Дело Чести (Третья жизнь Архимага) - Иван Николаевич Щукин
— Так ты оружейник? — удивился я. — Или просто продавец?
— Сам ты продавец, — без злости огрызнулся он. — Но и я уже не оружейник. Был им когда-то.
— Ничего не понял, — пожал я плечами.
— Матвей! — крикнул старик, недовольно осмотревшись в лавке и никого не заметив за прилавком.
— Ау? — выбежал откуда-то из внутренних помещений мальчишка лет пятнадцати. Это если по лицу судить. А вот телосложение было вполне себе мужское. Крепкий, широкоплечий и невысокий словно гном. — Иван Сергеевич? А откуда? Ты же говорил, что долго не вернёшься.
— И поэтому ты бросил лавку? — нахмурился дед, указав рукой на выставленные образцы оружия. И тут было на что посмотреть. Мечи, кинжалы, сабли, шпаги. Действительно оружейник.
— Иван Сергеевич, да я по нужде отбегал! — начал оправдываться подросток. — Ну не под себя же мне ходить?
— Ай, бездарь, — махнул на него рукой старый. И, посмотрев на меня, пробурчал: — Пошли уж, спаситель…
— А почему спаситель? — с любопытством во взгляде спросил Матвей.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — отмахнулся от него дед. И решительно прошёл куда-то вглубь магазинчика. Мне не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Хотя я бы ещё немного постоял тут, рассматривая оружие. Глядишь и по руке себе что-нибудь нашёл. Потому что к тому, что было у меня, душа как-то не лежала. Хотя я это и не сразу понимал.
— Чай будешь? — спросил старик, уже колдовавший возле небольшой артефакторной плитки. — Или, может, кофе?
— Кофе, если можно, — кивнул я, осматриваясь.
Хотя тут вот смотреть было особо и не на что. Плитка, небольшой обеденный стол со стульями, несколько шкафчиков.
— Ишь ты, кофе, — покачал головой старый.
— Сам же предложил! — возмутился я.
— Да я не в упрёк. Просто редко его кто пьёт. А я вот люблю побаловаться.
— Так сильно любишь, что решил под экипаж броситься? — не сдержался я.
— Да чтобы ты понимал, — беззлобно ответил старик. — Молодой ещё.
— Что-то я не замечал особо стариков, которые жить не хотят, — продолжал язвить я. — Обычно они наоборот, мечтают подольше протянуть.
— Так я и говорю — молодой. Где тебе это понять, раз жизни ещё не видел?
— Я, старый, в этой жизни не меньше твоего повидал, — огрызнулся я и уселся на стул.
В ответ дед захихикал. Обидно.
— Что⁈ — набычился я. Ну не люблю, когда надо мной смеются. Тем более человек, который только-только едва кони не двинул по собственной инициативе.
— Держи, — поставил он передо мной кружку с ароматным напитком. — А смеюсь не над тобой, а над молодостью. Вечно вы думаете, что что-то в этой жизни повидали. А на самом деле только из-под мамкиной юбки вылезли.
— Я, старый, уже несколько раз умирал, — серьёзно произнёс я, посмотрев ему в глаза. Дед, что как раз делал глоток из своей кружки, аж поперхнулся. — Так что не думай тут про себя слишком много.
— И ведь не врёшь, похоже, — немного помолчав и внимательно на меня посмотрев, протянул старик.
— Не вру. И хочу тебе сказать, старый, что ничего хорошего там за кромкой нет. Так что зря ты спешишь.
— Да чтоб ты понимал, — с какой-то безысходностью в голосе, ответил он. — Тебя как зовут-то, спаситель?
— Маркус. Маркус Северский.
— Из бояр, я смотрю, — кивнул он на вышитый на моей одежде герб. И ехидно поинтересовался: — Батька помер, что ты боярином вдруг стал?
— Сирота я. А в боярское достоинство за заслуги возвели! — с неожиданной для самого себя гордостью, ответил я.
— Хм. Ну, молодец, что ли, — с иронией сказал он, заставив меня растерять весь присущий моменту пафос. Вот же козёл старый!
— Тебя-то как зовут, шутник? — спросил я, не подав виду, что злюсь. Вот ещё! Было бы перед кем.
— Павлов я. Иван Сергеевич. Из мастеровых. Всю жизнь оружие кую! — теперь гордость появилась уже в его голосе.
— А самоубиться чего тогда решил? — теперь ехидство было уже в моём голосе. — Заготовку под новый меч сломал?
— Болею я, Маркус, — словно не заметив моей подначки, вздохнул старик. — Сильно болею. Вот и надоело мне так существовать.
— И что, нет денег на целителя? — с сомнением в голосе уточнил я. Так-то в этом мире лечили почти всё. А уж смертельные болезни точно. Но в некоторых случаях нужен высокоранговый целитель. По себе знаю. Хотя… Было бы желание. Вон я к Живе додумался обратиться. Неужели старик бы не нашёл способа вылечиться?
— А зачем мне жить, Маркус⁈ — грохнув по столу кружкой, как-то по-бабьи тонко закричал Иван Сергеевич. — Зачем⁈ Для кого⁈
— А говоришь, болезнь, — вздохнул я, понимая, что тут всё не просто.
— Я думал, она меня быстро добьёт. Болезнь-то. Но уже год я с ней справляюсь. Боль невыносимая просто. Не лечу, надеюсь, что сердце не выдержит. А оно у меня крепкое, видимо. Решил вот сегодня… А тут ты…
— Так что у тебя случилось, Иван Сергеевич? — немного помолчав, спросил я.
— Дочку мою с внуками убили. И мужа её. Они на границе поселились. Муж в легионе служил. Копчёные ночью в посёлок пробрались и резню устроили. Их потом, конечно, побили всех. Да поздно. Двадцать три семьи извести успели. И не в рабство угоняли, а просто убить пришли!
— Сочувствую, — искренне произнёс я. Но он меня словно не услышал.
— Когда до меня новость об этом дошла, то уже два месяца прошло. Я даже на тризне не побывал. Раньше думал вот это всё внуку старшему оставить. Дочка обещала его через год мне в ученики отдать. А вышло вон как. А ты говоришь — самоубиться…
— А парень этот — Матвей? — спросил я, просто для того, чтобы не молчать. — Он кто?
— Сирота приблудный, — буркнул старый и отвернулся. По его лицу текли слёзы, но он даже не пытался их вытереть. Да у меня и у самого ком в горле
