Михаил Белозёров - Атомный век
— Есть вероятность, что первая группа погибла именно из‑за бронепоезда, — раскрыл Берзалов часть тайны, хотя, конечно, это была всего лишь его догадка. — Плохо, что я в донесении ничего об этом не сообщил. Можно было выслать ударную группу, где‑нибудь его перехватить. А вертолёты?.. — вспомнил он и вопросительно уставился на Гаврилова, его осенила идея.
— Ну да… — озадаченно поддакнул тот с очень серьёзным лицом, — получается, что бронепоезд сбил все три? Так не бывает. Несостыковочка. Эх, найти бы того вертолётчика… — вздохнул он.
— Я тоже об этом думал, — признался Берзалов. — Какая‑то странная закономерность: все три вертолёта погибли один за одним…
— И в одном месте, — многозначительно добавил Гаврилов, глядя при этом крайне озадаченно на Берзалова.
— Гадать бессмысленно. Сейчас всё узнаем. По крайней мере, о кванторе, а если повезёт, то и о Скрипее. Что это такое за чудо, и в кого стрелял Архипов?
— Тьфу — тьфу… — поплевал Гаврилов через левое плечо и сделал вид, что этим обезопасил все их начинания.
— Кстати, что там Форец, то есть Зуев?.. — спросил вдруг Берзалов.
Он подумал, что бронепоезд вполне может свалиться, как снег на голову именно в это утро. Кто ему мешает по закону подлости? Никто. Правда, накануне рядовому Ивану Зуеву, в виде наказания, а может, и, наоборот, ему вопреки, выдали противотанковую мину и строго — настрого наказали, никуда не сворачивать, а выдвинуться, конкретно, за станцию и заминировать подъездные пути. Мина ТМ-89А срабатывала как от большой массы металла, так и от контакта и вполне могла уничтожить хоть три десятка тепловозов.
— Молчит пока, как воды в рот набрал, — ответил Гаврилов, и голосе его прозвучала неуверенность, мол, как бы Форец глупостей не натворил? Склонен он к этому.
— А связь?.. — напомнил Берзалов.
Не мог он подозревать Гаврилова в разгильдяйстве. Скорее всего, замотался старший прапорщик. Да и по всем оценкам опасность со стороны разъезда была самой минимальной. Только Берзалова что‑то тревожило, хотя Спас молчал.
— Полчаса назад разговаривал. Не пойму, глушит нас, что ли, кто‑то? Еле — еле слышно. В наушниках гудит чёрт знает что.
— Пошли бойца узнать.
— Да я хотел его снять примерно через полчаса, — доложил Гаврилов, взглянув на часы. — Как только вы сигнал дадите, что всё нормально, я его и сниму.
— Тоже верно… — в раздумье согласился Берзалов. — Но бойца для контроля всё‑таки пошли.
С тех пор, как небо стало зеленоватым, локальная связь у них, действительно, работала неважнецки. Рассчитанная на радиус в семь километров, она едва «брала» половину расстояния, и хрипела, и сипела на все лады, как старый ламповый приёмник.
— Мину разряжать не будем, так и оставим, только переведем её в нерабочее положение, — сказал Гаврилов.
— Хорошо, — согласился Берзалов. — А лучше вообще не переводить, не фиг здесь всяким бронепоездам гонять.
— Тоже верно, оставим не разряженной, — легко согласился Гаврилов, хотя, конечно, это было не в традициях армии — оставлять всякие пакостные ловушки. Для кого? Для своих же, русских, только вмиг ставшими разбойниками и бандитами. Но здесь была неизведанная область, и он не возражал, тем более, что второй раз мину использовать было нельзя, ибо если её активизировать второй раз, то она, согласно инструкции, самоликвидируется.
В квантор прокрались со всей предосторожность, на которую были способны, вползли, как улитка: на первой передаче, тихонько, не газуя — сунулись, словно краб из‑под камня — на пляж, и огляделись. Только тот, кто ходил по этому пляжу, оставил вполне рельефные следы протекторов.
Мины, которые выставили на ночь на въезде в кванторе, убрали, и экипаж был в полном составе, кроме, разумеется, Кеца и Сэра. Кец устроил маленькую истерику, решив, что накануне самого интересного от него хотят избавиться, но когда его пересадили во второй бронетранспортёр и дали шоколадку, смирился, только хлюпал носом и обиженно косился на Берзалова, как на виновника своих бед. Архипов, который взял над ним шефство, вручил ему лакомство и сказал:
— Ты главное, дождись первого экипажа… мы люди военные, надежные, как наш бэтээр, — и похлопал по его стальному боку.
— Ага… — соглашался с ним Кец, набивая рот шоколадом и косясь на своего благодетеля, как верующий на икону.
Сэр в свою же очередь не отрывая от него взгляда, пускал длинные — длинные слюни и был не менее предан Кецу, чем Кец — Архипову.
Гаврилов прикрывал тыл и дышал в микрофон взволнованно, как спринтер, побивший мировой рекорд. Всё будет хорошо, думал Берзалов, всё будет просто отлично! — уговаривал он сам себя, напряженно вглядываясь в СУО, и не верил, не секунду не верил самому себе — уж очень всё складывалось как‑то естественно. К тому же экран был мёртв и кроме второго борта ничего не показывал. Позже вместе со связью и второй пропал, но пока они их видели.
На прощание Гаврилов пошутил:
— Роман Георгиевич, мы вас ждём, как любимую тещу, самое позднее через час.
Это было намёком на ностальгическое прошлое Гаврилова, который как‑то проговорился, что тёщу у него звали Клавдией Михайловной и, вопреки стереотипам, он с ней ладил и даже, можно сказать, любил сыновней любовью, возил подарки и заботился, как умел заботиться только военный человек, полжизни проживший в гарнизонах и на заставах: регулярно звонил, справлялся о здоровье и отсылал оказией или через почту всякие южные деликатесы. В общем, баловал.
— Как договорились, — подтвердил Берзалов, добавив, — через час по плану уходите в сторону Харькова, — и подумал, что раз Спас молчит, то имеются все шансы на благополучный исход мероприятия.
Бур тайком перекрестился, а Колюшка Рябцев зажмурился, оскалился и, должно быть, приготовился к самому худшему, к Скрипею и ещё к чему‑нибудь ужасному, например, к ядерному взрыву, но ничего не произошло. Только Бур, который сидел ниже и впереди Берзалова на месте стрелка, явственно и громко икнул.
— Крути башкой! — сердито произнёс Берзалов, и Рябцев впился глазами в прицел так, словно видел его впервые.
У Берзалова из головы всё ещё не выходил разговор с прапорщиком, и поэтому он был злым и нервным. Последнее, конечно, было особенно хорошо там, где грозила опасность, то бишь в данный момент в лесном кванторе. Договорились его так называть, в отличие от школьного квантора. Берзалов его так и обозначил в донесении, которое отдал лейтенанту Протасову, и в пакете, который вручил Гаврилову. То‑то у подполковника Егорова глаза на лоб полезут, думал он так, словно ему было пятнадцать лет и он всех хотел страшно удивить, чтобы о нём думали только хорошее и вспоминали незлым, добрым словом.
— Вы, Федор Дмитриевич… простите меня, — неожиданно даже для самого себя сказал Берзалов. — Не прав я. Но… и вы тоже не правы…
— Ну — у-у… — великодушно отозвался Гаврилов тем тоном, когда думают об одном и том же. — Главное, чтобы задание выполнили. А то, что мы спорим, так — х-хх… это ж — ж… для пользы дела.
Он крутил своим рязанским носом и был абсолютно, стократно, всецело прав. Полностью с вами согласен, подумал Берзалов и без всяких там телячьих нежностей и объятий на дорожку прыгнул в бронетранспортёр, и они понеслись.
Дорога, похожая на туннель, плавно повернула влево, деревья сомкнулись, зелёный полумрак накрыл их. Берзалов включил подсветку. Вернее, СУО сама всё сделала, хотя это мало помогло. Если какой‑нибудь американец и сидел в кустах, например, с ракетой «джавелин», то его всё равно не разглядеть впопыхах, да и поздно. Шарахнет так, что броня покажется бумагой.
Потом сделалось светлее: прояснилось, и они въехали в поселок — вполне целый, хорошо сохранившийся, с дощатыми заборами и яблонями в цвету.
— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — кажется, прошептал Берзалов, но больше ничего не добавил, иначе бы его слова могли интерпретировать как годно: и как панику, и как воззвание Гаврилову к помощи. Прапорщик и так тут как тут — напомнил о себе, за одно проверяя связь:
— Остриё сеть! Остриё семь! Роман Георгиевич, что у вас там?! — всполошился он.
Его голос едва был слышен сквозь бесконечный космический гул.
— Остриё пять, всё нормально… — не поверил даже самому себе Берзалов, — находимся на краю пустого посёлка. Ведём разведку.
Аппаратура шифрации и дешифрации задерживала ответ на долю секунды. Накануне они обговорили и эту предосторожность, задействовав СУО на полную катушку, хотя теряли оперативность.
— А то мало ли что… — сказал Гаврилов. — Услышит кто‑нибудь, и пиши пропало.
Берзалов хотел сказать, что связь вообще стала глуше, что это плохой признак, но не успел. СУО вдруг выставила красную «галку», а где и как в привязке к местности — визуально не определишь, потому что заборы и дома закрывали видимость. Правда, азимут был взят верно. Если бы не азимут, лихорадочно подумал Берзалов, то вообще кранты. Колюшка же Рябцев выдохнул все свои ночные страхи:
