Наталья Игнатова - Волчья верность

У них проблем с переучиванием не возникло. Ни у кого из них.

Тир, тот просто вспомнил, как летал на Земле, – новые болиды по-прежнему не могли потягаться в скорости с земными спортивными моделями. Остальные побарахтались какое-то время на максимальных высотах, привыкая к новым правилам, а дня через два пообвыклись. Не прошло и недели, как вся Старая Гвардия уже резвилась на предельно малых высотах, с детским восторгом демонстрируя Эрику, на что способны их новые замечательные машины.

У кого новые. А у кого все по-старому. Тир на новый болид не стал даже смотреть – сразу велел переставить двигатели и амортизационное кресло на Блудницу. Никто не удивился. Падре только признался чуть позже, что им всем было интересно поглядеть, как же он будет решать проблему выбора.

Даже Казимир не стал смеяться. Это показалось странным, потому что обычно светлый князь не упускал возможности пройтись на тему Блудницы и ее хозяина. Точнее, проходились-то многие: процесс был цикличным и повторялся примерно раз в полгода, но Казимир, в отличие от этих многих, не фантазировал на темы сексуальных перверсий, а, наоборот, различными способами пытался разубедить Тира в том, что Блудница – живое, разумное создание. Способы чаще всего сводились к высмеиванию, порой довольно изощренному, и напоминали Тиру вольное переложение «Настольной книги атеиста» – знаменитого «справочника, рассчитанного на пропагандистов, агитаторов, партийных и советских работников».

Тир ничего не имел против «Настольной книги атеиста».

Против княжеского чувства юмора тоже.

Во-первых, привык, во-вторых, иногда это бывало забавно. А вот против несвойственного Казимиру поведения у него было что сказать. Он не любил, когда люди (или нелюди, все равно) ведут себя необычно, потому что необычность слишком легко может превратиться в непредсказуемость.

И точно. Казимир оправдал худшие ожидания. В один прекрасный весенний вечер он заявился в гости и без экивоков попросил Тира вывести его на лонгвийских контрабандистов.

Светлому князю приспичило самому собрать себе скоростной болид.

…В принципе это было возможно. Только строго запрещено. Кертам, тем – пожалуйста, они никаких конвенций не подписывали. А Вальдену – нельзя.

– Тебе зачем? – спросил Тир.

– Машина, которую я соберу своими руками, будет живой, – уверенно сказал Казимир.

Тир не понял. Машины все живые, без разницы, кто и какими руками их собирает. Просто большинство машин спит.

– Суслик, – Казимир был недоволен, – у тебя свои методы, у меня свои. Ты же не думаешь, что знаешь объективную и абсолютную истину?

– Вода мокрая, – сказал Тир, – сажа черная, машины живые. На объективность не претендую.

– Это будет моя машина, – светлый князь сделал акцент на слове «моя», – и я оживлю ее по-своему. Ты поможешь мне купить детали?

– Помогу.

Тир подумал, не слупить ли с Казимира десять процентов комиссионных за посредничество, и решил, что лучше не надо. Казимир ведь поймет, что дело не в деньгах, а в принципе, и непременно вообразит себе, что Тир, таким образом, снова хочет чему-то его научить. Вообразит-то правильно, но обидится, а обиженный Казимир – это проблема. Он и так в последние пару лет обижается чаще, чем его обижают.

ГЛАВА 2

Я – пыль небес и небу господин.

Блудница пребывала от обновы в полном восторге. Каждый взлет для нее был как первый. Каждое возвращение домой – великое огорчение. А еще она полюбила танцевать.

Подчиняясь музыке, отдаваясь музыке, она забывала обо всем, кроме музыки и неба. Или, может быть, Тиру хотелось верить, что она забывает. Что Блудницей управляет не только он сам, но и ее собственная воля.

Без «может быть». Верить – хотелось, но, увы…

У Блудницы была воля, у Блудницы была душа, но Блудница оставалась машиной – существом, полностью зависящим от человека… от демона. Все равно. Сама она, даже если бы захотела, не могла перехватить управление. Прервись контакт пальцев с податливыми кнопками, и Блудница погасит двигатели, пролетит какое-то время по инерции, а потом просто повиснет между землей и небом. Она будет недовольна, она будет настаивать на продолжении полета или – как в последнее время – на продолжении танца, но вести в этом танце способен только Тир.

Жаль. Хотя жалеть об этом так же нелепо, как о том, например, что солнце не зеленое.

Он мог бы заставить Блудницу летать без него – это он умел. Подавить волю машины, подчинить ее душу, сделать частью себя. И не нужен будет физический контакт, не обязательно будет даже находиться в кабине. Болид, превращенный в придаток человека, станет игрушкой с дистанционным управлением. Крепко спящей, сломанной игрушкой.

Отвратительно. Вот так и теряют остатки способности любить.

А Тир любил свою машину. Когда речь шла о Блуднице, он без колебаний использовал слово «любовь» и не сомневался, что способен испытывать такие чувства, не сомневался, что имеет на них право. Блудница любила его. Чувствовала его сожаление несмотря на то, что Тир и сам-то не был уверен, действительно ли он сожалеет о невозможном. Она старалась, его любимая, прекрасная, отзывчивая машина, она очень старалась, но никак не могла понять, чего же он хочет.

Впрочем, это непонимание не портило их отношений.

Танцевать первым придумал Шаграт. Он выклянчил у И’Слэха-старшего дгирмиш (архитектор понятия не имел о том, что магические предметы, изготовляемые в Лонгви, запрещены к распространению за пределами баронства), потребовал у Тира записать на кристаллы разную музыку и однажды, напившись пьян, исполнил для благодарной публики «Шампусик» – дикарский танец, сочетающий все элементы высшего пилотажа, максимальную скорость, минимальную высоту и «Полет шмеля» в качестве музыкального сопровождения.

Тир смотрел, как бешено вращается над самой землей болид Шаграта, и думал, что точно так же беспокойно ведет себя сейчас в гробу Николай Андреевич Римский-Корсаков.

В Саэти хватало и собственной хорошей музыки, но здесь действовал закон об авторском праве, а Тир предпочитал не нарушать законы. Купить лицензионные кристаллы можно было только в Лонгви, – а путь туда был ему заказан, – либо в Вотаншилле – за такие деньги, что лучше уж нарушать законы.

В общем, в придачу к земным мультфильмам, земным книжкам и земному кино Тир стал поставщиком земной музыки. Он рад был бы переложить часть своих обязанностей на плечи Казимира, который тоже обзавелся мнемографом, но, к сожалению, для того чтобы пользоваться этим устройством, требовалась особым образом тренированная память. Любой мог запечатлеть на мнемографе картинку, которую видел в этот же момент времени, любой мог записать музыку, которую слышал в данный момент, или текст, который сейчас читал. Но использовать мнемографы по назначению, то есть записывать на них воспоминания, умели только маги – их учили. И Тир – он никогда ничего не забывал, если не прилагал к этому специальных усилий.

Казимир тоже заинтересовался танцами. Правда, со своей, специфической точки зрения. Он взялся разрабатывать формальные упражнения для своих летающих пехотинцев. С легкой руки Шаграта Казимировых «Драконов» называли в гвардии исключительно «Дроздами», что провоцировало столкновения и взаимное непонимание. «Дрозды» выходили из стычек победителями, поскольку летать еще толком не умели, зато драться были выучены так, что зависть брала, но остальные пилоты запоминать название «Драконы» категорически отказывались.

Старогвардейцев, естественно, никто даже пальцем не трогал. Все-таки «Дрозды» – это вам не «Стальные», нос у них не дорос на лейб-гвардию кидаться.

Тир слушал, как Казимир излагает ему свои идеи, думал, что князь-то тоже идеалист, еще думал о том, что он мог бы, пожалуй, научить людей Казимира чувствовать себя в воздухе так же уверенно, как на земле…

А еще завидовал.

Он не в первый раз завидовал Казимиру, хотя чаще всего относился к нему с легкой снисходительностью. Но этой весной зависть стала привычной и естественной, такой же привычной и естественной, как восхищение боевым мастерством светлого князя. Дело в том, что «Дрозды» научились летать на скоростных болидах.

Летать на старых они никогда не умели, им и переучиваться не пришлось.

«Дрозды» получили новые машины сразу после старогвардейцев. Тир сам обратился к Эрику с просьбой об этом и настаивал на ее выполнении, рискуя навсегда лишиться императорского расположения. Он ругался, он ныл, он обижался, он угрожал, он шантажировал, и он своего добился. Теперь у группы Казимира были новые болиды, и очень скоро – пожалуй, уже в конце лета – «Дрозды» могли присоединиться к старогвардейцам в охоте за пилотами Акигардама.

А легат Старой Гвардии разрывался между столицей, гвардией и охотой на кертов. И ломал голову, пытаясь придумать, как же пересадить на скоростные болиды драгоценных императорских ветеранов, не потеряв при этом половину из них убитыми, а другую половину – искалеченными. Отчеты о переучивании кертских пилотов не внушали оптимизма. Бились керты. Даже на максимально возможных для них высотах и то бились – размазывались о землю раньше, чем привыкали по-новому рассчитывать время на маневр.