Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

– Чекист… Только не четыре, а три, – хмыкнула Наташа.

– И почему сразу не пришла? – спросил я с некой обидой.

– Володя, я же не могла прямо с дороги явиться к тебе, – хмыкнула Наталья Андреевна. – Я почти неделю добиралась, фу… вонючая, как… Не знаю, с чем и сравнить, но как ты сам однажды сказал, как не знаю кто. Навестила родителей. Я хоть и непутевая дочь, но их очень люблю, да и они меня. А мы с семнадцатого года не виделись, сам понимаешь… И нужно же женщине вымыться, сходить к парикмахеру, привести голову в порядок, пройтись по магазинам, купить себе что-нибудь?

Удивительные метаморфозы творит Париж со старыми большевиками. В Череповце и даже в Москве Наталье Андреевне было все равно, что носить, и какая у нее прическа. Впрочем, не мое дело критиковать заслуженных товарищей, тем более если это женщины… И я лишь кротко кивнул.

– Например, шляпку от Коко Шанель.

– Подожди-ка, дорогой мой чекист, ты уже начал разбираться в моде? – насторожилась Наталья. – Любопытно, кто же тебя успел просветить? Французская кузина?

– Увы, кузины-белошвейки живут лишь в романах Дюма, – с деланной грустью ответил я. – А про Коко Шанель только ленивый не говорит. Мол, последний писк моды.

– Писк моды? – переспросила Наталья, потом съехидничала. – Знаешь, не перестаю удивляться твоему богатому словарному запасу. Нет-нет, да подаришь очередной неологизм. Я как-то Бухарину сказала – вы, товарищ, не с дуба рухнули? Так он потом целый вечер коньяк пил. – Вспомнив про своего бывшего шефа, Наталья внимательно посмотрела на меня. – Скажи-ка мне, товарищ Аксенов, как большевик большевику – не ты ли приложил руку к снятию товарища Бухарина? Я в это время была… ну, неважно где, только новость: мол, Бухарина сняли с большим понижением, чуть ли не с исключением из ВКП(б), а подробностей никаких. Ходила сплетня, что он со Склянским затеял государственный переворот, но сплетням веры мало. Но, если одновременно снимают с постов двух крупных деятелей, то связь должна быть. Но не та фигура Николай Иванович, чтобы перевороты затевать, не та.

– Видите ли, Наталья Андреевна, э-э… – осторожно начал я, не зная, стоит ли говорить или нет. Конечно, не бог весть какая тайна, ничего не подписывал, расписок никому не давал, но, если меня очень просили не разглашать подробности, не стоит посвящать в это любимую женщину.

– Володя, я прекрасно все понимаю, – приобняла меня Наталья. – У самой секретов полно, ну, ты и сам знаешь. А у вашего брата их и того больше. – Видимо, что-то она смогла прочитать в моих глазах, потому что хмыкнула с удовлетворением. – Все поняла, спрашивать больше не стану.

Чмокнув меня в щечку, Наталья Андреевна подошла к зеркалу и начала прихорашиваться. Повертелась так и этак, с неудовольствием заметила:

– Мог бы жакет и поаккуратнее снимать, не бросать куда попало, а теперь гладить нужно. Придется к хозяйке за утюгом идти.

– Я свой костюм мадам Лепети сдаю, у нее помощница есть, погладит, – сообщил я и уточнил: – Глажка одежды входит в стоимость пансиона, а вот за стирку придется платить отдельно.

Эх, где же старая добрая синтетика, которую не нужно гладить? А тут, поди ж ты, и блузки-жакеты регулярно гладь, а мне еще и брюки приходится отпаривать, стрелку наводить.

– Так у тебя запасные штаны есть, а я как пойду? – хмыкнула Наташа. – И не люблю, если кто-то чужой мои вещи трогает. Привыкла сама и стирать, и гладить.

Я критически осмотрел одежду Натальи. Не знаю, с чего она взяла, что мятая?

– Знаешь, вполне прилично все выглядит, и не нужно пока гладить, – пожал я плечами, потом спохватился. – Мы куда-то с тобой идем? Мне же еще на службу нужно.

– От службы ты сегодня избавлен – суббота. Про выходной ты забыл?

Про то, что сегодня суббота, я помнил, но не знал, что суббота – выходной день. У меня уже давным-давно не нет ни суббот, ни воскресений. Пожалуй, как раз с того момента, как я сюда и попал. В той жизни тоже хватало рабочих суббот – «субочих работ», как говорил мой маленький племянник, а здесь отдыхать довелось лишь в госпиталях, да в поезде. И ничего, привык. Да и какие могут быть выходные, если у тебя столько интересных дел?

– Так куда мы с тобой идем? – напомнил я.

– Не идем, а поедем на такси. В Сен-Жермен. Туда можно и в мятой юбке. Да, имей в виду, что в автомобиле говорит стану я, а тебе лучше молчать.

Ух ты, она меня конспирации станет учить?! А то я не знаю, что часть таксистов в Париже – русские эмигранты не испытывавшие любви к соотечественникам.

Кафе «Дё маго» и на самом деле было одним из самых знаменитых в Париже. И, как это водится, одним из самых посещаемых. Как же, здесь может оказаться Пикассо, Хемингуэй или Тулуз-Лотрек. Впрочем, Тулуз-Лотрек уже умер, а Хемингуэй еще не стал писателем. Но хватает звезд и помельче, свет которых не дошел до моего времени. У нас бы в подобное «заведение общепита» стояла очередь, а здесь даже имелись свободные места. Нас с Наташей подсадили к импозантному дяденьке похожему на доктора, в рыжем пиджаке и при галстуке. Сходство с эскулапами добавляли очки в золотой оправе и небольшая бородка. А еще он был очень похож на какую-то известную личность. Снять очки, получается Зигмунд Фрейд. Может, это он и есть? Как знать, не снимал ли Фрейд очки для позирования?

Перед дяденькой стояли бутылка вина и тарелка с сыром. Но пил он как-то нехотя, словно через силу.

Мы с Натальей заказали себе на завтрак ризотто и овечий сыр. Причем, официанта нисколько не удивило, что мадам станет пить вино, а месье – кофе.

В ожидании заказа Наталья вздохнула:

– Когда-то я слушала здесь Аполлинера. Интересно, где он сейчас?

– Наташа, если ты имеешь в виду Гильома Аполлинера, то он умер, – сообщил я.

– Умер?

– Так он же воевал, ранение получил, всех подробностей не упомню, – принялся рассказывать я. Спохватившись, принялся «легализировать» свои знания. – Я в Архангельске в какой-то газете некролог видел. Кажется, в восемнадцатом году.

Наталья Андреевна собиралась что-то спросить, но ее несостоявшийся вопрос был прерван нашим соседом похожим на Фрейда. Он о чем-то заговорил с Натальей, та довольно бегло отвечала. Надеюсь, француз не собирается приударить за дочерью графа? Воспользуется моей языковой беспомощностью… Из разговора я уловил лишь имя поэта. Кажется, «Фрейд» был лично знаком с Аполлинером. Но сосед оказался не психиатром.

– Мсье Анри, художник, – представила Наташа соседа, а меня же отрекомендовала как мсье Кусто и что-то там про вояж и ля Росси. Видимо, русский путешественник.

– Есть у меня знакомый художник, – вспомнил я своего приятеля и соратника из Крыма. – Так он рассказывал, что они с приятелем решили – если пишешь портрет, то следует писать его тем материалом, теми инструментами, которые имеют отношение к профессии человека. Скажем, парикмахера следует изображать помадой и бриллиантином, рыбака – чешуей, доктора – касторкой и йодом, солдата – дегтем, кондитера – кремом.

– Боюсь даже предположить, чем станут писать портрет золотаря, – флегматично заметила Наталья, а потом начала переводить.

Мсье Анри расхохотался, весело произнес какую-то фразу, из которой я понял лишь «мерде», потом разразился тирадой, из которой я тоже понял лишь пару слов, одно из которых было имя.

– Володя, мсье Анри говорит, что он знаком с твоим другом, – перевела Наталья, отчего-то помрачнев.

– Так я уже догадался, что знаком, – вздохнул я, сообразив, что это за «мсье Анри». – Наташа, у тебя нет листа бумаги?

– Только паспорт, но пограничники не поймут.

Сидеть рядом с любимым художником да не взять у него автограф? Лучше бы картину купить, но на нее денег не хватит. Картины Пикассо идут по две тысячи франков за штуку, рисунки дешевле, а сколько стоит Матисс? Ладно, пусть хотя бы на салфетке распишется.

Мсье Анри правильно истолковал мое затруднение. Вытащив из внутреннего кармана рыжего (цвета кэмел) пиджака карандаш и пачку открыток, оставил на одной из них автограф Henri Matisse и вручил мне. А открытка-то не простая, авторская. Эх, ее бы домой, показать жене!