Меня зовут Виктор Крид - Михаил Француз
Напомню — я попаданец. Какой попаданец не мечтает попасть, пауза, барабанная дробь, В ШАОЛИНЬ?!!!
Так что полтора года пути по не самой дружественной стране, можно приравнять, точнее назвать «дорогой к мечте».
И я дошел. Было трудно. Но я дошел. И даже добился ученичества.
Пришлось, правда, постричься в монахи, изучить и принять буддизм. Но оно того стоило.
Только вдумайтесь: семьдесят лет обучения в Шаолине!
Потом пришлось уйти. Люди не живут так долго даже в Тибетских монастырях. Пошло ненужное внимание. Тем более, что в 1911-том разразилась в Китае гражданская война плавно перешедшая в революцию. Бардак во всем регионе стоял такой, что затеряться было легко. Возможно, что я вообще не смог бы подобрать лучшего времени для ухода.
Так или иначе, а к лету 1913-го года я снова садился на корабль в Гонконге, увозя в своем багаже один из откопанных сундуков (это звучит громко — СУНДУК. На самом же деле размер его был где-то 60х35х40 сантиметров).
С этим богатством я прибыл во Францию.
В следующем же году началась Первая Мировая Война.
* * *
Глава 3
Первое, что я сделал, сойдя с корабля, это пошел в парикмахерскую. Потом к портному.
Может канонного Саблезуба устраивала нечесанная грива на голове, меня же нет.
Короткая аккуратная стрижка (по отдельной просьбе, парикмахер потрудился и над бровями, приведя их к нормальному, человеческому виду), красивый костюм по фигуре, чистая дорогая обувь, осанка — и вот по проспектам Парижа шагает не бандит с большой дороги, а чуть ли не аристократ.
Заинтересованные взгляды дам, опасливые мужчин… Приятно, дзен меня накрой!
Париж — красивый город. Много достопримечательностей, архитектура, музеи, театры… банки.
Один из них я и посетил, избавившись от лишнего груза трофейного китайского серебра и став обладателем приличного счета.
Погулял по берегу Сены, посетил Лувр, Эйфелеву Башню, Нотр-Дам Де Пари… а на выходе увидел Сорбонну. И пришла мне мысль, что все мои бойцовские навыки лет через семьдесят…
Короче, надо учиться, учиться и еще раз учиться, как завещает через пару десятков лет товарищ Ленин. И начать стоит прямо здесь и сейчас.
Чем я и занялся, благо финансы позволяют.
И началось. 1920 — биология и медицина Сорбонна. 1926 — физика и биохимия Мюнхенский Технический Университет. 1932 — математика Оксфордский Университет в Британии.
А вот полноценного образования в области химии в том же Оксфорде я получить не успел. В 1937 году мне пришло письмо от моего товарища по Мюнхенскому Техническому, Авраама Эрскина с просьбой о помощи.
Авраам, в отличии от меня, не был «вечным студентом». Прошедшие годы он потратил с большей пользой. Он получил степень Профессора в биохимии и Доктора Наук в физике. Его разработки были настолько грандиозны, что он даже удостоился встречи с самим рейхсфюрером Адольфом Гитлером.
Вот собственно эта встреча и послужила причиной его просьбы о помощи. Подробностей он в письме излагать не стал. Просто просил встретиться с ним как можно быстрее. И что там он мне все и объяснит.
Я-попаданец, кто такой Гитлер, представлял себе хорошо. И, что до начала мировой войны остается всего около двух лет. Так что его паника показалась мне более чем обоснованной.
Так что уже меньше, чем через неделю я стучался в дверь его дома в Берлине. Правда, для этого пришлось незаконно и тайно пересечь две границы, но когда меня это останавливало?
Суть своих исследований Авраам не раскрыл мне и при личной встрече, зато объяснил, в чем конкретно ему нужна моя помощь. Оказалось, что он надумал бежать. И не куда-нибудь, а в Америку.
Что ж, в Америку, так в Америку, решил я. Все равно после войны все мои дипломы не будут уже ничего значить, а найти место для своих ежедневных тренировок (которые после Китая вошли не то что в привычку, а чуть ли не на уровень рефлексов въелись) и там можно. Тем более приличные университеты и там скоро появятся. Да и заначку забрать надо — золото времен Революции коллекционерами должно цениться.
Я сказал ему «хорошо». Дал три дня на завершение дел. Через означенный срок залез к нему вечером через окно, максимально скрытно от наружки, которую еще в первый визит учуял вокруг его дома. Вколол транквилизатор, вскинул на плечо и тем же путем покинул здание.
Маневр повторил трижды, утаскивая его жену и дочь.
Потом был угон автомобиля, проникновение на военный аэродром, угон самолета, перелет до побережья Франции, утопленный в море самолет, снова угон автомобиля, порт и четыре билета на корабль до США.
Авраам долго ругался по-немецки, когда действие транквилизатора закончилось (благо очнулся он первым). Но ни одно из ругательств не было направлено в мою сторону. Вообще, я заметил, что люди, оказывающиеся недалеко от меня, сразу начинают очень тщательно подбирать слова. И в глаза стараются не смотреть. Вообще, ведут себя тихо, вежливо и предельно корректно.
Хотя, как бы я сам вел себя рядом с почти двухметровой горой мускулов, двигающейся с грацией хищной кошки, молча разглядывающей тебя взглядом убийцы?
Авраам-то меня больше шести лет знает, как-никак соседом по комнате был во времена студенчества… и видел мои тренировки. Так что даже в отвратительном самочувствии после отключки, он не решался высказать недовольство мной. Только клятыми нацистами.
— Выговорился? — уточнил я минут через десять, когда кончился немецкий, пошла латынь и медицинские термины. Он кивнул и затих. Еще через минуту он сказал.
— Спасибо, Вик.
Я просто пожал плечами. Что тут еще скажешь? Вскоре начали приходить в себя и Анита с Эсмой.
Во время пути через Атлантику Авраам много рассказывал о своей жизни в Германии. О том, что видел сам, о том, что ему рассказывали соседи и коллеги… Я слушал. Я вообще умею слушать. Говорю не очень. С трудом выражаю свои мысли. Нужные слова подбираются с опозданием… на пару дней.
Нет, тугодумом меня тоже не назовешь, просто острым языком природа не наградила. Но вот когда я смотрю на человека, пытаясь подобрать достойный ответ на сказанное им, оппонент как-то теряется, тушуется, бледнеет и старается свернуть разговор побыстрее. Так что друзьям в глаза я предпочитаю не смотреть… слишком часто.
Так вот, Авраам рассказывал, я слушал. Наверное он просто хотел выговориться. Когда-то это требуется каждому. А я размышлял, что же делать мне?
Правильнее было бы отсидеться в Америке, не влезая ни во что. Но правильно ли? Сразу вспомнились дурацкие заезженные слова Дяди
