Василий Звягинцев - Билет на ладью Харона

«Может быть, когда там кончится война, я поеду в Аргентину, постараюсь найти место гибели Владислава, поставить ему памятник, если получится. А пока возвращаюсь в Петроград. Буду рада увидеть тебя. Желаю счастья».

Грустно было читать это, и одновременно он ощутил некоторое облегчение.

Пожалуй, и правда не стоит возвращаться по следам своим.

Зато с Майей ему было если и не просто, то всегда интересно.

Вот и сейчас.

— Я рада, что наконец нас никто не потревожит и при всем желании ты отсюда никуда не сбежишь до конца плавания, — сообщила девушка, ласково улыбаясь.

Возникший ниоткуда официант ровно секунду назад наполнил ее бокал шампанским и вопросительно посмотрел на Ляхова. Тот указал взглядом на графин с маслянистым, желтоватым хересом. Прогулка ожидается долгая, начинать сразу с водки неуместно по многим причинам.

— А что, опасения были? — в той же тональности спросил Вадим. Коснулся краем своего бочкообразного бокала ее — тонкого и высокого. — Ну, со свиданьицем!

— С ним. Не только были, но и остаются. Неужели за месяц не было возможности хоть на вечер выбраться ко мне?

— Верь не верь, а ведь и не было. Я сам поначалу удивлялся, Академия, офицеры высоких рангов, а дисциплинка строже, чем в Экспедиционном корпусе. В первый же развод было объявлено, что и самовольная отлучка, и употребление спиртных напитков относятся к позиции «Ворон», влекущей за собой немедленное отчисление со сборов с последующим увольнением.

— Неужели? Бедненький ты мой. И как?

— Один подзалетел, — лаконично ответил Ляхов. Рассказывать о том, как, уже после изгнания нерасчетливо нарушившего приказ товарища, они все же единожды распили, по неотложному поводу, бутылку в палатке, после отбоя, в темноте и под одеялами, а потом закапывали пустую посудину в вырытой штыком ямке под деревянным настилом, не хотелось. Было тут нечто унизительное для офицерской чести.

Вместо этого он поведал ей, что курсовое начальство, не вполне уверенное в истинности афоризма Бэкона «Знание само по себе есть сила», увлеченно заставляло эту самую силу и выносливость усиленно развивать. Ярко и доходчиво рассказал о ежеутренней пробежке по штурмовой полосе длиной в пятнадцать километров, где сверхсрочные фельдфебели из роты организации учебного процесса их гоняли, будто первогодков морской пехоты. О тренировках по всем видам рукопашного боя. О том, как после обеда из солдатского котла «военных аристократов», «мозг Гвардии», посылали на стрельбище, где мучили «большим стандартом»[10], или на манеж для верховой езды. И лишь перед ужином, будто вдруг вспомнив, с кем имеют дело, устраивали семинары на высоком, геополитическом, можно сказать, уровне.

— Зато ты поздоровел, загорел, стал еще интереснее, — сообщила Майя и погладила Вадима по руке. Ему показалось — искренне.

Больше всего Ляхову хотелось сейчас полностью отключиться от всего прошлого и будущего, на самом деле посвятить шесть часов прогулки наслаждению ужином, природой, общению с прекрасным и невинным во всех смыслах существом.

Так не выйдет же. Не та партнерша и не тот расклад.

И не ошибся, конечно.

Разумеется, поговорили они и на приличествующие любовной встрече темы. Им было о чем поговорить. Майя намекала, что, если Вадим пригласит ее провести пару недель, исключительно вдвоем, в путешествии, скажем, на юг Франции или, на худой конец, в Крым, она не станет отказываться слишком настойчиво.

Ляхова подобная перспектива в принципе устраивала, слишком уж он соскучился по женскому обществу, но несколько беспокоила мысль, не придется ли сразу после этого — под венец? Если ей очень захочется, отвертеться будет совсем непросто. Поэтому он старался отвечать уклончиво, в том смысле, что, конечно, идея восхитительная, но сначала нужно ее обдумать поосновательнее, на свежую голову.

Мимо проплывали башни окраинных небоскребов с зимними садами на крышах. Верхние их этажи еще сверкали алыми бликами закатного солнца, а нижние уже растворялись в сумерках.

А потом пошли мачтовые сосны, вышедшие вплотную к береговому обрыву. Запахи нагретой летним жаром смолы нахлынули на палубу ресторан-парохода, медовых трав, разожженных на недалеких дачах костров.

— Горячее не прикажете подавать? — вновь возник в проходе официант в белой робе корабельного стюарда и капитанской фуражке.

— Избавьте, — отмахнулся Ляхов. — Еще и закуски не съели. Развернемся на обратный курс, тогда и подадите.

А до разворота было еще полных два часа.

На все времени хватит.

«Ну, давай, моя дорогая, давай. Ты ж наверняка за месяц поднакопила эмоций и информации и не только о поездке на воды думала».

Эмоции Майя решила оставить до более подходящего времени, а к информации перешла немедленно.

— Папаша мой долго размышлял о твоей задачке. Ну, которая нам поначалу показалась вполне бессмысленной.

Ляхов ждал, что эта тема возникнет. Только — несколько позже. А задачка действительно была интересная. Насчет единственно приемлемой для России формы государственного устройства, сочетающей достоинства всех ранее существовавших режимов, но лишенной их недостатков. И о практических путях достижения этой, по определению, недостижимой цели.

— И что?

— Ему показалось, что ты не просто его эпатировал, а на самом деле знаешь нечто очень важное.

— Для кого? — изобразил наивность Ляхов.

— Для нас.

— В смысле — для государственной прокуратуры? Нет, в эти игры я не играю…

— Да что ж ты за такой невозможный человек! — Майя чуть не швырнула бутерброд с икрой ему в лицо. По крайней мере, такое желание выражение ее глаз продемонстрировало. Но, наверное, воспитание не позволило реализовать душевное движение. — Для нас! Для отца, для меня, для тебя…

— А я при чем?

Пожалуй, он переиграл.

Майя вскочила, оглянулась по сторонам, будто не зная, куда бежать. Был бы это городской ресторан, выскочила бы на улицу и бросилась в первое попавшееся такси. Но бутылочно-зеленая речная вода за бортом к прыжку через леера не располагала.

Постукивая каблучками, походкой, которая мгновенно притянула взгляды абсолютно всех сидевших за окрестными столиками мужчин, даже тех, кому гримаски спутниц не сулили ничего хорошего в ближайшем будущем, девушка дошла до кормового фальшборта, облокотилась на него локтями, замерла в позе немого отчаяния.

При этом край платья сзади у нее приподнялся таким образом, что только неимоверное волевое усилие удерживало сильный пол от желания немедленно завязать шнурок на туфлях, к примеру, или уронить зажигалку и поднять ее, воровато косясь в известном направлении.