Элона Демидова - Метро 2033. Отступник
Кислов согласно кивнул и вручил автомат с подсумком судье.
– Не забыл еще, как пользоваться этой штуковиной, Лёня?
– Не волнуйся, справлюсь, – ответил судья.
Кислов поманил пальцем Олега, и тот встал рядом, не зная кем себя считать: то ли пленником, то ли рабом, но уже не сомневаясь, что его судьбой распорядятся так же уверенно и со знанием дела.
Они шли по пустынным улицам, мимо домов, которые казались одинаковыми усталому беглецу, когда вдруг из-за угла открылось море. Это случилось так неожиданно, что у юноши захватило дух. Если вспомнить десятки закатов, которые наблюдал Олег, дежуря на вышке, то самое завораживающее зрелище всегда разворачивалось именно там, где лиман впадал в море, там, где садилось солнце, освещавшее разрушенный мост, и где тысячи бликов, рассыпанные по воде, рождали в душе грусть. Грусть не режущую до кости, не беспросветную, а щемящую, с приятной кислинкой одиночества.
Но сегодня в лучах клонящегося к закату светила водная гладь казалась сотканной из густой синевы и яркого золота. В этот удивительный миг мнение, разделяемое всеми жителями Лакедемона, что воды Азовского моря грязны и ядовиты, выглядело как минимум нелепым недоразумением.
– Эй, – окликнул парня вождь, – не зевай.
Олег вслед за Кисловым вошел в дверь какого-то дома. В большом вестибюле, из которого широкая лестница уходила на второй этаж, была только пожилая женщина в просторном сером платье и таком же сером платке, которая, стоя на коленях, мыла пол.
– Лена, ты свободна, – сказал вождь.
Женщина вздрогнула и тяжело поднялась.
– Что же мне делать теперь? – спросила она, не поднимая глаз. – Я ведь сегодня должна убираться здесь.
– Видишь ребенка? – вождь посмотрел на женщину. – Кто у нас тут из кормящих ближе всего?… Дуй к Алине, пусть кто-нибудь из ее семьи придет, заберет малышку. И давай поскорее!
Женщина, схватив ведро и тряпку, поспешила скрыться с глаз Кислова.
«Конечно, это рабыня», – решил Олег.
– Раздевайся, – буркнул Валерий, усаживаясь за стол в небольшой комнате.
– Как? – не понял Олег.
– Полностью, – ухмыльнулся вождь, – положи ребенка и мешок свой сюда и раздевайся, вещи тоже на стол складывай.
– Зачем?
– А затем, – невозмутимо ответил Кислов, – что я должен точно знать, что ты от меня больше ничего не скрываешь, что ты не вооружен.
Олег понимал: противиться нет смысла. Удивляло его только одно, почему Кислов спокойно остается с ним один на один, почему рядом с ним нет воинов, которые могли бы в случае чего прийти на помощь. Ведь от чужака можно ожидать всякого.
– А мне больше никто и не нужен, – вождь будто бы прочитал мысли юноши. – Потому что ты пришел сюда с младенцем, который без нашей помощи умрет. Вытворять всякие глупости у тебя сейчас резона нет. Так что раздевайся!
Олег осторожно положил ребенка на стол и принялся стягивать с себя камуфляж, а потом разулся.
– Трусы тоже снимай, – небрежно произнес Кислов, принимаясь обыскивать разгрузку.
– Валерий Александрович, – донесся от двери мелодичный голос.
Олег обернулся и обомлел. В дверях стояла девушка, одетая в простую коричневую блузу, заправленную в такие же простые коричневые штаны до колен. Но в этом неброском наряде она все равно поразила юношу настолько, что он непроизвольно приоткрыл рот: девушка была темнокожей. Черные, как сама ночь волосы и необыкновенные синие глаза с кошачьими зрачками вызывали в памяти картинки из какой-то интернатской книжки о диких животных.
«Пантера, – подумал Олег, – самая настоящая пантера».
– Привет, Каур, – проговорил Кислов, не оборачиваясь, и продолжая шарить по карманам. – Видишь, тут ребенок голодный.
Девушка бросила озорной взгляд в сторону раздетого парня, который прикрывал причинное место снятыми трусами, улыбнулась уголками губ, отчего на ее щеках появились совершенно очаровательные ямочки, и подошла к столу.
– Какая хорошенькая, – вырвалось у нее.
– Отнеси малышку к сестре, – Кислов, наконец, закончил обыск одежды и принялся копаться в вещмешке. – У нее, как я слышал, много молока. И, если она не против, Совет признает девочку дочерью Алины.
От этих слов Олег вздрогнул. Беспокойство юноши не укрылось от взгляда вождя.
– Пока что только так и никак иначе, – сказал он. – Ты ведь хочешь, чтобы твоя дочь жила?
Беглец кивнул, не отрывая глаз от Каур, которая бережно взяла люльку, зыркнула на прощание в сторону Олега и вышла.
– …а чтобы твоя дочь получала должный уход, она должна быть в семье кого-то из нуклеаров. Ты ведь пока что чужак… Ну ладно, все без обмана, теперь одевайся, садись, будем общаться, – Кислов наконец-то закончил рыться в вещмешке.
Олег некоторое время взвешивал: поведать все или, быть может, что-то утаить, или даже соврать. Но глядя в глаза вождя, буквально прожигающие зеленым огнем, парень осознал, что такого человека будет очень трудно обмануть. Он явно не относился к мечтательным поэтам, да и на недалекую атаманшу не был похож. К тому же сейчас на кону стояла не только его жизнь, но жизнь девочки. И поэтому рассказал все без утайки, опуская только мелкие подробности: о смерти жены, об обычае избавляться от неполноценных младенцев, о том, как он сбежал, убив часовых, о курицах-чародейках, жутком тумане и гигантских хамелеонах.
Они разговаривали пару часов. Вождя интересовало буквально все: число жителей Лакедемона и прилегающих деревень, история поселения, социальный состав, хозяйственная деятельность, обычаи, верования, правители и старейшины, боевая подготовка и вооружение. У юноши зверски урчало в животе, хотелось есть, пить, а еще больше в туалет, но он вынужден был терпеливо отвечать на все вопросы Кислова. Наконец, тот, удовлетворенный, сказал:
– Хорошо. В целом мне все ясно: выхода у тебя нет, и ты должен будешь остаться у нас… или умереть.
– Я буду… – Олег выдержал тяжелый взгляд вождя, – рабом?
Хмурое лицо Кислова искривилось в усмешке:
– Ты ведь родился после Великой Катастрофы? Значит, можешь быть только нуклеаром. Других у нас не имеется. Мы общество равных. Конечно, тебе нужно будет пройти обряд инициации, прежде чем станешь нуклеаром, но это все. Я так понимаю, несмотря на жесткую кастовость и весьма дикарские обычаи, у вас не было каннибализма и прочего непотребства…
Олег кивнул.
– Значит, ты не опозорен наследием прошлого мира, это хорошо, хотя несмотря на это, все не так просто.
Парень недоумевающе посмотрел на вождя.
– Я сейчас тебе объясню, – сказал Кислов. – Если ты решишь стать нуклеаром, то должен будешь отречься от своей прошлой жизни, от своего прошлого имени и даже от своего прежнего «я». Мы строим новое общество, – вождь задумался, поджав губы, затем продолжил: – Общество социальной справедливости, где потребление никогда не станет культом. Общество, которое никогда не уничтожит самое себя. Мы утопия, о которой мечтали тысячи и тысячи поколений. Но чтобы жить в этой утопии, нужно разделять убеждения и веру нуклеаров. Ты готов разделить наши убеждения и веру?
Олег кивнул.
Вождь ухмыльнулся, его зеленые глаза блеснули веселой злобой:
– Как ты можешь разделять наши убеждения, если ты их не знаешь?
Юноша смутился.
– Я… просто готов, – тихо произнес он.
– Вот как? – Кислов немигающим взглядом уставился на Олега. – Тогда слушай внимательно. В нашем обществе все равны. Поэтому забудь свои аристократические замашки. Я так понимаю, ты не привык к простому труду? Тут придется научиться работать руками. У нас все работают. Хозяев нет и рабов тоже. Через три года получишь право голоса на общих собраниях и превратишься в полноправного нуклеара. Разумеется, при условии следования заветам нашего общества. Ты должен понимать, мир погиб оттого, что в нем восторжествовала несправедливость. Ты знаешь, о трагедии общин?
– Знаю, что такое «трагедия» и что такое «община», – ответил Олег, – но что такое «трагедия общин», я не понимаю.
– Объясняю, – Кислов провел рукой по рыжим волосам. – Некоторыми умными головами еще до катастрофы была выявлена задача урегулирования противоречий общественного блага и личных интересов. Понимаешь, о чем я?
– Смутно, – честно признался Олег, который и в интернате терпеть не мог учить всю эту дребедень про прошлую жизнь.
– Конечно, понять с налету это непросто, – удовлетворенно хмыкнул вождь. – Но представь, что существует некий луг, где окрестные жители пасут коров. Каждый хозяин может увеличивать число коров насколько пожелает, но если все будут так делать, что получится? Личная выгода будет увеличиваться, а количество травы на лугу уменьшаться. В конце концов, корысть приведет к тому, что травы останется совсем мало и в убытке окажутся все, потому что коровы от бескормицы сдохнут. Так вот, в некотором роде наша планета и была таким огромным лугом, а все страны, все корпорации, различные движения, да и вообще все люди – каждый пытался использовать этот луг на полную катушку. И однажды наступил момент, когда травы стало не хватать. А жить хотелось все так же, на полную катушку. И незлым в общем-то, людям пришлось убивать чужих коров, чтобы их собственный скот мог дожрать еще уцелевшую траву. Так случилась война, которая уничтожила и луг, и коров, и хозяев…
