Старый схрон - Иван Тайга
– Ну а дальше что было?
– Дальше? Дальше мы облазили почти всю территорию возле входа в Рыжий лес со стороны каптёра. Место я тебе скажу, жутковатое. Прикинь, под деревьями полумрак, гробовая тишина, только шуршат осыпающиеся листья, и время от времени слышны звуки разряжающихся аномалий. Кто в них влетал, кто разряжал, не знаю. А между деревьями мелькают какие-то тени. Причём когда смотришь прямо, ничего не замечаешь, а боковым зрением ловишь какое-то движение. Обернулся в ту сторону, никого, а сбоку опять движение. С ума сойти можно, – тёмный отхлебнул пива, промочить пересохшее горло, а я поёжился – жутковато рассказывает.
– Во-от! А потом на нас напали чернобыльские псы. Они нескончаемыми потоками выбегали из-за деревьев и бросались на нас в полной тишине. Раздавались только шорох лап, клацанье зубов и выстрелы из наших автоматов. Ты же знаешь, что чернобыльцы могут воздействовать на мозг. Они выпускают фантомов, как две капли воды похожих на себя, и бросают их в бой, а сами подкрадываются сбоку или со спины и сбивают с ног. Первым загрызли Микроба. Мы с Зубром стали пятиться к стене, отделяющей лес от каптёра, отстреливаясь от наседающих чернобыльцев. Потом оступился Зубр и, подвернув ногу, упал. Этого хватило одному псу, чтобы перегрызть ему глотку, пока я кромсал ножом другого, вцепившегося мне в ногу. Боль была адская, будто сотни иголок впились в нервные окончания. В конце концов, я, потеряв где-то автомат, прижался спиной к стволу гигантского дерева и отбивался только ножом. Как убил последнего пса, я не помню, потерял сознание. Когда очнулся, порванный в клочья бронник весь в крови, вокруг трупы псов, а в просветах между деревьев пунцово-красное небо, и в ушах писк, аж зубы сводит – приближался выброс. Я попытался встать, но погрызенная нога не слушалась, я как мог наскоро обработал и перебинтовал рану, и вколов обезболивающее, кое-как поднялся и похромал по лесу к выходу. Как оказалось, когда мы отбивались от псов, то в горячке боя отступали не к стене а вглубь леса. Это я понял по навигатору ПДА. Я пытался добраться до каптёра, который мы прошли стороной на пути сюда, до выброса, но нога опухла и, занемев, потеряла чувствительность, что сильно осложняло передвижение. В очередной раз, перенеся на неё вес, я не удержался и упал, приложившись лбом об какой-то твёрдый корень.
Очнулся я в какой комнате на скрипучей кровати с продавленным матрасом. Голова гудела как колокол, во рту привкус крови от прокушенной губы, дышать больно, тело ломит, руки немеют.
– Эй, кто здесь? – крикнул я, но получился какой-то хрип.
– Очухался, милок? – в поле зрения появилось сморщенное лицо седого старика, – вот и ладно, а то четвёртые сутки в бреду метался.
– Где я? – просипел я и облизал пересохшие губы.
– Накось, выпей, полегче будет, – старик протянул солдатскую кружку и помог выпить придержав голову.
В горло полился горький настой с привкусом самогона. Я честно пытался выпить всё, но осилил только половину.
– Отдыхай, сил набирайся, – дед отошёл.
Я закрыл глаза и провалился в беспамятство. Наверное, меня мучили кошмары, потому, что когда я проснулся, то ото сна остался осадок, голова была тяжёлой, и в ней всплывали какие-то обрывки, лица. Дед, как я потом узнал, был Лесником, о существовании которого я слышал споры в баре. Лесник рассказал, что нашёл меня в лесу после выброса под поваленным деревом. Его внимание привлёк след на прелой листве (наверное, я на автопилоте полз, ища хоть какое-то укрытие). Пойдя по следу он нашёл меня и переволок на каптёр.
Отошёл я уже на второй день и начал вставать с кровати, но голова всё ещё тупо саднила. Примерно через неделю старик собрался в Рыжий лес за какой-то травкой, и я напросился с ним. Лесник, покопавшись в соседней комнате, вынес мне комбинезон средней защиты и винчестер. На мой вопрос, зачем комбез, дед ответил, что в лесу встречаются радиоактивные пятна, хотя сам как был в гимнастёрке видавшей ещё вторую мировую, так в ней и остался.
В лесу он отвёл меня к тому месту, где мы отбивались от чернобыльцев. Начисто обглоданные скелеты двух сталкеров и четырнадцати псов – всё, что осталось на "поле боя". Потом Лесник повёл меня дальше, без детектора обходя аномалии.
Я плёлся за стариком, и вдруг почувствовал вспышку агрессии и желание кого-нибудь убить. Впереди маячила спина Лесника, хотелось броситься на него и, повалив на землю вцепиться в горло. Я сцепил зубы, борясь с этим непонятно откуда нахлынувшем желанием. Старик обернулся и с улыбкой спросил:
– Что, мил человек, учуял-таки снорков, слабый ты ещё, ща помогу.
В голове пронёсся холодный сквозняк, и злоба отступила.
– Что это было? – севшим голосом спросил я.
– Снорки, поганцы на охоту вышли, плоть загоняют, вот ты их и услыхал.
– Как это услыхал?
– Закрой глаза и расслабься.
Я так и сделал. Вначале я подумал, что меня посетил глюк, левее, впереди метрах в ста пятидесяти, в кромешной темноте я ощутил несколько размытых тёмно-красных пятен, от которых и исходила агрессия. Я открыл глаза и удивлённо посмотрел на Лесника. Тот, улыбаясь, переспросил:
– Что-то увидал, милок?
– Вон там какие-то красные пятна, – я протянул руку в сторону пятен.
– Так, хорошо, – старик вглядывался в меня, будто хотел пробуравить взглядом, – а одинаково ли от них "пахнет"? – он сделал ударение на последнем слове.
Я снова зажмурился. Пятна пульсировали злобой с одинаковой силой. Хотя нет, то пятно, что было правее всех, "пахло" страхом, о чём я и сказал деду. Тот закивал:
– Это и есть плоть, которую они гоняют. А вот глянь, что сейчас будет.
Повеяло тревогой, она усилилась, захотелось оглянуться. Волосы на голове зашевелились от предчувствия чего-то нехорошего. Я вздрогнул. На меня хлынула волна паники, захотелось спрятаться от кого-то большого и страшного, который заворочался во мраке, потом дикий ужас сменил панику, потому, что то, что проснулось во мраке начало искать меня, пытаясь поймать мой взгляд и через него проникнуть в меня. Моё сознание затрепыхалось, пытаясь ускользнуть, и я в который раз грохнулся в обморок.
К губам прижалось горлышко фляги, жидкость потекла по подбородку, я рефлекторно глотнул, и поперхнулся спиртом.
– Слабенький ещё, – пробурчал дед, рановато я тебя напряг.
– Кто был тот, "большой"? – голову ломило, и я скривился от боли.
– А ты как думаешь? – хитро прищурился Лесник.
– Не знаю, я такого ужаса в жизни не испытывал, – при воспоминании об ЭТОМ у меня мороз пошёл по коже.
