Сергей Вольнов - Пожиратель Пространства
– Справа! – резко бросает Ррри. Я, не размышляя ни единой наносекунды, резко смещаю обтекаемо суженный нос и бросаю наш хрипло гудящий аэрокар в более узкий тоннель, под острым углом разветвляющийся с тем, по которому нам довелось тикАть.
Этот «правый» путь не освещается, поэтому я быстренько достаю и натягиваю на лицо видеомаску. Терминал уже врубил её объективы и локаторы, и на километр вперёд видимость мне обеспечена, хотя настолько – просто незачем. Что тоннель закончится гораздо ближе, я понимаю уже через секунду.
«Ух—х, счас ка—ак врежжжжжжемся!», – успеваю подумать, отчаянно тормозя, но тут же выясняется, что паниковал я совершенно напрасно. Тоннель угласто сворачивает под девяносто градусов вправо, и я на скорости не менее сорока вполне вписываюсь в этот поворотец, мог бы и на шестидесяти, но на сотне – более чем сомнительно… Выходит, и паника иногда полезна, жизнь сохраняет.
Дальше я вынужден ползти на черепашьих тридцати—двадцати пяти, потому что этот коридор, вероятно, последовательно сооружали:
свихнутые на прямых углах тупорылые онгарисадлоры;
пьяные в дымину человеки, выписавшие столь замысловатые петли, что у меня мозги задымились вручную в них вписываться;
и шшоагвгнырцы, явно сильно тосковавшие по родным горам – они проложили штрек прямой как арбалетная стрела в горизонтальной плоскости, но почему—то совершенно изломанный в плоскости вертикальной; он то усвистывал вверх под углом градусов сорок пять, то, перевалив через грань, устремлялся вниз под таким же углом – глядя сбоку, этакие зубцы пилы…
И я вынужден встать как примагниченный, едва не вломившись носом кара в стенку.
– И куда дальше? – закономерно любопытствую.
Шизоидный коридор, зар—раза, разветвляется сразу на пять штук узких лазов. «В какую из пяти дырок лезть—то?..»
Бабуля раздражённо р—р—рычит и отвечает: – Мне кажется, впр—раво… – Пауза. – Навер—рное. – Добавляет.
– Тю—ю! А я думал, ты знаешь схе—ему, – разочарованно протягиваю я.
Бабуля ворчит:
– Ага, раскатал губень. Я была на этом булыжнике и внутри него лет десять назад, и дальше пор—ртовых складов и торговых кварталов не лазила.
– А я в нём вообще впервые. Откуда ж ты знала, где искать сходку заправил ДТДТ?
– Информация. Сколько раз я тебе…
– «…говорила, что информация – один из, если не самый, ценный товар в Лесу». – Заканчиваю я за Бабулю, и вздыхаю: – Ну ладно, приплыли. Сейчас я войду в локалсеть базы и спрошу, куда это нас дхорр затащ…
– Нет! – резко командует Ррри, и я застываю с открытым ртом, готовым командовать компу, и с занесёнными над сенсорами терминала пальцами. Бабуля поясняет:
– Если ты задействуешь выход на Т—Б—сеть, они нас вр—раз выщемят. Погоди… – она тычет пальчиками левой хватательной лапки в клаву своего терминала и попутно поясняет: – Перед выходом, на всякий случай, я себе скопировала схемы всех уровней базы. Работу пойнта, не выходящего за справками в сеть, они хрен засекут. А если и засекут, что ж – судьба… И к тому же – на твоём месте я не была бы уверена, что пробьюсь в сеть базы сквозь весь этот камень, окружающий нас. Сомневаюсь, что в этой заднице сохранились ретр—рансы.
«Умная какая! – думаю я, и тут же признаю: – Ещё и какая умная! Я вот не допёр, запастись на всякий случай картами…»
Говорила же мне Ба: «Каждый раз, выходя по нужде…». Во—во.
Учиться мне ещё, учиться, остолопу степному, и учиться.
У неё, прехитромудрейшей.
– Этого места в схемах нет, – произносит Ба некоторое время спустя. – Да—а уж.
– Уж да. Сами себя загнали дхорру в задницу. – Соглашаюсь. – Сейчас те уроды пожалуют и будут из нас котлету по—сейлемски делать. Ну, куда дальше?
– Напр—раво, – уверенно говорит мне Ррри. Будто знает дальнейший лабиринт как свои семь пальцев. (Которых у неё вообще—то на всех лапах в сумме тридцать: по три штуки на верхних, боевых, по семь на средних – хватательных, предназначенных для «тонких» движений, и по пять на нижних, ходильных.)
– Почему же?!
– А потому что во всех лабиринтах надо придерживаться пр—равой стороны.
– Неужели?! – И удивлён я вполне искренне. Мне почему—то всю жизнь казалось – что наоборот.
– В сам деле. А разве нет? Поехали. Или ты решил испробовать вкус котлеты по—сейлемски, но с другой стороны, изнутри?
– Нет, я ещё не настолько крутой гастро—извращенец. Предпочитаю нормальные вкусовые ощущения, – искренне говорю я и трогаю, направляя аэрокар в крайнюю справа дыру.
– Ну—у, норма – категория весьма относительная, – ворчит Ба, – туманная, абстрактная и не имеющая смысла, я бы сказала… сюрная. Для гомиков, к примеру, ненор—рмально трахать существо иного пола.
– Я и не трахаю! – заявляю я, увеличивая скорость, и тут же…
Бабуля регочет:
– Ты хоть сам понял, чего сказанул?!
И я понимаю, «чего». Бурчу в ответ мрачно:
– Ну, оговорился, ну, бывает. Перепутал…
– Вот так, запомни, – назидательно говорит Ба, – одной фразой можно навеки угр—робить себе репутацию. Думай, малыш, всеми извилинами думай, прежде чем рот открыть. Там, в пещере, ты был отменно хорош, а сейчас прокололся. Смотри, в приличном обществе не ляпни чего, к пр—римеру, этакого. Подобная оговорка смерти подобна.
– С каких это пор приличное общество негативно относится к гомосексуализму? – резонно интересуюсь, направляя кар во тьму круглого тоннеля, что несётся навстречу. Темень кромешную (без видеомаски глядя) и угрожающую.
– Я сказала, к примеру. Несть числа предрассудкам и комплексам. В каждой культуре и в каждом кругу свои табу. Куда без них… Вдруг нар—рвёшься на компанию с идиосинкразией на гомиков? Надо обязательно собрать информацию о тех, с кем общаешься. Или рот не открывать. Многозначительно молчи – сойдёшь за умного. Где—то шутки «про жопу» популярны, а где—то – верный признак слабоумия. Зависит от воспитания. Кто—то нор—рмально воспринимает голый натурализм, намеренный животный физиологизм, отсутствие стыдливости в аудио—, одоро—, дакто– и видео—компонентах голопрограмм. С удовольствием потребляет всякие там, имеющие неизменный кассовый успех, секс и насилие, наглый эпатаж и бренчание на самых низменных струнках натур живых существ. А кого—то от насилия воротит, и на блевоту тянет. Я вот помню, была знакома с одним человеком—мужчином, родом с вашей пуританской планеты—родины исторической, если не соврал… так его коробило и мутило от одного произнесения вслух слов влагалище и жо…
– И что бы я без твоих мудрых поучений делал… – перебиваю я, начиная положенный мне по должности (итэдэ!) комплиментарный пассаж…
Меня прерывает рык Бабули:
– Напр—р—араво!!!
– …да вижу ж—ж я, не слепой! – оскорблённо заканчиваю предложение, используя воздух, набранный для комплимента.
И сворачиваю в правое отверстие. Тоннель опять разветвился…
Блуждаем мы по этим дхорровым кишкам, устроенным вопреки человеческой «левой» логике, долго. Час минимум. По указке Ба постоянно сворачиваем вправо… и в конце концов впереди – брезжит свет.
Наше такси вырывается из проёма в широченный, метров сто на уровне пола, трапециевидного сечения коридор. Проём загорожен барьером, но мы пролетаем над ним, и совершаем долгожданную посадку, на плиточный пол. Тут начинает шевелиться шеф, о состоянии здоровья которого я уже было забеспокоился. На барьере с внешней, освещённой стороны, светится предупредительная надпись:
«Заброшенные выработки гржжб Вгжы Шенксмана.
Соваться не советуем.
Обвалы.»
– Надо же, – саркастически ворчит Бабуля, – а мы, глупые, сдуру сунулись… ТИ – ХО. – Заканчивает совершенно иным тоном, и зажимает приоткрывшийся клюв таксёра, блымающего осоловелыми глазками. А я – уже сжимаю рукояти скорчера и эндера…
– Как приклеенные, – сообщает Бабуля, но могла бы и промолчать – даже я слышу странное высокое жужжание, доносящееся оттуда, из чёрного забарьерного пространства, из которого мы только—только выметнулись. Двигатели аэрокаров, даже совсем допотопных, так не звучат.
Я кладу эндер на колени и подношу пальцы к сенсорам, чтобы продолжить отрыв; закусываю губу, едва сдерживаясь, чтобы не выматериться вслух…
Но в этот напряжённый момент из глубокой черноты доносится новый звук. Глухое утробное ворчание, типа как у Ррри, когда она крайне раздражена и находится на грани взрыва ярости.
Возникший звук перекрывает жужжание и сам перерастает в вибрирующее, повышающее тон, похожее на злобный рык кирутианки, рычание… Взлетев, оно разражается оглушительным, как рёв атакующей врага уроженки Киру Тиана, грохотом! Причём источник его – определённо расположен совсем близко от «нашего» проёма с барьером.
Грохот длится с минуту, из проёма вылетает облако едкой пылищи, и мы дружно кашляем, даже каракатиц, отпущенный лапой Бабули, кашляет, бедолага. Пол и стены трапециевидной магистрали, трясшиеся как в припадке, унимаются. Грохот стихает постепенно, как шум выключенного допотопного электромотора; изготовленного по архаичной технологии, напрочь не способной избавить от инерции трения.
