Дарья Зарубина - Свеча Хрофта
Настороженно прощупав все вокруг заклятьем Видения и поняв, что во всей долине и на склонах гор нет и отзвука какой-либо магии, Хрофт спешился и повел Слейпнира к сараю.
Солнце клонилось к закату, заливая котловину янтарным светом, густым и горячим, как мед. Живые скалы уже начинали перешептываться на своем таинственном, неслышимом языке. И Один различил в их шепоте скрытую радость. Он был дома.
Он не спеша устроил Слейпнира на ночь и только тогда отправился к Дому, на ходу срубив мечом тонкое деревце, выросшее прямо на давно скрывшейся в траве тропинке. Рывком открыл рассохшуюся дверь.
— Здравствуй, Старый Хрофт…
И тотчас острый наконечник арбалетного болта уперся Отцу Дружин едва ли не в переносицу. Хотя незнакомец в плаще с капюшоном был на две головы ниже ростом, дерзости ему оказалось не занимать. Крепкие маленькие руки не выпустили арбалет, даже когда Один одним движением левой руки отломил наконечник стрелы, а правой выхватил Золотой меч.
От одного вида этого меча и ярости на лице Древнего Бога любой другой в испуге бросил бы оружие и уже валялся на полу, умоляя оставить ему жизнь. Но не гость, пришедший в дом раньше хозяина.
Незнакомец ловко увернулся от сверкнувшего в воздухе меча, отбросил арбалет и выхватил свой клинок. Конечно, не чета Золотому. Но это был меч славной гномьей работы. Так что Отец Дружин даже удивился, откуда он у наглеца. Неужели верные гномы теперь куют такое оружие первому встречному, скажем, тому, кто способен бросить вызов Старому Хрофту?
И в тот же миг гномий клинок чиркнул о нагрудник из змеиной кожи и скользнул по руке Одина. Еще мгновение спустя Золотой меч разрубил его надвое, заставив человека в капюшоне попятиться и отступить в глубь дома.
— Кто ты? — глухим от гнева голосом спросил Древний Бог, стараясь увидеть скрытое капюшоном лицо противника. — Как ты прошел Каменных Стражей, если в тебе нет магии? Почему ты зовешь меня Хрофтом?
Ответа не было.
— Хрофта здесь нет и больше не будет! — взревел Отец Дружин, наступая на незваного гостя. — Есть только Один! И ты умрешь от руки Одина!
— Один мне не нужен, — наконец отозвался гость высоким, почти мальчишеским голосом. И на последнем слове, несмотря на дерзко поднятую голову и расправленные плечи говорившего, этот голос дрогнул, выдав неумело скрываемый юным гостем страх. — Один не поймет. Хрофт бы понял. А этот напыщенный старый дурак Один — едва ли. Раз Хрофта нет, мне здесь делать нечего.
Скороговоркой бросив в лицо Владыке Асгарда свою наглую отповедь, мальчишка — а под капюшоном определенно скрывался не взрослый воин, а отчаянный, глупый юнец — схватил отброшенный арбалет и метнул его куда-то за голову Одина, разбив единственное в доме окно. Дерзкий щенок! Он тотчас подпрыгнул, зацепился пальцами за потолочную балку, оттолкнулся от стены и, упав на корточки за спиной Одина, вскочил и бросился к выходу.
Но и Отцу Дружин было не занимать силы и скорости. Он вырос на пути юнца как скала. И парнишка на лету ударился плечом о каменные мышцы груди Отца Дружин и отскочил с криком отчаяния и боли. Наглец остановился, выставив перед собой что-то, замотанное в тряпицу. С головы наглеца медленно сполз капюшон. И Один с удивлением увидел лицо того, кто пробрался в его дом и посмел бросить ему вызов.
Это была девушка. Почти девочка, с короткими, кое-как остриженными темно-русыми волосами, выгоревшими на солнце. Бледная от испуга, но не спускавшая с противника цепкого и жесткого взгляда. И то, что она держала в руках, казалось, придавало ей сил.
Девчонка сорвала тряпицу. И выставила перед собой то, на что возлагала, по-видимому, последние надежды на спасение. Это был огарок восковой свечи. Небольшой, в ладонь или чуть короче. Такие свечи дороги. Но девушка, видимо, предполагала в этом огарке какую-то особую ценность.
Так или иначе, расчет ее оправдался.
— Так чего не сумеет понять Один? — едва сдерживая рвущийся наружу гнев, пророкотал Отец Дружин, не сводя взгляда со свечи. — Для чего тебе понадобился жалкий старик Хрофт? Выпить с ним эля? Поболтать о тех временах, когда никто и не слышал о Молодых Богах? Или о самих Великих, которые не придумали для побежденного лучшей кары, чем бессильная жажда мести?
Голос Одина креп и эхом отдавался от стен, заполнив собой все пространство хижины. И девочка с трудом сдерживала дрожь в руке.
— Хрофт, — наконец начала она так тихо, что первые слова потонули в громовых раскатах голоса Родителя Ратей, — Хрофт понял бы, чего я хочу.
— Чего же ты… хочешь? — насмешливо проговорил Один.
— Хочу, чтобы все было как раньше! — с вызовом, брезгливо скривив губы, выкрикнула девчонка. — А если не получится — отомстить.
— Кому? — Один сделал шаг навстречу гостье, но та отступила, почти к самому очагу. Перешагнула через лавку, словно полагая, что это смехотворное препятствие между нею и хозяином хижины может дать хоть полмгновения лишних, чтобы ответить на внезапный удар.
— Хедину, — едва слышно прошептала она, — твоему другу Хедину. Я хочу заставить богов все исправить. Хедин обещал — и должен выполнить свое обещание. А если нет — я попробую отомстить. И ты, Хрофт ли, Один, поможешь мне.
Отец Дружин нехорошо усмехнулся в густые усы и перешагнул разделявшую их скамью.
— Зачем МНЕ помогать тебе? Из сверхчеловеческих сил у тебя, я вижу, есть лишь глупость и дерзость. Но я достаточно видел наглых девок… — проговорил он, и от того, как звучал его голос, страх, казалось, парализовал все вокруг. Затих ветер, и само время замедлило бег, сгустившись в плотную завесу безмолвия.
И в этой вязкой тишине прозвучал ответ. Прозвучал не сразу, словно девчонка не была простой смертной. Словно была неуязвимой для магии и силы. Словно не ее в любое мгновение одним движением пальца мог уничтожить стоящий перед нею Древний Бог.
— В детстве… — начала она, словно припоминая старую, известную всем легенду, — дедушка любил рассказывать мне разные истории. О магах, героях, даже о богах. И была одна сказка. Сказка о новорожденном боге. К его колыбели пришли три старухи, древние как мир. И две из них, любуясь младенцем, предрекли ему счастье. И только третья усмехнулась и сказала: младенец не проживет дольше свечи, что горит в изголовье его кровати. И тогда родители погасили и спрятали эту свечу. А после сам бог, возмужавший и вошедший в силу, укрыл Свечу своей жизни. Укрыл там, где, казалось, никто не сможет ее найти. В горе, у верных друзей, гномов. Он не стал ставить вокруг нее магических ловушек, чтобы ее нельзя было отыскать по следу магии. Он попросил гномов изготовить тысячу тысяч таких же в точности свечей и спрятал свою жизнь между ними… Тебе нравится сказка, Хрофт? — внезапно спросила девушка, тотчас отпрыгнув в сторону. И выброшенная вперед рука Одина схватила лишь пустоту.
Отец Дружин зарычал и кинулся на девчонку, но та в одно мгновение вцепилась в свечу двумя руками, собираясь переломить.
— Стой, Древний! — крикнула она. — Я не хочу твоей смерти. Я хочу лишь помощи. Не в мести. Месть у каждого своя. Просто дай мне достучаться до Хедина. Он не станет слушать смертную, не станет слушать девчонку, даже если эта девчонка приведет с собой целую армию. Но если рядом со мной будешь ты, Старый Хрофт… Он послушает.
— Можно подумать, тебе есть что сказать, — огрызнулся Отец Дружин. Не сводя с девушки взгляда, в котором сквозь пелену ярости мелькнуло удивление, а потом что-то еще. Неразличимое. Странное. Похожее на невысказанный вопрос и еще — на надежду. — И чего же ты хочешь от Хедина, девочка? — Хрофт, казалось, решил оставить попытки вырвать свечу у своей странной гостьи. Он повернулся к ней спиной и начал разводить огонь в очаге. Девчонка стояла все в той же позе, сжимая обеими руками свечной огарок.
Глава 2
Десятью годами ранее
Паром двигался медленно. Тяжело стонали под весом возов доски. Вода захлестывала через край, и на копытах и бабках лошадей, что стояли у самого борта, блестели алмазами капли.
Кони фыркали, люди бранились и толкались, стараясь переменить положение. Дорога на Хединсей оказалась долгой и тяжелой даже для самых опытных воинов. Одно дело — битва, где есть свобода мечу и руке, где рубишь и колешь, покуда есть силы. И совсем другое — удушающая теснота парома, многочасовое изнуряющее ожидание, без движения, почти без воздуха. Потому что над толпой, в которой смешались в адской окрошке люди, лошади и телеги, словно купол, стоял терпкий и вязкий запах железа, немытого тела да прелого исподнего.
— Дыши, Руни, давай же, вдохни, — древний, выдубленный временем старик лекарь настойчиво совал склянку под нос бледной девчушке лет восьми, что пыталась удержать дурноту, взобравшись на борт парома. Стоящая рядом лошадь переступила ногами, едва не столкнув девочку в воду. Старик ухватил внучку за край рубашки и снова сунул ей под нос свою склянку. Девочка, белая как фартук мельника, отвернулась, не желая поддаваться на уговоры деда, задрала покрасневший нос, но тут ее снова замутило. Под хохот соседей девчонка перегнулась через борт, и дед едва успел убрать от ее лица растрепанные волосы.
