Уильям Дитц - Проклятый Легион
Копек кивнул, будто ожидал этих возражений.
— Именно такие объяснения я ждал от бездельника и труса. В вашей просьбе о пересмотре отказано.
Болдуин встал навытяжку.
— В таком случае я прошу разрешить мне возглавить штурм.
Копек отмахнулся от него, забирая у денщика свою офицерскую тросточку с золотым набалдашником.
— Не говорите глупостей. Я вовсе не собираюсь предоставлять вам позицию, с которой вы сможете саботировать мои усилия. Нет, вы будете там, где положено быть трусам. Охрана! Арестуйте полковника Болдуина! На гауптвахту его!
Болдуин все еще выкрикивал свои возражения, когда охранники бросили его в грязную камеру, все еще умолял, когда взлетали транспортно–десантные самолеты, и еще долго рыдал после того, как стих рев их двигателей.
Последующая резня, в которой Копек погиб
одним из первых, прогремела на всю империю. Все агентства новостей передали в эфир этот драматический материал. Плевать, что атака была плохо продумана, плевать, что две тысячи солдат погибли, и плевать, что туземцы оттеснили людей на их изолированные огневые базы. Некомпетентность Копека бросила бы тень на его дядю, поэтому правду вывернули наизнанку и разнесли по всей империи.
Копек превратился из болвана в героя. Император лично положил венок на гроб молодого воина. Во всех мирах, которые искали императорской благосклонности, воздвигли его статуи. Были выпущены три дико неточных голофильма, а полковника Александра Болдуина отдали под трибунал. Его признали виновным, объявили трусом и лишили звания. Кто–то должен был ответить за этот провал, кто–то должен был поплатиться, и выбор вполне логично пал на него.
Эта самая горечь, порожденная несправедливостью, выжгла душу Болдуина, отрезала нити его человечности и привела его на путь мести.
С чувством ужаса и растерянности Норвуд выплыла из воспоминаний Болдуина и снова стала собой. Плот Один послал успокаивающую мысль:
— Человек по фамилии Болдуин сейчас спит. Он почувствует себя лучше, когда проснется.
— А как же его миссия? Вы хотели поговорить с солдатом.
— Я и говорю с солдатом, — просто ответил Плот Один. — С нормальным, здравомыслящим солдатом. Мы были бы признательны тебе за совет.
Норвуд подумала вслух:
— Мне кажется, хадатане хотели бы получить обратно свой корабль, но готовы пожертвовать им, если будет нужно.
— Да, — согласился Плот Один, — мысли Болдуина подтверждают это. Есть и кое–что еще. Он считает, что некто по имени Позин—Ка, как вы выражаетесь, «тянет время». Нарочно избегает боя — ждет, чтобы ваша раса отреагировала.
— Очень интересно, — задумалась Норвуд. — Хотела бы я знать, что на самом деле думает Позин—Ка. Ну да все равно. Факт остается фактом: у хадатан есть средства погубить вашу планету, не входя в пределы досягаемости ваших мысленных сил.
— Это так, — подтвердил Плот Один. — Мы действовали без учета последствий.
— Тогда вам мало что остается, — подумала Норвуд. — Вы должны вести переговоры и выторговать самые лучшие условия, какие удастся.
— А ваши солдаты? — спросил Плот Три. — Они придут нам на помощь?
Норвуд мысленно пожала плечами.
— Несколько недель назад я бы сказала — да, но теперь я уже сомневаюсь. Я, конечно, надеюсь, но воспоминания Болдуина показали, каким испорченным может быть наше руководство, так что гарантий нет. Все, что вы можете, — это заключить сделку и надеяться на лучшее.
— А вдруг они уничтожат нас, как только мы освободим корабль? — подозрительно спросил Плот Три.
— Возможно, — согласилась Норвуд, — но я в этом сомневаюсь. Уничтожить вас значило бы уничтожить ваши способности, а я думаю, хадатане хотели бы вас изучать. На что у них не будет времени, пока война не окончится.
— Это рискованно, — вставил Плот Два, — но выбор у нас невелик.
Норвуд наслаждалась солнечным светом, легким покачиванием океана и обществом Сэйлинт.
— Нет, друзья мои. По правде говоря, у вас вообще нет никакого выбора.
10
Кроме того, нам запретили говорить «спасибо» и «пожалуйста», так как эти слова предполагают существование благодарности, милосердия и доброжелательства.
Экс–легионер Кристиан Дженнингс «Mouthful of Rocks» 1989 стандартный год
Планета Земля, Империя людей
Анжел Перес остановился на самой границе леса, где тени и его камуфляж делали незаметным. Он проверил лежащий впереди луг на электронную активность, ничего не нашел и вырубил детекторы. Это правило уже стало его второй натурой. Инструкторы вбивали его, когда он бодрствовал, машины нашептывали, когда он спал.
«Оборудование обнаружения — обоюдоострый меч. Оно может найти врага, но может и раскрыть твое присутствие. Пользуйся им осмотрительно».
Луг выглядел безобидно, но Перес знал, что внешность бывает обманчива. Поэтому он дал максимальное увеличение на видеокамеры и осмотрел весь участок в поисках засохшей травы, которая выдавала бы крышу подземного сооружения, рыхлой почвы, которая могла бы скрывать минное поле, следов шин, отпечатков гусениц, старых кострищ — но ничего не увидел. Луг казался нетронутым. Буйно зеленела трава, усеянная желтыми и голубыми цветочками, тут и там лежали обточенные непогодой валуны. Они были достаточно большими, чтобы за ними спрятались несколько биотел или маленькая машина, но Перес сомневался в этом.
Остальные из его роты — смешанный отряд киборгов, биотел и туземных частей — были уже на подходе. Переса послали в головной дозор. Заработала рация.
— Сеттер–один Пойнтеру–шесть. Доложи.
— Пойнтер–шесть Сеттеру–один. От деревьев до линии гряды визуально все чисто.
— Понял тебя. Разрешаю связь наверх. Осмотри обратную сторону холма.
— Вас понял.
Перес выбрал соответствующую частоту, установил контакт с одним из трех небесных глаз, закрепленных за этим сектором, и посмотрел через его видеокамеру. Черт! Бронетехника! Эта дрянь так и ждет, чтобы его рота вышла из–за деревьев.
Киборг переключился на командный канал в тот самый момент, когда враг заметил небесный глаз и взорвал его.
— Пойнтер–шесть вызывает Сеттера–один.
— Это Сеттер–один. Давай, Пойнтер–шесть.
— На обратной стороне склона окопались пятнадцать–двадцать тяжелых орудий. Девяностошестипроцентное соответствие с туземной бронетехникой. Прием.
— Понял, Пойнтер–шесть. Выжидай. Конец. Перес позволил себе на минутку расслабиться. Это тренировочное учение было именно учением, сценарием виртуальной реальности, созданным для проверки новобранцев вроде Переса.
Вот почему он не мог вспомнить, как выглядит его командир, где было его подразделение позавчера, или на какой планете он находится. Перес знал, что инструкторы могли бы восполнить эти пробелы, если б захотели, но не видели в том нужды.
Зачем в конце концов утруждать себя? Хватит и того, что луг выглядел настоящим, ветер чувствовался настоящим, и ситуация была настоящей для всех практических целей, так как жизнь Переса зависела от результата. В отличие от биотел, киборги подвергались так называемому выпускному акту, или ВА, который они либо проходили, либо проваливались. ВА был кульминацией базового обучения, окончательной проверкой всего, чему научился рекрут, и фактически был неотличим и от реального боя. Если Перес пройдет, его примут в ряды Легиона, если он провалится, то распрощается с жизнью, как в самом настоящем бою.
ВА был жестоким бескомпромиссным испытанием, предназначенным отделить слабых от сильных и умных от дураков. Он вытекал из простой экономии. Биотело стоит очень мало. Но технологически сложные тела, даваемые киборгам, дороги, поэтому Легион отбирал самые надежные и проворные умы. Остальные уничтожались, как если бы они были казнены, или умерли от естественных причин. Никто не знает, когда и как наступит смерть, но она наступит. Она не делает никаких исключений. Перес отбросил эту мысль.
Он прошел долгий путь после первого пробуждения. Он выдержал оскорбления, стимулятор боли и бесконечную отупляющую муштру. Он приобрел новые навыки, одолел дурные привычки и выжил там, где Моралес, Сибли, Лизано, Хо и Контас погибли.
Да, то, что убило некоторых из его товарищей–новобранцев, укрепило Переса и сделало его лучше.
Этот переломный момент наступил во время полевых учений. В тот раз отделение действовало хорошо и заслужило десятиминутный отдых. Чтобы не тратить энергию, стоя на ногах, рекруты сели на землю и пустились в рассуждения о достоинствах жестокости, хвастаясь друг перед другом своими зверствами.
Большинство историй было чистым враньем, но разговор заставил Переса оглядеться и понять, что за ничтожества его товарищи. Это был момент прозрения, момент внезапного осознания, когда Перес признал, что он не лучше их, а может, и хуже. Решение изменить это, сделаться лучше, пришло само собой.
