий офицеров тогда не было – значит, красноармейцев), парашютисток, многодетных матерей и наложил умственное видение на легенду о призрачных поездах.
Я сунул газеты в рюкзачок, поднялся с лавки под грохот нового состава. Зайдя в пустой вагон, сразу сел с краю, возле дверей. Над головой – реклама: улыбчивая девушка в переднике, с короткой юбкой и в кружевных чулках, как на пикантных открытках Серебряного века: «Работа в Еврорейхе – твой шанс на лучшую жизнь!» Хоть что-то из нашего времени. Перевёл взгляд на грязный коричневый пол под противоположным сиденьем. Там валялась маленькая тюбетейка, похожая на игрушечную юрту.
XXVIII
– ГЛЯДИТЕ, чего принёс, – я всё ещё не мог обратиться к Краснову на «ты», слишком внезапно один из самых влиятельных теневых политиков современности превратился в моего деда. – Газеты «Известия» и «Правда» за 1935 год.
Генерал замер, затем скрестил взгляды с Василием. Казак молча глядел то на меня, то на деда и тряс заварной чайник, освобождая его от утреннего распаренного сена – хорошего чая было почти невозможно достать.
– Откуда у тебя, Трофимушка? – заволновался дед. – Где ты их взял? Это ж раритеты.
– Я тоже сперва подумал, что настоящие, букинистические. Потом – да: бумага сероватая, но всё ж не пожелтевшая, не истлела. Это копии. На площади снимали какой-то сериал из старинной советской жизни и обронили реквизит.
Сам не знаю, почему соврал, будто съёмки производились не в метро, а на улице.
– А, может, уже всё досняли и выбросили ненужное, – продолжал объяснять. – Довольно достоверно изготовлены, пахнут свежей типографией и краской мараются.
Василий, сурово сведя брови, покосился на ретро-прессу, переложенную мною на буфет.
– Сериал… – произнёс дед слегка потухшим голосом и жалобно поглядел на Василия, который принялся яростно соскребать со сковороды по тарелкам жареные на маргарине макароны. – Ничего, ничего. Будут и настоящие. Дождёмся!
Дед вновь приободрился, но на газеты долго демонстративно не глядел, словно, оказавшись новодельными копиями, они провинились.
– Василий, седай, хорош хлопотать. Всем приятного!
Молча съели макароны с безвкусной баночной ветчиной из гуманитарной помощи, думая каждый о своём.
За «травяным» чаем – запаренным сбором сорняков и листьев, собранных Василием на пустыре, – дед, наконец, взял с буфета «Правду».
– Та-а-к! Почитаем, что в мире делается, – натужно пошутил. – «Замечательная встреча». Как вам такое название текста? Ну и с кем же встреча?
– Желательно бы без комментариев, – как можно более вежливо попросил я. – Когда я ем, я не у дел.
– Замечательная встреча, – упрямо повторил дед, начиная чтение. – Вчера утром французский министр иностранных дел господин Пьер Лаваль и сопровождающие его лица посетили Монинский аэродром.
Монино. Я сразу вспомнил девушку в голубой блузке с эмалевым значком парашюта, увенчанного алой звездочкой. Вспомнил, как звонко и счастливо она кричала про авиацию, про пятисотый прыжок. Ни режиссёра, ни камер не было, она просто репетировала роль.
– На великолепном аэродроме, дышащем свежестью и блистающем чистотой и отменным порядком, французские гости и все присутствующие в течение нескольких часов наблюдали с террас, возвышающихся над лётным полем, изумительные по мастерству полёты отдельных кораблей и целых отрядов нашей авиации. Это было замечательное и незабываемое зрелище, – с выражением зачитывал дед. – Сначала над аэродромом в широком строе пролетел отряд лёгких самолётов. Это был первый привет гостям от советских летчиков. Самолёты поднимались целыми группами, отрываясь почти одновременно с земли, и, мощно расправив свои крылья, уходили ввысь. За ними тронулись тяжёлые машины…
