Егор Чекрыгин - Странный приятель
Молодые ноги мгновенно взметнули тело вверх, а кинжал словно бы сам собой вылетел из ножен, и опытная рука фехтовальщика, впервые взявшегося за учебную рапиру в четыре года, нанесла хирургически точный укол прямо в горло.
Так и окончил свою жизнь ветеран Зарданской кампании, участник битв под Растдером и Туонси Ифий Аэдоосу, который продолжал глумливо хохотать до тех пор, пока не начал захлебываться собственной кровью.
Глава 2
— Шире шаг, грязные каторжные твари, если вместо ужина не хотите отведать плетей. Если мы не доберемся до лагеря раньше, чем солнце коснется края степи, спать ляжете голодными!
Итак, мечта оу Ренки Дарээка сбылась. Сбылась так, как сбываются все мечты тех, над кем боги решили всласть посмеяться. Он наконец попал в Королевскую армию и служит его величеству. Вот только не в чине офицера, сидя на белоснежном коне в красивом мундире и со шпагой на боку, а в роли солдата каторжной команды. Голодный, оборванный, избитый и отупевший от всех обрушившихся на него несчастий.
Нет, Королевский суд был по-своему милостив к нему. Ведь могли бы и повесить в назидание другим. Или отправить на рудники, что в Редаарских горах, где каторжане, как говорит молва, живут не дольше двух лет. Но его отправили в армию. На десять лет или до того времени, пока беспримерным подвигом не заслужит высокого королевского помилования.
Хотя тот же самый суд мог бы обойтись и куда менее строгим наказанием. В конце концов, десятки свидетелей твердили, что убитый сам, первый напал на убийцу и, дерзко возложив руку ему на лицо, толкнул на землю. И пусть у него не было оружия. Взрослый ветеран против мальчишки — это не самый честный расклад. А учитывая, что перед этим убитый еще и оскорбил подсудимого и даже посмел отказаться от вызова на дуэль по всем правилам… Да, демоны побери, Ренки бы мог отделаться парой лет заключения и приличным штрафом в казну. Ведь даже брат убитого просил быть милостивым к юноше. А деревенская община предлагала взять на поруки круглого сироту.
Вот только у королевского судьи был собственный сын, примерно того же возраста, не вылезающий из трактиров, нарывающийся на драки, вечно приносящий отцу множество неприятностей и позорящий род. И если бы не его мамаша, боготворящая собственное дитятко, уважаемый судья давно бы применил к отпрыску самые суровые меры. Но…
Но вместо этого он решил отыграться на бедолаге Ренки, чтобы его пример стал уроком для всех возомнивших о себе невесть что сопляков, не способных ценить ни собственные, ни чужие жизни.
Удача — девка не только ветреная, но и абсолютно безжалостная. И уж коли решила она кого-то покарать, то ее жестокость не знает границ.
Угроза остаться без ужина может сотворить настоящие чудеса с теми, кто последние три месяца перебивался лишь жиденькой похлебкой да малым куском хлеба.
Ноги, кажется еле волочащиеся по дорожной пыли, сразу задвигались быстрее. Солнце еще достаточно убедительно висело над землей, когда показались границы лагеря.
— Ну и что за падаль ты привел мне, лейтенант? — с отвращением глядя на присланное пополнение, заметил полковник оу Дезгоот. — Я, конечно, понимаю, что ты сдаешь их по головам, а не по весу. Но какие-то приличия соблюдать-то надо!
— Заверяю вас, полковник, — даже не стараясь быть убедительным, ответил на это вышеуказанный офицер. — Именно таких я и получил месяц назад в порту Лиригиса. Это все чертовы моряки! Кормили их раз в неделю. А у меня они даже немножечко потолстели.
— И много ли сдохло по пути?
— Не более десятка, — приврал лейтенант. — И то исключительно по собственной вине и глупости. Зато — и вы еще будете мне за это благодарны — я научил их смирению!
Во время пребывания в городской тюрьме Ренки очень страдал. Вернее, думал, что страдает. Потому что мягкий тюфяк, набитый свежим сеном, и обеды от дядюшки Тааю еще долгие годы потом снились ему в сладких снах.
Дядюшка Тааю, владелец того самого трактира, где произошло убийство, не только искренне сочувствовал попавшему в неприятности мальчишке, но и столь же искренне был ему благодарен. Ведь отныне его заведение обзавелось собственной историей, которую можно годы напролет рассказывать посетителям, демонстрируя столик, «за котором они сидели», и «то самое место, куда он упал, обливаясь кровью». Так что на вкусные и обильные обеды он не скупился.
Но Ренки искренне страдал, потому что дни, пока шло это нелепое следствие и дурацкий суд, бежали один за другим, а с ними столь же стремительно истекало время подачи прошений на допуск к экзаменам в его королевского величества Офицерское училище.
Да и сам факт, что потомок благородной семьи оу Ренки Дарээка подвергается аресту подобно какому-то преступнику, был в высшей степени оскорбителен. Хорошо еще, что он и так собирался покинуть родной городишко, и все об этом знали. Иначе бы Ренки не смел смотреть в глаза горожанам, да и его поспешный отъезд мог бы быть воспринят ими как постыдное бегство.
Приговор он выслушал с недоумением. Это просто нелепость какая-то. Даже брат убитого сказал речь в защиту убийцы. Все свидетели твердили одно и то же. Ведь он лишь отстаивал свою дворянскую честь, ибо проявление слабости или нерешительности в такой момент легло бы грязным пятном на репутацию всего благородного сословия. И как это королевский судья не может понять такой простой истины и вместо немедленного оправдания Ренки начинает говорить какие-то немыслимые и нелепейшие слова? А ведь он, Ренки, еще собирался испросить у него какой-нибудь документ, объясняющий приемной комиссии столь досадную задержку.
Собственная невиновность была столь очевидна для Ренки, что даже слова адвоката о подаче какой-то там апелляции на высочайшее имя казались ему нелепым фарсом. Какая, к демонам, апелляция?! Его просто должны были отпустить. Сейчас! Немедленно! Ибо этот дурной сон явно слишком затянулся.
Но его не опустили. И несколько следующих дней он провел как в тумане.
Туман этот упал на сознание Ренки, когда холодное и ржавое железо кандалов коснулось его кожи. Он жил как в бреду. Выполнял какие-то команды, куда-то шел в толпе таких же звенящих кандалами и оглушенных ударами судьбы спутников. Ел что дают. Или отдавал свою еду кому-то другому, когда его об этом просили. Спал, когда появлялась такая возможность, и просыпался от начинающегося по утрам шевеления других каторжан.
Туман исчез, сменившись вонючим сумраком корабельного трюма. Исчез внезапно, и взору Ренки предстала какая-то мерзкая рожа, дерзко тянущая из его рук миску с отвратительно пахнущей похлебкой.
— Ты чё, пацан, — слегка удивилась рожа тому, что обычно безропотный клиент вдруг потянул миску на себя. — Совсем, что ли?
— Пшел вон, быдло, — посмотрев в глаза наглеца взглядом бывалого фехтовальщика, ответил Ренки, даже не думая о последствиях.
— Не… в натуре… — все еще не веря в происходящее, пробормотала рожа.
Тут надо сказать, что Ренки хоть в чем-то, хоть немного, но повезло. По закону заменить каторгу армией могли только осужденному, впервые попавшемуся в лапы правосудия. Да и само преступление не должно было быть совсем уж тяжким, поэтому каторжная команда, в которую попал бедолага, состояла в основном из бродяг, проворовавшихся приказчиков, пьяниц-дебоширов или пойманных на мелких кражах воришек. Было тут и несколько убийц, но, раз Королевский суд счел возможным заменить им виселицу на армию, значит, в их деле имелись смягчающие обстоятельства.
Однако говорят, что если собрать вместе отпрысков благороднейших фамилий и ограничить их в еде, то даже достойнейшие дети, воспитанные в духе истинной благопристойности, вскоре разделятся на банды и более сильные начнут отбирать еду у слабых[1].
Вот и в каторжной команде, куда попал несчастный Ренки, мгновенно появилась такая банда, сложившаяся из наиболее пронырливых и наглых каторжан, не брезгующая любыми возможностями улучшить условия своего существования за счет не столь энергичных товарищей.
Увы, верзила Гаарз был одним из тех наглецов, который ошибочно принял сумеречное состояние души Ренки за признаки слабости и трусости. Но сумеречное состояние наконец пало, и благородный юноша готов был дать отпор наглым притязаниям пойманного на краже портового грузчика. Только вот у портового грузчика перед Ренки было одно значительное преимущество — он весил, наверное, раза в полтора больше бывшего мечтателя.
Единственное, что удерживало Гаарза от решительных действий, — это жиденькое содержание миски, из-за которой шла борьба. Ибо даже его не слишком далекого ума хватало, чтобы понять, как легко выплеснуть столь драгоценную в этих условиях еду на и без того загаженные доски корабельного трюма.
