Камень. Книга шестая (СИ) - Минин Станислав

— Прохор… — покривился вернувшийся за стол Кузьмин.

— Я ему даже в машине по дороге сюда пакет выдал, — продолжал делиться с нами подробностями воспитатель, — но он стоически держался, и только во внутреннем дворе…

Все эти не очень аппетитные подробности меня не остановили от «закидывания в топку» очередного куска буженины с куском хлеба.

— Отец, — дожевал я, — а мы тут вообще как, надолго? Или вас, — я указал на стол, — все и так устраивает, и вы этим вопросом решили пока не заморачиваться?

— Мы-то заморочились, сынок! Еще как заморочились! — улыбался он. — Это ты у нас абсолютно не волнуешься по поводу пребывания в Бутырке. Похоже, сказывается опыт прошлой отсидки.

— А чего мне волноваться? — пожал я плечами и покривился от боли в потянутой спине. — Здесь тепло и кормят, компания «подельников» подобралась лучше не придумаешь, домашку для универа делать не надо, да и свалить отсюда могу в любой момент, я ведь никому на этот раз никаких обещаний не давал. И больше не дам, хватит пользоваться моей доверчивостью и врожденным благородством. — я обозначил улыбку. — Но вот когда ко мне придет фея утреннего стояка — тут же умоюсь, оденусь, и свалю на волю удовлетворять основной инстинкт. И пусть меня потом Пафнутьев с собаками ищет…

Если отец с дедом и воспитателем смотрели на меня осуждающе, то вот улыбающийся Кузьмин незаметно показал мне большой палец вверх.

— Так что там у нас по срокам, отец? — вздохнул я. — Есть надежда, что прокурор попросит условку или, накрайняк, условно-досрочное, раз уж мы тут паримся? Чего в коридорах власти-то говорят?

— Коридоры власти замерли в ожидании совета рода, сынок, на повестке дня которого основным вопросом будет разбор твоей очередной выходки. — веско сказал он. — А уж недоработки присутствующих в твоем воспитании идут довеском.

Отец прищурил глаза и стал явно ждать моей реакции. Я же поддел вилкой маринованный огурчик, сунул его целиком в рот и захрустел. За огурчиком последовал кусок груздя в сметане.

— Что-нибудь скажешь? — протянул отец.

— Ага. — я кивнул. — Очень вкусную баланду в Бутырке дают, кто бы мог подумать…

— Я тебя про совет рода спрашиваю. — раздраженно сказал он.

— А-а… Совет рода… Папа, мне эти ваши советы рода уже надоели, заняться вам что ли нечем? Давайте вы там без меня все порешаете, а потом открытку с решением по почте пришлете? Адрес знаете.

— Ты это серьезно? — нахмурился он, а дед Михаил тяжело вздохнул.

— Более чем. — кивнул я. — Так и передай царственному дедушке, что я лучше здесь посижу, чем на эту вашу говорильню опять пойду. И это я еще молчу про то, что тащат меня туда после того, как я ваши же проблемы и порешал. Правильно Иван тут ранее сказал, везде двойные стандарты. Хватит, надоело.

И еще один кусочек груздя закинут в рот. А уже готового что-то сказать отца остановил дед, положив тому руку на плечо:

— Алексей, мне еще вчера Прохор рассказал, что ты у «Русской избы» помимо огня еще и с воздухом в праведном гневе забавлялся? А Виталий твоему отцу доложился, что ворота особняка Карамзиных ты тоже воздухом снес.

— Было дело. — кивнул я. — Не знаю, как так получилось, я вообще на время потерял способность нормально соображать, все как в тумане было.

— Ванюшу ты тоже в тумане загасил?

— Нет, деда, в этом конкретном случае я действовал вполне осмысленно. Если бы атака Ивана не прочистила мне на какое-то время мозги, его бы сейчас уже отпевали. — я перевел взгляд на посерьезневшего колдуна. — Ваня, ты же по достоинству оценил мое благородство?

— По достоинству. — криво улыбался он.

Тут уж и все остальные повернулись к колдуну.

— Иван, это… правда? — спросил отец.

— Уверен, что да. — кивнул тот, продолжая криво улыбаться. — Царевич действительно был со мной ласков. И вообще, Саша, что у вас за семейка такая? Один мозги мехом наружу выворачивает, а второй просто бьет без затей? Злые вы! Уйду я от вас!

На очередное кривляние Кузьмина, впрочем, никто не обратил внимания, все опять повернулись ко мне.

— Лешка, — прищурился отец, — а можешь воздухом вон те бутылки покрошить? — он указал на угол рядом с открытыми настежь дверьми камеры.

Последствия попытки прислушаться к себе были более чем эпичными: превозмогая боль в членах, я опрокинул табурет, метнулся к нужнику и выблевал все, что успел съесть и выпить. После чего умылся, вернулся на дрожащих ногах к столу, взял бутылку минералки и с разбегу завалился обратно на койку.

— У меня такое один раз на войне было… — сказал Кузьмин. — От перенапряжения. Проша, помнишь ты меня на себе сутки тащил?

— Помню.

— Я потом еще дня три в себя приходил. Но вот поесть тебе, царевич, все же рекомендую. — я же при упоминании процесса приема пищи судорожно задергал кадыком. — Не сейчас, попозже. А вот напрягаться наоборот, хотя бы сутки не стоит.

На то, как через некоторое время ужинают мои «подельники», я смотрел уже более или менее нормально, а около десяти вечера и сам сумел затолкать в себя салат, суп и приготовленные на пару биточки и даже поучаствовал во все более веселых и пьяных разговорах за столом. Под шумок попытался забрать у захмелевшего отца телефон, чтобы позвонить Виктории и Алексии, на что получил вполне ожидаемый отказ:

— Девушки в курсе того, где ты содержишься, а за самими девушками присматривает Пафнутьев. И вообще, телефоны Пафнутьевой и Вяземской на прослушке, дед обязательно узнает, что ты им звонил, и обозлится на нас с тобой еще больше.

— Ясно. — вздохнул я.

И даже успокоился — Пафнутьеву можно было доверять.

Около полуночи отец с дедом ушли в свои камеры спать, а оставшиеся у меня Прохор с Иваном с заговорщицким видом переглянулись.

— Ну, Ваня, не жмись, спрашивай. — хмыкнул пьяненький воспитатель. — Мне тоже интересно, как такого могучего колдуна мог загасить семнадцатилетний подросток?

А вот колдун смотрел на меня вполне трезвыми глазами:

— Царевич, тут такое дело… Как ты это делал, когда меня гасил?

— Делал и все. — пожал я плечами. — Говорю же, не в себе был.

— А ты вообще понял, что я на тебя настроиться не мог? — вскочил он и заходил по камере. — Как это у тебя получилось? Ни в одной книжке о таком способе защиты я упоминания не встречал!

— Какой еще способ? — не понял я.

— Что, действительно не понимаешь? — остановился он, а я помотал головой. — Ты постоянно менял частоту мышления, а я не мог с тобой срезонировать!

— Ваня, успокойся! Вот вообще не понимаю, о чем ты! Может это все от адреналина случилось? Меня ж всего трясло! Вот и…

Колдун схватился за голову и буквально упал на свой табурет:

— Господи, ну почему одним все, а другим ничего? Учишься, тренируешься до посинения, на войне жопу рвешь чтобы выжить, а тут адреналин… и все! Почему???

Мне даже как-то стало жалко Кузьмина, а вот Прохору нет:

— Утри сопли, Колдун! — презрительно бросил он. — Ты нам тут еще за справедливость речь проникновенную толкни! И завязывай с жалостью к себе, не продуктивное это чувство! Тебе и так повезло, что в конце концов с Лешкой рядом оказался, а не продолжил якшаться с дружками своими из контингента.

Кузьмин затих, а потом посмотрел на меня с надеждой:

— Научишь?

Иван сейчас мне напоминал Николая с Александром, которые тоже просили меня «научить», только вот того щенячьего восторга в глазах колдуна не было, там была только надежда на получение новых знаний.

— Научу. — кивнул я, сам толком не понимая, чему должен научить.

Император с Императрицей и великие князья Владимир Николаевич с Николаем Николаевичем с интересом слушали сокращенную копию записи разговоров из камер Бутырки. Доставивший запись Пафнутьев ее уже слышал и поэтому сидел на стуле с отсутствующим видом. Наконец, запись закончилась.

— Виталий, что ты по этому поводу думаешь? — поинтересовался у сотрудника канцелярии нахмуренный император.