Бен Бова - Орион
17
Немедленно все монголы, находившиеся в шатре, присоединились к смеху своего повелителя. Не смеялся один Елю Чуцай, чье обычно невозмутимое лицо выглядело на этот раз смущенным и расстроенным.
На мне все еще оставались мои старые, изношенные сандалии, выглядевшие в глазах монголов совершенно нелепыми в сочетании с роскошной экипировкой, которую прислал мне старый мандарин. Разумеется, его подарок включал и кожаные сапоги, но они, по обыкновению, оказались слишком малы для меня. Правда, и вся остальная одежда была мне маловата, но путем различных ухищрений мне удалось кое-как напялить ее на себя. С сапогами этот номер не прошел.
Угэдэй едва не зашелся от смеха. Остальные придворные, в меру своих способностей, старались не отстать от своего властелина. У меня закралась крамольная мысль, что Великий хан был уже достаточно пьян еще до того, как я появился на пороге шатра, этот факт и послужил единственной причиной столь неудержимого приступа веселья. Со своей стороны я не видел ничего смешного в том, что произошло.
– Никогда мне еще не приходилось видеть колдуна в столь странной обуви, – все еще давясь от смеха, смог наконец произнести Угэдэй.
Это замечание Великого хана вызвало новый взрыв общего смеха, который затянулся на несколько минут.
Несмотря на смущение, я почувствовал и известное облегчение. По-видимому, Великий хан был не склонен серьезно воспринимать возводимые против меня обвинения. Люди редко смеются до упаду, глядя на возможного убийцу или злого демона. Наконец Угэдэй более или менее успокоился, и в шатре вновь воцарился относительный порядок. Телохранители, веселившиеся вместе с придворными, снова замерли. Елю Чуцай продолжал бесстрастно смотреть в пространство мимо меня.
– Бейбарс, – крикнул Угэдэй после того, как в очередной раз приложился к кубку с вином.
Молодой человек поднялся с ковра и почтительно поклонился Великому хану.
– Бейбарс, найди хорошего сапожника и распорядись, чтобы он сделал приличные сапоги для нашего гостя.
– Слушаюсь, дядя.
– Ну а теперь, человек с запада, подойди поближе и раздели со мной кубок доброго вина. Твой народ пьет вино, не так ли?
Мгновенно несколько рабов выскочили из-за спинки трона. Меня усадили справа от Великого хана, и в моей руке оказался драгоценный кубок, наполненный густым красным вином.
– Ширазское вино, – пояснил Угэдэй. – Привозится из страны, лежащей неподалеку от того места, где ты встретил моего племянника Хулагу.
– Редкий букет, – заметил я, поднимая кубок за здоровье Великого хана. – Даже в моей далекой стране вино Шира ценится очень высоко.
Я счел излишним уточнять, что был знаком с этим благородным напитком исключительно по книге стихов «Рубай» Омара Хайяма.
– Меня предупреждали, что я должен опасаться тебя, – лениво, почти безразлично произнес Угэдэй. – Мне говорили, что ты могучий волшебник и к тому же еще и ассасин.
– Я всего лишь человек, мой повелитель. Посол из отдаленной страны. Не волшебник и не ассасин. Я не ношу оружия…
– Такому, как ты, оно и ни к чему, – прервал меня Угэдэй. – Ты убиваешь вооруженных воинов голыми руками и ловишь стрелы зубами. – Он неожиданно улыбнулся. – Во всяком случае, так мне рассказывали.
– Я защищаюсь, как умею, великий повелитель. Но поверь мне, если воин выпустит в меня стрелу, шансов остаться в живых у меня ничуть не больше, чем у любого другого человека.
– Мне говорили иное…
Я перевел дыхание, мысленно прикидывая, насколько мне можно доверять чувству юмора Угэдэя.
– Мой повелитель, – произнес я, тщательно взвешивая слова. – За свою жизнь вы наверняка слышали больше необычайных историй, чем все остальные, здесь присутствующие, вместе взятые. Кому, как не вам, знать, как мало остается от истины, когда она пересказывается много раз.
Я угадал. Он рассмеялся.
– Еще бы! Моя собственная доблесть в битвах растет день ото дня с тех пор, как я сижу на этом троне. Армии, которые я разбил, возрастают в численности столь же быстро, не говоря уже о врагах, которых якобы я поразил собственной рукой. Им уже вообще нет числа.
– Мой повелитель, – сказал один из монголов, сидевший через несколько человек от меня, – не следует полагаться лишь на слова чужеземца. Позволь нам испытать его.
У говорившего был недоверчивый взгляд, характерный для людей определенной профессии. Не знаю, существовала ли у Угэдэя собственная служба безопасности, но, если она существовала, этот человек вполне мог быть ее шефом.
– Что ты предлагаешь, Кассар? – лениво поинтересовался Угэдэй.
– Пусть чужеземец станет там, – монгол взмахом руки указал на открытое место посредине шатра, – а твои телохранители выпустят в него несколько стрел. Только тогда мы доподлинно узнаем, что к чему.
Прежде чем ответить, Угэдэй пару минут задумчиво изучал пальцы собственных рук.
– Но если все эти истории сплошной вздор, мы убьем посла, Кассар.
– Мертвый посол лучше, чем живой колдун, – проворчал монгол.
– Дадим ему саблю, и пусть он сразится с Чамукой, – предложил другой монгол. – Это будет и справедливо, и интересно.
– Пусть поборется с кем-нибудь, – подал голос третий придворный.
Угэдэй выслушал все три предложения, продолжая медленно прихлебывать вино.
Елю Чуцай, серьезный и безучастный ко всему, не сказал ни слова.
Я понимал, что, если будут выбраны первые два испытания, мне придется защищаться. Тогда монголы поймут, что в историях, ходивших обо мне, было не так уж много преувеличений. В этом отношении третье предложение представлялось мне более предпочтительным, хотя я узнал, что даже товарищеские поединки монголов нередко заканчивались смертью. Я заметил, что, поднеся кубок к губам, Угэдэй бросил на меня внимательный взгляд. Вероятно, тогда я впервые задумался над тем, что его показное пьянство являлось своеобразным приемом, которым он пользовался, чтобы оценить ситуацию и выиграть время для принятия правильного решения.
Опустив кубок на ковер, Угэдэй поднял правую руку. В шатре мгновенно наступила тишина.
– Ясса учит нас быть гостеприимными с чужестранцами, которые приходят к нам в лагерь, – произнес Угэдэй голосом, вдруг ставшим необыкновенно звучным и твердым. – Этот человек – посол из далекой страны. Он не может быть подвергнут испытанию, словно жеребенок-однолеток или только что выкованная сабля.
– Но Ариман предупреждал нас… – начал было Кассар, даже не пытаясь скрыть недовольство.
– Я сказал свое слово, – произнес Угэдэй голосом, не допускавшим возражений.
Его слова положили конец дискуссии. Великий хан откинулся на спинку трона. Он бросил взгляд на кубок, стоявший на ковре, но не прикоснулся к нему. Легким кивком головы указав в сторону женщин, сидевших слева от него, он снова обратился ко мне:
– Я слышал, с тобой живет женщина, лекарка. Доволен ли ты ею? Может быть, хочешь иметь другую? Достаточно ли у тебя слуг, чтобы удовлетворить твои нужды?
– Я вполне доволен своим положением, о мой великодушный повелитель, – поспешно ответил я.
Он на секунду прикрыл глаза, словно волна боли внезапно прокатилась по его телу.
– Ты посол из западных земель, – продолжал он, вновь открывая глаза. – В послании Субудая говорится, что ты многое знаешь о странах, лежащих позади черноземных равнин. Какова цель твоего прибытия ко мне?
Неплохой вопрос, особенно если знать, как на него ответить.
Я понимал, что с моей стороны было бы весьма неосторожно попытаться настроить Угэдэя против Аримана, не имея весомых доказательств своей правоты. Елю Чуцай не зря предупреждал меня, что в тех случаях, когда монголы не могли или не хотели докопаться до истины, они обычно выбирали простейший способ решения проблемы – казнили обоих спорщиков.
Пришла моя очередь изучать глаза Угэдэя. Я нашел в них боль, понимание и, наконец, то, что меньше всего ожидал увидеть, – доброжелательность. Этот человек без колебаний мог приказать сжечь города целой страны и поголовно вырезать их население, интуитивно или из чувства противоречия, не желая прислушиваться к мнению своих советников, решил, что я не представляю для него угрозы. Опять же, по той или иной причине, он доверял или, по крайней мере, хотел доверять мне. Но даже если я ошибался в своих оценках, он, во всяком случае, не был тем пьяным глупцом, каким обрисовал мне его Елю Чуцай.
– Мой повелитель, Великий хан, – произнес я, понижая голос. – Не могли бы мы поговорить так, чтобы другие нас не услышали? То, что я хочу вам сказать, не предназначено для посторонних ушей.
Несколько секунд он обдумывал мои слова, затем кивнул в знак согласия.
– Позднее. Я пошлю за тобой.
Затем, повысив голос, чтобы все присутствующие могли его слышать, он задал мне следующий вопрос:
– Как тебе удалось пересечь Тянь-Шань в этих сандалиях?
