Андрей Уланов - Автоматная баллада

«Ковбой» дочитал страницу и сейчас, чуть откинувшись, с любопытством наблюдал, как суетливо бегают вправо-влево зрачки в прищуренных глазах бородача. Вправо-влево, на книгу — и на лавку, к двум кобурам. Торчащие из этих кобур пистолетные рукояти притягивали к себе взгляд куда лучше смазливой девичьей мордашки, ибо мордашек вокруг много, а вот накладок белой кости с золотой гравировкой…

Вправо-влево, вправо-влево. Нехитрая мыслительная работа — пистолеты наглого фраера в полуметре, да руки у него книжонкой заняты, пока ещё дотянется, а мой-то наган тут, слева от пряжки.

Кобуры начали медленно сползать на пол. Вообще-то тяжёлая лавка — не самая удобная разновидность кресла-качалки, и потому…

— Хочешь, расскажу, о чем эта книга? — неожиданно спросил «ковбой».

Сбитый с мысли атаман только начал открывать рот — книга плавно легла на стол, а за ней… за ней! чернел последней точкой ствол. Старая почти как мир истина: человеку, собравшемуся говорить, нужно время, чтобы переключиться на совершение иного действия — и время это заведомо больше тех мгновений, которые тратит пуля на пробуривание полутора метров воздуха.

Атаман умер мгновенно, так и не узнав, что зрелищем своей смерти отыграл для «ковбоя» целую секунду — и два выстрела по тем, кто сидел на дальней от стрелка стороне.

Затем «ковбой» упал, точнее, он позволил лавке окончательно опрокинуться, не забыв при этом сбросить со стола книгу. Запоздало грохнул дуплет, разлохматив дробовой осыпью ставни, а мигом позже выкатившийся слева от стола «ковбой» выстрелил ещё дважды, вновь кувыркнулся — очередь успевшего вспрыгнуть на столешницу парня впустую простучала по доскам. Ещё мгновение спустя стол под ногами у автоматчика вдруг взвился на дыбы, не хуже необъезженного жеребца. Парень отлетел на пару метров и с размаху шлёпнулся на спину.

Его звали Виталий. Или Витька-конопатый. Правда, за последние несколько месяцев он привык откликаться лишь на Сохатый. Не по годам и не по уму, как часто говаривали после очередных его выходок односельчане, физически развитый подросток сбежал из родной деревни, напоследок опустошив рожок отцова «калаша» по окнам соседской избы, где гуляла свадьба, на которую его не позвали.

Он так и не узнал, что те, чьи имена он орал тогда, давя на спуск: «изменщица-Ксанка» и «предатель-Васёк»… ни они, да и никто из многочисленных гостей не остались — как представлялось ему — лежать на залитом кровью полу. Пьяный угар, подогревший обиду, заставил подростка нажать на спуск, и хмель же вздёрнул вверх автоматный ствол — эффектно разнёсшая стёкла очередь прошла над головами собравшихся за праздничным застольем. Он так же не узнал, что раненный им на Жёлтой переправе приказчик выжил, что во время ночного налёта на Михайловский прииск он опять впустую расстрелял свои два рожка…

…что никого ещё он пока не убил.

Удар о пол был страшен — из лёгких махом вышибло воздух, в затылке словно рванула граната. Но где-то там, впереди, был этот чёртов стрелок, и Витька попытался поднять голову…

…и увидел, как что-то маленькое, блестящее, окутанное облаком искр, летит прямо ему в лицо.

Выстрела он так и не услышал.

Выстрела он так и не услышал. Просто в двух шагах от него хлюпнуло, выметнув фонтанчик бурой жижи, и в тот же миг он упал.

Надежда была исключительно на естественное человеческое качество — жадность. Сам-то Шемяка, после одного паршивого, едва не стоившего ему половины скальпа случая возвёл контрольный дострел сомнительных покойников в ранг обязаловки, но вот есть ли подобное правило у того?

Вопрос, достойный принца шведского… или датского? Впрочем, сейчас это уже перпендикулярно.

Пока же остаётся лежать мордой в грязь и бормотать себе под нос старинную детскую считалочку: «я трупик-трупик-трупик, я вовсе не живой». И надеяться, что тот, кто стрелял, не собирается ждать, пока его трофеи вместе с бездыханным телом скроются под поверхностью трясины.

К счастью, тот не собирался — уже через полминуты Сергей явственно расслышал торопливое хлюп-хлюп-хлюп приближающихся шагов.

Хлюпало, как он и ожидал, слева-спереди. Всё верно, заросли кустарника в той стороне были, по сути, единственным местом, где мог прятаться стрелок, — полтора чахлых деревца прямо по курсу могли послужить укрытием разве что сурку. Кустарник, к слову, объяснял также отсутствие звука выстрела — рассеять и поглотить и без того негромкий хлопок какой-нибудь мелкашки эти заросли могли только так.

Поначалу Шемяка собирался подпустить стрелка вплотную, но тот, подойдя метров на сорок, вдруг остановился, и Сергей, даже не успев толком задуматься, что было сил рванул порядком увязшее тело вверх и вбок. Мгновением позже из продавленной его головой ямки взметнулся очередной бурый фонтанчик, а ещё миг спустя коротко простучал Сашка.

Фигурка — неожиданно маленькая даже для низкорослых болотников — впереди выронила ружьё, качнулась, неловко взмахнув рукой, и упала.

Шемяка сел. Это было рискованно — убитого могли страховать, но почему-то Сергей знал, что этот болотник был один. Знал, и всё тут. Когда-то давно он пытался разобраться, откуда берётся это знание, даже раздобыл книжку по психологии. Настоящую, довоенную, почти целую — из шести сотен страниц не хватало лишь полусотни, ну и обложки. К сожалению, книжка оказалась полной заумью, хотя и польза от неё тоже случилась — одного, уже было совсем собравшегося швырять в него топор гопача Шемяка озадачил вопросом: «Мужик, а тебя лингво-церебральный анализ не беспокоит?» Озадаченный топорометатель впал в ступор, из которого был выведен Сашкиной пулей в переносицу.

Очень хотелось закурить. Машинально Серёга начал вытирать руку о штанину, хотя грязи на пальцах от этой процедуры скорее прибавлялось, чем уменьшалось, затем опомнился, встал и, держа наготове автомат, начал подбираться к убитому.

«Маленький какой-то, — снова подумал он, — даже для болотника мелковат. И тощий».

Из одежды на убитом имелись серые шорты и нечто вроде мешковатой майки. Шагов через двадцать Шемяка понял, что майка и впрямь имеет к мешку самое прямое отношение, ибо когда-то мешком и была. Также он разглядел на спине трупа два красных, каждое с кулак размером, пятна выходных отверстий и опустил Сашку. Подошёл вплотную, носком сапога приподнял ружьё — ну да, однозарядная мелкашка. Теперь понятно, чего мазнул первый выстрел: оказывается, ствол винтовки проржавел чуть ли не насквозь, удивительно даже, что кто-то набрался храбрости палить из такого. И приклад весь в трещинах. Хуже чем барахло, волочь на продажу — так ведь не купит никто, а смеху будет…

С досады Сергей пнул винтовку так, что та улетела метра на три. Затем так же, ногой, осторожно подцепил за плечо убитого, перевернул труп лицом вверх, вгляделся — и, отвернувшись, сплюнул.

Загадка маленького болотника оказалась очень простой. Перед следопытом лежал ребёнок. Лет то ли десяти, то ли четырнадцати — Сергей не настолько хорошо разбирался в здешних болотниках, но черты лица были детские, определённо. Этот… или эта, по виду не понять, да и грязь, а так… не в шорты же заглядывать! Впрочем, какая разница? Никакой! По-настоящему важным был лишь туго набитый кожаный мешочек, прицепленный к верёвочному поясу, и… Шемяка, присев рядом, осторожно коснулся шеи, поддел пальцем что-то тонкое, блескучее… и маленький золотой крестик на цепочке.

«Правило седьмое: как только представилась благоприятная возможность, смени магазин. Иметь несколько патронов в запасе много выгоднее, чем остаться с пустым магазином в разгар перестрелки!»

Нажать защёлку магазина, подхватить выпавший, вставить запасной — эту нехитрую последовательность действий его руки научились исполнять самостоятельно, без всякого участия головы, уже после первой тысячи повторов. Затем стрелок аккуратно поставил курок на предохранительный взвод, поднял руку и, разжав ладонь, позволил пистолету соскользнуть обратно в рукав.

И только после этого встал с колен и обвёл взглядом зал.

Шестнадцать пар очень ошеломлённых глаз. Поправка — минус один у пригнувшегося за дальним столиком мужичонки с жутким ожогом на пол-лица, и плюс два у вылетевшего из двери на кухню толстяка в засаленном переднике… с двустволкой.

«Интересно, что за войну он собирался тут устроить со своей „тулкой“? — с иронией подумал стрелок. — Четвёртую мировую, не иначе. Герой…»

Он глубоко, полной грудью, вдохнул… задержал выдох… запахи табачного дыма и пота сейчас почти не чувствовались, напрочь перекрытые пороховой гарью и терпким привкусом крови. Вкус победы…

И вместо фанфар — жужжание мух. В тишине. Такого, похоже, они ещё не видели, хотя уж который год жили в мире, где закон тайги зачастую был единственным по обе стороны частокола вокруг селения.