Александр Голодный - Частица хаоса
А бойцы взвода уже выполнили приказ, сейчас собираются рядом с нами, глядя на съежившуюся девку жадными глазами.
– Нет. Перережь ей горло.
– Дерек, ты что?!..
Если питекантроп хотел еще что-то сказать, то слова застряли в его наглой глотке. Нацеленный в лоб ствол вообще способствует быстрому пониманию и отлично затыкает пасть.
– Или ты, рядовой, режешь ей горло, или я вышибаю тебе мозги. Раз.
До трех считать не пришлось. Сипя, разбрызгивая хлынувшую струей кровь, русская повалилась на бамбуковый настил. Агония. Которая по счету перед моими глазами?
Опустив руку с тяжелым пистолетом, невозмутимо командую:
– Гарри, в головной дозор с Джонсоном. Вперед.
– Да, сэр.
Ответил один негр. Маньяк предпочел повиноваться молча, всем видом выражая смертельную обиду.
Да, повалять крошку мы могли. Какая ей разница, как сдохнуть: от ножа или под тремя десятками мужиков? Но на баловство ушло бы непозволительно много времени. И я задницей чую, что его у нас осталось всего ничего.
Подозрения превратились в уверенность, когда в очередной раз обернувшегося, затаившего злобу Гарри в упор перерезала очередь из русского ППШ. Джонсона, похоже, срезало тоже. Засада!
Понять, где мы прокололись, труда не составило: за спиной осталось достаточно полевых телефонов на уничтоженных постах. Мертвые не отвечают на вызовы, а среди живых умников хватает даже у гуков.
Бой в узких земляных коридорах – это схватка в кишках дьявола. Пехотинцы выносили одних вьетконговцев за другими, но они все лезли из узких проходов, компенсируя неточность стрельбы в темноте длинными очередями своих пистолетов-пулеметов.
Отступить возможности тоже не оказалось – бой разгорелся и сзади. Гранаты применять нельзя. Помощь не вызвать.
Осталось одно – прорываться вперед, к ближайшему выходу.
Это была схватка на пределе человеческой реакции, где малейшая задержка стоила жизни идущим в первой двойке. Количество раненых стремительно росло, к питекантропу добавились убитые, но мы двигались вперед, прогрызая дорогу огнем.
Сильно ударив по ушам, прошла взрывная волна. Чертов удачливый ирландец сумел подорвать проход за спиной, воспользовавшись очередным изгибом хода. Тыл обезопасен. Надо будет представить парня к награде… если мы выйдем отсюда.
Последние двадцать минут смазались перед глазами. Я почему-то оказался впереди, стреляя из пистолетов с двух рук, чудом угадывая вражеские силуэты. Включить фонарик – значит, стать покойником, приходилось ориентироваться только по вспышкам вражеских выстрелов.
– Выход, сержант!
– Майк, Лари, наверх, убрать часового! Первыми поднимать раненых и убитых! Третье отделение прикрывает. Бегом!
Я отступал в числе последних, прикрывая своих парней огнем из трофейного ППШ. Заслон патроны не экономил, но их все равно не хватало на остервенело лезущих гуков. Фанатики!
Последние очереди дал уже с бамбуковой лестницы, а потом меня выдернули наверх крепкие руки бойцов, и в распахнутый люк полетели гранаты.
Грохот взрывов закончился шумом обвала.
Хорошо, что радист уже установил связь и вызвал помощь. Еще лучше, что из подземелий мы вышли лишь за десяток миль от ближайшей американской базы. Заняв круговую оборону, потрепанный взвод недолго ждал вертолеты. Только упав на ребристый алюминиевый пол, матюкнувшись от боли в задетом пулей боку, я понял, насколько устал. К дьяволу! С меня хватит! От запаха крови уже тошнит. И бок дергает болью все сильнее…
***
…опять дернулся всем телом, просыпаясь.
– Саша!..
Обеспокоенная жена зажгла лампу на тумбочке:
– Ты что? Что-то болит?
– Да.
Сморщившись, я отвел руку от того места, откуда разливалась боль. Осторожно задрал футболку. Там, куда попала ранившая сержанта Дерека Хофмана пуля, красовалось темно-красное, неправильной, вытянутой формы пятно. Словно оставленная пистолетной пулей рана.
Неприятное ощущение стремительно уходило. Точно так же на глазах светлела кожа.
– Отлежал, что ли? Горе ты мое…
Под нежными пальчиками супруги покраснение окончательно исчезло.
Негромко пожурив, жена выключила свет и вновь прижалась мягким теплым боком, в намерении подремать оставшееся до сигнала будильника время. Как и в прошлый раз, у меня сна не оказалось ни в одном глазу.
Перед глазами все еще стояло пятно на боку, как две капли воды схожее с ранением Дерека Хофмана.
Второй раз, все так же ярко, подробно и четко. Какой, к черту, сон? Это был я, только в чужом теле и с чужой памятью, опять наделившей разум свежими воспоминаниями. Вручение награды и сержантских нашивок, увольнение в Сайгон… М-да, узкоглазые девчушки в публичном доме свой гонорар отрабатывали на совесть. И не такие они, кстати, плоские, как об этом думал Хофман.
Покосившись на тихо посапывающую жену, гоню развратные картины прочь. На их место приходят другие – только что увиденной боевой операции.
Чувствую себя, как герой Шварценеггера из фильма «Вспомнить все». Но имеется одна тонкость – когда сержант Дерек Хофман воевал во Вьетнаме, меня еще на белом свете не было. Просто не родился.
Кстати, а откуда такая уверенность? Вроде, американцы из Вьетнама убрались в 1970?..
В памяти уверенно всплыла дата происходящих во сне событий – август 1967.
Тогда что? Переселение душ?
Классная версия. В самый раз для психиатра и неслабого диагноза.
Утреннее пиканье часов, как и вчера, воспринялось почти с облегчением.
Посвященный службе день прошел нормально, разве что мысли все время возвращались к пережитому во сне.
Вечером, выслушав нотацию супруги и твердо пообещав не гонять вредную для нервов игрушку, залез в Интернет. Конечно, мое знание английского оставляет желать много лучшего, но высокие технологии и программы-переводчики еще никто не отменял.
В американском сегменте сети, посвященном войне во Вьетнаме, я все-таки нашел упоминание о сержанте Дереке Хофмане. За эту операцию ему дали «Пурпурное сердце». Одна из наиболее успешных акций специальных подразделений «туннельных крыс».
Конечно, надо копать информацию дальше, но останавливает неприятное, практически, суеверное чувство. Наверное, напрасно, поскольку это вряд ли что-либо изменило.
Ночью пришел третий сон. Кто бы знал, что число «три» скоро будет вызывать у меня ужас?
***
… дело швах, что не требовало дополнительного подтверждения. Перебитые пулеметной очередью ноги лишили надежды убраться из этого проклятого места, а идиот, разместивший полевой лазарет как раз на пути атакующих гуков, уже валяется поодаль со своей медицинской сумкой и разнесенным вдребезги черепом. Оставалось только сжимать ТТ не очень послушной рукой, да надеяться, что цепочка парней в наспех отрытых окопах, метрах в тридцати поодаль, сумеет отбить очередное наступление.
Радиста вьетконговцы прикончили еще раньше, попутно разбив рацию, поэтому на помощь рассчитывать не приходится. И это за считанные дни до увольнения!
Вой желтых макак из джунглей дал знать – опять. Затрещали выстрелы, а я, преодолевая боль, улегся поудобнее на своей подстилке. Поудобнее для ведения огня, естественно. Восемь штук в пистолете, плюс, запасная обойма – это все, чем мог поприветствовать гуков бравый сержант Хофман.
Бог все-таки есть на свете. Другим не объяснишь мелькнувшие в небе тени и жужжание моторов тройки «Пайперов». Наши легкомоторные самолеты появились, как и положено кавалерии, в последний момент. Те, кто остался среди живых в цепи защитников, поспешили дать обозначающие противника ракеты. Первый напалмовый цветок слизнул черным огнем увлекшихся гуков и часть джунглей слева. Второй самолетик скинул свою канистру правее. Осознав, что им не осталось выбора, вьетконговцы бросились в иступленную, сумасшедшую атаку по центру, мгновенно прорвав линию обороны. Я успел срезать двоих самых шустрых, когда сзади что-то резко хрустнуло, и территорию лазарета накрыло черное напалмовое пламя.
Воздух исчез мгновенно, кругом горел огонь, и я полыхал в этом беспощадном Аду, не в силах издать хоть один звук…
***
… хоть один звук от убивающей тело боли. Попав на тело, напалм продолжил гореть и там, прожигая мясо и внутренности насквозь.
– Саша!..
Сквозь жуткую боль прорвался испуганный голос жены. Вспыхнувший свет словно убавил мучения. Вздох слился со стоном, я наконец начал дышать. Лежу на животе и боюсь пошевелиться.
– Что с тобой?!
На этот раз участки кожи, на которые во сне попал горящий напалм, оказались почти черного цвета.
– Что это?
– Не трогай!
Остановив жену, я смягчил тон:
– Не трогай, Маринка, еще больно.
А боль уже стремительно отступает. Кожа на руках тоже светлеет на глазах.
– Глянь, пожалуйста, что у меня со спиной?
Супруга осторожно задрала футболку:
– Вся в темных пятнах. И шея тоже. Что это, Саша?
