S-T-I-K-S. Шпилька - Ирэн Рудкевич
В неё стреляли. И не попали лишь чудом.
Сычу, бежавшему немного впереди, не повезло. Одна пуля вошла ему в ногу чуть пониже колена, ещё две последовательно выбили фонтанчики крови в районе печени. Нелепо взмахнув руками, кваз выматерился, но всё же сумел сохранить равновесие. Прихрамывая, побежал дальше.
Нападавших это явно не устроило, и выстрелы зазвучали чаще.
Шпильке опять повезло — её серьёзной угрозой не посчитали и на какое-то время оставили в покое, сосредоточив всё внимание на Сыче. Но свалить кваза было не так просто — несмотря на раны, он пёр сквозь лес с упрямством быка. Шпилька бежала следом — просто потому что не понимала, что ей следует делать.
Лайма, как обычно, куда-то запропастилась, но Шпилька сомневалась, что в данной ситуации собака сможет хоть чем-то им помочь. Даже найди собака заражённых и приведи их за собой, первым делом те набросятся на израненного Сыча. Второй целью станет сама Шпилька — рана на плече не серьёзная, так, царапина, но запах крови для тварей — словно мёд для пчёл.
В ногу Сыча, уже разворочанную так, что смотреть страшно, вонзилась ещё одна пуля, и он, наконец, не выдержал. Споткнулся об некстати подвернувшуюся корягу и распластался по земле, предварительно пропахав телом заметную борозду в пружинящем слое осыпавшихся сухих иголок. Ходить по такому слою одно удовольствие, но вот падать в него лицом — откровенно такое себе дело.
Шпилька, не думая ни о чём, просто перемахнула через кваза и помчалась дальше, силой воли задавив позыв остановиться. Надо бежать. Она ничем не сможет помочь Сычу, только потеряет свой шанс спастись. Да и с чего она должна? Мур ей не друг и не родственник. Обещая проводить её до Энгельса, рассказывая об устройстве Улья, он преследовал лишь свою выгоду. И нет сомнений — если бы это она сейчас упала на землю, Сыч бы ни за что не остановился.
Вот и она не стала. Бежала, не разбирая, куда, стараясь как можно чаще и неожиданней менять направление. И вовремя — нападающие переключились на неё. По стволам елей вновь застучали пули, несколько штук, продырявив куртку, обожгли кожу на руках и плечах, ещё одна задела краешек уха.
С громким звоном разлетелась бутылка с остатками живчика, осколки просыпались на землю сквозь ячейки висящей на плече барсетки. Шпилька повела плечом, избавляясь от ноши. Чёрт с ним, с недопитым раствором гороха! Уйти бы!
Бок взорвался болью, и Шпилька охнула. Прижала ладонь к ране, и пальцы тут же окрасились кровью, а перед глазами всё поплыло.
Ну уж нет, не дождётесь!
Шпилька, невзирая на нарастающую слабость, прибавила ходу. Откуда-то сзади раздался надрывный крик, но она не обратила на него внимания. Сознание вытворяло с ней странные вещи — мир затягивался уже знакомой ей стеклянистой плёнкой, а в голове вновь бился чужой разум. Не управлял, не захватывал — просто был.
Этот разум Шпилька не узнавала. Но, чувствуя, как расползается клочьями собственное сознание, как подкрадывается вызванное потерей крови беспамятство, она потянулась к нему, как к последней надежде, не зная, чего ждать, к чему готовиться…
И вдруг ясно увидела все нацеленные в неё пули. Каким-то невероятным образом Шпилька знала, какая из них вонзится ей в бедро, а какая пробьёт затылок, оборвав её жизнь.
Как это глупо и обидно — видеть угрозу и ничего не мочь с ней сделать! Смерть неминуема, ей нужна всего доля секунды, чтоб добраться до своей жертвы. Разогнанный свинец вот-вот вонзится в её тело, а у неё нет ни сил, ни времени отшатнуться, уйти с траектории выстрела.
В отчаянии Шпилька мысленно потянулась к пуле, нацеленной ей в затылок, попыталась её оттолкнуть, и тут мир снова пришёл в движение. Бедро пронзило огнём, мышцы занемели, отказываясь подчиняться. По инерции Шпилька сделала ещё два шага — на чистых морально-волевых, — и всё-таки упала. Вцепилась в землю, обламывая ногти, подтянулась, заставляя себя встать. Зажала второй рукой рану на бедре и похромала в прежнем направлении.
Сквозь гул в ушах ей вновь почудился крик и ещё два выстрела. А потом наступила ватная, непробиваемая тишина. Но зрение ещё кое-как подчинялось ей, хоть и сузилось до крошечного пятна расплывчатого света в окружении темноты. Шпилька ковыляла, не разбирая дороги, и всё гадала, куда же делась та пуля, что летела ей в затылок. Неужели… Неужели удалось сдвинуть её с траектории полёта?
В том, что странное видение не было плодом её воображения, Шпилька не сомневалась — ведь вторая пуля пришла аккурат туда, куда и должна была.
Больше выстрелов Шпилька не слышала, но фонтанчики щепок продолжали появляться на стволах ёлок. Не слышала она и собственного тяжёлого дыхания, от которого огнём горела грудь. Шаги отдавались в ступнях и тоже были беззвучными.
Единственным органом чувств оставалось расплывающееся зрение, и Шпилька ковыляла, падала, вставала, снова ковыляла и снова падала — до тех пор, пока силы не покинули её, а в глазах не потемнело окончательно. Но она ещё оставалась в сознании, хоть оно и играло с ней в свои странные игры, больше напоминающие бред получившего дозу наркомана.
Шпильке казалось, что кто-то волоком потащил её по земле, ухватив за ноги. Потом бросил и долго расхаживал рядом. Что-то острое ткнулось в вену, и сознание окончательно поплыло.
Умирать оказалось совсем не страшно, почти не больно и даже не обидно. Расстраивало Шпильку только одно.
«А говорили, что перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, — с досадой успела вспомнить она. — Наврали, получа?…»
Что-то тёплое, похожее на человеческую ладонь, легло Шпильке на лоб, и мысль оборвалась на полуслове. Всё оборвалось — ощущения, дыхание, бешеный стук сердца. Шпилька провалилась в темноту.
Глава 12
Привет от Ады
Первое, что почувствовала Шпилька, придя в себя — боль. Болело всё: натруженные мышцы, ушибы, раны. Особенно лютовала голова — в висках стучало шоу японских барабанщиков, разом потерявших как музыкальный, так и обычный слух, в затылке словно крутился тупой бур и всё никак не мог просверлить отверстие в черепе. Нещадно саднила щека, расцарапанная, видимо, при одном из падений.
Ещё Шпильку невыносимо мутило. Настолько, что при одной только мысли открыть глаза
