Андрей Буторин - Упавшие в Зону. Вынужденная посадка
«Сфера в десять астрономических единиц содержит шесть крупных объектов: центральную звезду типа желтый карлик диаметром один миллион триста девяносто тысяч километров, полностью идентичную по всем параметрам Солнцу, а также планеты, полностью идентичные Меркурию, Венере, Зем…»
– Стоп-стоп-стоп! – замахал руками Плюх. – Какое Солнце, какой, ёшки-блошки, Меркурий?!.. Ты же мне только что втирал о «неоднозначности нахождения»…
Разведчик оборвал фразу, вспомнив ее продолжение: «…в исходной пространственно-временно́й реальности». Не обращая внимание на бубнение Информатория о некорректности глагола «втирать» по отношению к информационно-вычислительной системе, не имеющей манипуляторов, Плюх уже понял, что в иной реальности также может иметься и Солнце, и Меркурий, и Венера, и все остальные «родные» планеты, включая Землю. Но, с другой стороны, вычислитель любой степени надежности все-таки чересчур сложная система, чтобы иметь стопроцентную гарантию работы без сбоев. А воздействие на любые системы, да и вообще на все остальное гиперпространство, настолько еще мало изучено, что бить себя пяткой в грудь, утверждая, что Информаторий не может ошибаться, – по меньшей мере глупо. Поэтому вполне можно именно это и допустить. А это значит… Это значит, что они все-таки вернулись домой. Может быть. А вдруг? Почему бы, ёшки-блошки, и нет?..
«Но даже если это не наши Земля и Солнце, – подумал косморазведчик, – было бы неразумно и даже преступно не воспользоваться случаем и не исследовать впервые в истории встретившийся мир параллельной Вселенной». К тому же было просто необходимо тщательно протестировать вычислительную систему, и делать это желательно, находясь на твердой, как говорится, почве, с полностью выключенными двигателями и прочими агрегатами корабля, поскольку, сидя на пороховой бочке, лезть скальпелем в мозги этой самой бочке – ну совсем уже как-то невесело.
«Каково расстояние до Земли? – мысленно спросил Плюх и быстро пояснил: – До этой Земли, которую ты видишь».
«Ноль целых, сорок восемь сотых астрономической единицы, что в километрах составляет…»
«Не надо в километрах», – поморщился разведчик и приказал вслух:
– Курс на Землю!
Звезды на вирт-экранах начали медленно перемещаться. Плюх подсел к одному из них и вывел в центр псевдопанели изображение цели – яркой и крупной голубой звездочки. Увеличил его на весь экран и невольно затаил дыхание. Да, это была Земля. Та, на которой он родился, или другая, параллельная, – но Земля, без сомнения. Желто-бурый «череп» Африки, подернутая рябью облаков синь Тихого океана, знакомые с детства очертания Евразии, белое подножие «глобуса» – Антарктида… И чем дольше смотрел на эту картину разведчик, ему все меньше и меньше верилось, что это двойник родной планеты. Поверить в сбой системы было куда проще.
Экран вдруг на миг сиренево вспыхнул, и одновременно с этим тряхнуло корабль. Вспышка могла означать лишь одно: сработало защитное поле. Непонятной была лишь причина. Что это было? Микрометеорит? Но для «Ревды» с ее «броней» это что слону дробина. Сейчас взаимодействие было с чем-то более крупным, во всяком случае более массивным, сравнимым с самим кораблем. Или же с тем, чья скорость оказалась настолько большой, что вызванной при разрушении энергии хватило на то, чтобы качнуть «Ревду».
Корабль тряхнуло еще раз. Это уже выходило за рамки обычной случайности. Плюх окинул взглядом экраны, но ничего подозрительного не заметил. Успокаиваться он, тем не менее, не стал и приказал Информаторию: «Сообщи причину воздействия».
Полученный ответ его удивил: «Энергетические сгустки большой мощности. Назвать величины?»
– В коллапс величины! – вырвалось вслух у разведчика. – Где источник?
«Источники, – поправил корабельный мозг. – Три единицы. Прямо по курсу, со смещениями три, две целых восемь десятых и две целых пять десятых градуса относительно курсовой плоскости и три целых…»
– Перестань тарахтеть! Что это такое и как далеко они от нас?!
«Точный анализ невозможен. С вероятностью в восемьдесят девять процентов это плазмоиды. Форма тороидная. Расстояние до ближайшего – три тысячи… две тысячи восемьсот… две тысячи шесть…»
– Чего?! Чего две тысячи?! – вновь почувствовав дуновение холодка вдоль позвоночника, заорал Плюх.
«Километров», – на сей раз весьма лаконично ответил мозг корабля. Не будь он всего лишь электронной системой, разведчик подумал бы, что Информаторий обиделся.
– Но это же… это!.. – подскочил Плюх, тут же, впрочем, попытавшись взять себя в руки. Получалось это плохо. – Они же нас сейчас…
«Ревду» тряхнуло еще раз, причем весьма и весьма ощутимо; косморазведчик едва удержался на ногах.
«Мощность защитного поля падает», – доложил мозг корабля.
– Насколько ее еще хватит?
«Энергия сгустков с приближением источников увеличивается. При той же скорости сближения и такой же частоте ударов защитное поле выдержит не более пяти попаданий. При увеличении частоты или скорости…»
Дослушивать Плюх не стал. Ему и так было ясно: до Земли он долететь не успеет. Непонятным оставалось лишь кто и, главное, зачем атаковал корабль? В том, что это именно целенаправленная атака, сомнений не оставалось. Мало того, разведчик уже почти не сомневался, что и досрочный выход «Ревды» из гиперпространства был спровоцирован теми же… существами?.. силами?.. Но в данный момент это было неважным. Сейчас нужно было не разгадывать шарады, а спасаться. Вот только как?
«Готовь противометеоритный излучатель», – скомандовал Плюх.
«Излучатель готов», – тут же отозвался Информаторий.
«Прицел – на ближайший плазмоид!»
«Энергии хватит только на один выстрел, – доложил корабельный мозг. – При этом защитное поле будет полностью обесточено».
– Ах ты ж ёшки-блошки!.. – закусил губу разведчик. – В коллапс тогда излучатель…
«Приказ не понял», – бесстрастно выдал Информаторий.
«Отмена приказа, – еле сдерживаясь, чтобы не заорать на бестолковую «железяку», пояснил Плюх и спросил: – На сколько выстрелов хватит защитного поля шлюпки?»
«На ноль целых семь десятых максимум».
Примерно такого ответа и ожидал косморазведчик. И все же он не видел другого выхода, кроме как попытаться достичь Земли на спасательной шлюпке. Во-первых, тешил он себя надеждой, она куда меньше корабля, а потому и замечена может быть не сразу, и попасть в нее труднее. Во-вторых, она куда маневреннее «Ревды». В-третьих, сидеть сложа руки и ждать неминуемой гибели – это совсем уж печально, да и не по-мужски как-то. К тому же он отвечал сейчас не только за жизнь космического разведчика третьего класса Егора Плужникова (позывной Плюх) с планеты Земля (Солнечная система), но и за жителя планеты Машечка (система Эпсилона Эридана), по имени Блямс. То, что Блямс не являлся разумным существом, не имело никакого значения, тем более что именно он, Плюх, вывез Блямса с родной планеты. Исключительно по своей прихоти и, собственно говоря, в обход существующих правил. Но ведь из любого правила может быть исключение. Как можно было оставить того, кто за полгода стал твоим настоящим другом, а в момент расставания вцепился в тебя суставчатыми лапами и «заблямкал» столь истошно и неутешно, что заложило уши и на глазах выступили постыдные для разведчика слезы? Слезами же самого Блямса вполне можно было потушить небольшой пожар, если бы такому привелось поблизости случиться.
Говоря откровенно, Плюх сильно сомневался в неразумности инопланетного друга. Ну и что из того, что тот при всех случаях издавал лишь один, похожий на лязганье, звук – «блямс» (в результате чего и получил свое имя)? Что из того, что он ничего не мог соорудить собственными «руками»? Зато он был верным и преданным. Отзывчивым и терпеливым. Добрым и славным. Веселым, потешным… Рядом с ним Плюх, скучающий по Земле, родным, друзьям и любимой Машечке (не планете, которую он же и назвал по праву первооткрывателя, а девушке с ослепительно белозубой улыбкой и спадающей на «болотного» цвета глаза темной челкой), отдыхал душой и сердцем и на какое-то время забывал о совсем бескрайнем, вселенского масштаба одиночестве. В конце концов он, Егор Плужников, не был ксенологом. Биология – та являлась в академии одной из базовых дисциплин, ксенологию же давали факультативно – с представителями внеземного разума до сих пор никому встречаться не доводилось. Так что вопрос о разумности Блямса оставался для Плюха открытым. И какой бы ответ на него ни нашелся, ничего для разведчика это бы не меняло. Дружба имеет совсем другую шкалу ценностей, и один из ее постулатов – друг познается в беде. Настало самое время применить его на практике.
Плюх поспешил ко второй из трех имеющихся на корабле стасис-камере. Всего из было три, как и кресел-ложементов, несмотря на то что экипажи космических аппаратов типа ЛКАГР всегда состояли из одного человека, да и по спецификации такие корабли проходили как одноместные – троим в них действительно было бы не развернуться. Но стасис-камеры и ложементы – не те агрегаты, на которых стоило экономить. Выйди единственная камера из строя – и разведчику никогда не вернуться на Землю, а с неисправным ложементом при аварийной посадке можно если и не погибнуть, то стать инвалидом. Вполне возможно, впрочем, что «лишние» камеры и кресла размещались на разведывательных кораблях и с какими-то еще, ведомыми лишь руководителям проекта целями. Как бы то ни было, подобная предусмотрительность сыграла на руку косморазведчику и его желто-зеленому другу.
