Олег Верещагин - Последний день войны
Хангары тем временем приволокли на быках наспех сколоченный деревянный помост, на котором начали расчленять тела убитых ратэстов, показывая их анласам в лагере. Все узнали и Йохаллу и его щитоносца… Потом наступила очередь живых — двадцать семь раненых или тех, кто попал в руки врагов пьяными, были замучены на глазах у всего лагеря. Никто из погибавших не издал ни звука, ни разу не застонал — но смотреть было тяжело, почти невыносимо. Жестокость анласов была жестокостью волка — они не знали даже подобий тех предметов, которыми мучили их братьев, оружий, созданных злобным и трусливым разумом. И людям в лагере казалось, что пытают их самих. То тут то там раздавались женские выкрики или проклятья мужчин — это анласы узнавали среди умирающих под пытками своих близких. Кое-кто даже начал требовать вылазки, но один из стариков указал на конные сотни, замершие в отдалении:
— Выйдем — нас побьют. Кто защитит слабых и младших?
В этом ратэстам, оставшимся в живых, чудился даже укор в их адрес — они-то могли бы и пробиться к помосту, будь их хоть четвертьстолько, как преже, а не полтора десятка. Хотя и глупо укорять бойца за проигранный бой. Сражайся достойно — а уж победу боги отдадут тому, кому захотят…
— Пойдём поедим, — вздохнул Ротбирт. — Что-то и мне захотелось.
Они двинулись вглубь лагеря. У одного костра седой беспалый на левую руку старик молча налил им по рогу пива, у другого — поделились жареной свининой, а хлеб ещё оставался в опустевшей повозке: Эрна за добро её спасителей умерла бы, а не отдала.
— Просторно у нас стало, клянусь рукой Дьяуса, как у вас говорят, — грустно усмехнулся Вадим, садясь на облучок. — Вещи товарищей — что с ними делать?
— Раздадим семьям, — Ротбирт сделал большой глоток пива. — Стрелы только оставлю. Не думаю, что это будет неправильно и несправедливо.
— Да, — кивнул Вадим, — это верно. Если нам что ещё и понадобится из вещей — так это стрелы… ну, ещё я дротики возьму. Жаль, что певец погиб, никто не сложит песню о том, что случилось и не помянет погибших.
— Пока живы мы — будем помнить, — ответил Ротбирт твёрдо. — Живущий в памяти никогда не умрёт.
— Знаешь, — задумчиво сказал Вадим, — когда я прыгнул со стены… и все — следом… мне почудилось, что за нами скачут Девы Ветра.
Ротбирт не удивился, только кивнул:
— Если так, то они поспешили, — и оторвал кусок мяса зубами, держа рог между колен.
— А пиво ничего, хорошее, — Вадим надел свой опустошённый рог на стояк навеса. — Дай-ка мне ещё хлеба…
Он потянулся за куском, но тут по всей линии обороны угрожающе и гулко завыли круммхорны. А сквозь их вой прорвался режущий шипящий звон боевых гонгов хангаров.
— Да чтоб их!.. — Ротбирт соскочил наземь, хватая оружие. — Они атакуют!
Это в самом деле оказалось так. Коричнево-чёрная волна катилась на лагерь со всех сторон. Это были не латники, а простая "пыль" — воины, согнанный с окрестностей.
Анласы быстро и без суеты занимали свои места.
— Тетиву перетяни, тетиву…
— Копьё под правую… а тул — под левую… учи вас, эх!..
— Пошёл отсюда! Сначала до пол-лука дорасти!..
— Боги, даруйте в бою удачу или достойную смерть…
— Сорок семь… сорок восемь… Дед, одолжи десяток стрел — отдам на той стороне…
— Куда я брусок положил?..
— Как доскачут воооон до того камня, так и начнём. Густо скачут, целиться и не придётся вовсе…
— Коням главное дело — руби ноги, а всаднику — в брюхо копьём…
Соседом Вадима слева оказался кояжистый рыжий усач, совершенно хладнокровно проверявший лук. На нём были кожаный шлем на клёпаной стальной основе и кожаная куртка с нашитыми стальными пластинками — обычный доспех простого воина. Справа, опираясь на колено, раскладывал стрелы подросток примерно на год младше Вадима. На этом всей защиты было — суконные штаны и просторная куртка с капюшоном и широкими рукавами, которые она подкатал повыше. А из оружия — лук и сакса. Лицо у мальчишки было сосредоточенное, на веснушчатой переносице выступили капельки пота. Наверное, не раз бил он зверя и птицу, но сейчас будет другая охота…
Гнетущий, вязкий вопль гонгов нарастал — словно мчалось вырвашееся на землю войско мертвецов во главе с Расчленителем. Стали видны в общей коричневой мути высверки сабель, глиняные пятна лиц…
Круммхорны взревели сигнал. Вадим видер, что Ротбирт подальше не выбирает цель — может быть, впервые в жизни он просто рвал тетиву раз за разом, и Вадим слышал, как звонко бьёт тетива по наручью друга. Сосед слева щерился под усами. Мальчишка справа с отчаянными глазами выпускал одну стрелу за другой.
Солнце искрами вспыхивало на взлетающих стрелах — казалось, лагерь бьёт по коричневому валу серебряным дождём. Взлетая вверх, стрелы анласов падали вниз по дуге — и не было пощады никому, в кого попадали узкие жала.
Вой стал сбиваться и стихать. Коричневый вал начал распадаться на ручейки, водовороты, замедлял казавшийся неумолимым бег… А потом начал откатываться прочь.
— Ни к чему, — Вадим придержал за плечо мальчишку, вновь потянувшегося за стрелой. Тот посмотрел дико, шевельнул губами, но, кажется, сообразил, на каком он свете, кивнул.
К возам потащили новые связки стрел. Они тяжело бухались в дно возов, рассыпались с позявкиваньем и хрустом. Запас стрел был большой, а результаты стрельбы — весьма наглядными, надо сказать.
— Если бы они не были так глупы, — сказал усач, — они бы пустили пеших за большими щитами… Или это верно, что они не умеют драться пешими вовсе?
— Плохо дерутся, — подтвердил Вадим. Откинулся назад, проорал: — Ротбирт, ты как там?!
Тот помахал рукой. Эрна как раз притащила ему связку стрел. Но перекинуться хотя бы словом друзья не успели. Корчневый вал снова вспухал, как нарыв.
Вадим покачал щит, вставленный краем между досок в борту повозки. Треуголный и не очень большой, тут его щит был не так удобен, как большущие прямоугольные щиты ополченцев, из-за которых можно было стрелять, стоя на дне повозки. Прищурился, посмотрел на солнце. Да нет, это не Солнце… И всё-таки интересно, что это за звезда?..
Круммхорны вновь протрубили сигнал.
* * *На этот раз вал конницы не остановился, и стало ясно, почему. В тылу маячили алые перья на стальных шлемах латников, гновших простых воинов в решительную атаку на лагерь анласов.
Мчавшиеся впереди раскручивали — теперь было видно ясно — над головами арканы с железным "кошками" на конце. Растаскивать возы… И вот уже первые стрелы начинают долетать до анласов, поют в воздухе смертельную песню, впиваются в борта и щиты. Вадим приподнялся — видеть. Одна стрела тут же ударила в грудь, вторая со скрежетом чиркнула по шлему — мальчишка засмеялся. Ясно были видны лица под меховыми шапками — оскалы, щели глаз, высокие скулы, мотающиеся сальные косы.
Анласы били в упор — между глаз, в кожаные щиты, просаживая их навылет вместе с телами…
…Стрела щёлкнула в маску пониже глазной щели. Передние всадники были уже шагов за полсотни, они падали, падали кони, утыканные стрелами, а задние ломили по кровавому валу, сами рушась и вместе с конями становясь его частью…
Справа раздался негромкий выдох. Вадим задержал на взмахе руку с дротиком, повернулся. Мальчишка, всё ещё держа в левой лук, садился на дно воза, правой держась за древко стрелы, вошедшей под левую ключицу. Глаза у него были недоумёнными. Скривив губы, парень переломил древко стрелы — мотнулось белое перо в упавшем кулаке. Боль, очевидно, так и не успела дойти до его сознания — сев на дно, мальчишка стукнулся затылком в борт. Глаза так и остались удивлёнными… А на место убитого вскарабкался мускулистый юноша с волосами, собранными на макушке в пышный "хвост".
"Кошка" с грохотом впилась в борт. Рыжеусый, хладнокровно высунувшись из-под щита, хэкнул и перерубил верёвку саксой. Стрела "чокнула" по одной из пластин на его куртке.
— Худо бьёте, — презрительно проворчал рыжеусый.
С десяти шагов Вадим вогнал дротик в рот хангару, раскручивавшему ещё одну "кошку". В левую перехватил топор, в правую взял Сына Грома.
Две "кошки" разом вцепились в борт, потянули. Усатый рубанул одну, Вадим — другую. В теле всё пело — нервы, мускулы стонали от удовольствия в предчувствии боя.
Над щитом показалось плоское вислоусое лицо. Топор в руке Вадима с глухом треском прорубил смуглый лоб. Усач, снова ловко выдвинувшись из-за щита, с короткими выдохами обрушивал свой топор на всадников и лошадей.
Визжа и улюлюкая, прыгнул прямо с седла на воз ещё один — парень с "хвостом" встретил его ударом копья в воздухе, швырнул обратно; сам неудачно подался вперед, забалансировал — его ударили саблей по бедру. Падая наружу, под копыта, он сшиб с седла всадника, подмял и исчез вместе с ним в месиве…
