Владимир Березин - Путевые знаки

Я никогда не был внутри таких машин, но подозревал, что этот тепловоз вовсе не был похож на серийные. Действительно, друг мой сунул руку в какой-то шкафчик, пошуровал там, удовлетворённо крякнув, что-то нажал. Что-то пискнуло, и огоньки лампочек, зажигаясь, пробежали по пульту, как бежали наши свинари за пайкой.

Ухнуло за стенкой, и мерно застучал двигатель. Музейный экспонат оживал на глазах. Чтобы не сглазить, я не стал спрашивать, хватит ли выдохшейся за двадцать лет солярки. Но, как бы угадав мой вопрос, Владимир Павлович весело посмотрел мне в лицо и сказал раздельно:

— Здесь. Не. Солярка. Здесь совсем другой двигатель.

Поезд дрожал, а Владимир Павлович колдовал над пультом.

— У меня не получается отцепить ракету. Она хоть и без начинки, но жутко тяжёлая.

Я выглянул наружу. Ракета медленно ложилась в свой пенал, а поезд, как просыпающийся человек, проверял, всё ли на месте в его сонном ещё организме. Наконец он, скрипя и вздрагивая, будто потягиваясь, тронулся с места. Вода всё прибывала, и скоро уже поезд стал похож на караван лодок, плывущих за буксиром. Владимир Павлович вёл состав уверенно, руководствуясь одному ему понятными путевыми знаками и приметами. Я только удивлялся. Надо же, прожить с человеком двадцать лет, чтобы понять, что у него была особая прошлая жизнь, о которой ты ничего не знаешь! Мы выехали из города и по окружной дороге двинулись влево, в сторону железнодорожных путей московского направления. Поезд шёл медленно для того, как я понял, чтобы вовремя засечь разрыв пути дистанционным дефектоскопом. Зелёный глазок дефектоскопа успокаивающе помигивал, и понемногу адреналиновый кураж стал отпускать меня. Я сел на пол и привалился к какому-то металлическому шкафу. Мгновенно я впал в забытьё.

Мне опять приснилось лётное поле. Теперь там была осень. Нудно моросил дождь. Самолёты стояли под чехлами, а я переминался под зонтиком.

Отца всё не было, и, когда мне стало невмочь, я пошёл к столовой. Там меня знали и, когда я сел за стол, с кассы мне помахала женщина, похожая на бабу Тому. Но я вспомнил, что у меня нет денег. Это очень неприятное чувство во сне, когда у тебя чего-то нет, но всё равно ты ищешь у себя по карманам, преодолевая сопротивление сна, как в вязкой воде, медленно перебираешь руками, но нужного всегда нет, нет ключа от дверей, нет документов или оружия… — Иди сюда, я компоту налью, сказала буфетчица. Там, в настоящей жизни моего детства, её звали подавальщицей. Отчего так, я не знаю. Она ничего сама не подавала, а всегда стояла и сидела по ту сторону от прилавка-холодильника. Холодильник дрожал, как двигатель учебного самолёта. — Иди, иди. Так налью, без денег. Но тут у меня за спиной появилась старуха со станции «Площадь Ленина» и забормотала что-то. Баба Тома бережно, но крепко взяла её за плечо и пыталась успокоить. Старуха говорила, не разжимая губ. Так часто бывало в моих снах: ты понимаешь, о чём говорит человек, а губы его не движутся, как у кукол в каких-то древних мультфильмах, которые я иногда вспоминаю. Но старуха вырвалась, посмотрела мне прямо в глаза (Господи, ну почему мне, почему?) и сурово сказала:

— Горе живущим ныне! Горе веку суетному и жестокосердному.

И ещё она говорила, глядя в пустоту, будто читая невидимую старинную книгу:

— Близилась зима, а в человеческом мире носилось в воздухе что-то похожее на зимнее обмирание, предрешённое, которое было у всех на устах. Надо было готовиться к холодам, запасать пищу, дрова. Но в дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос. Люди в городах были беспомощны, как дети, перед лицом близящейся неизвестности, которая опрокидывала на своём пути все установленные навыки и оставляла по себе опустошение, хотя сама была детищем города и созданием горожан. Кругом обманывались, разглагольствовали. Обыденщина ещё хромала, барахталась, колченого плелась куда-то по старой привычке…

Я хотел спросить кого-нибудь, где мой отец, но уже без всяких вопросов знал, что подавальщица скажет мне, не открывая рот:

— Его нет здесь.

Я проснулся оттого, что по лицу тёк пот. Передо мной на корточках сидел Математик. Владимир Павлович успокаивающе помахал рукой. Я понял, что Математик боится, не подхватил ли я какую-нибудь заразу.

— Нет-нет, это соматическое. Это из-за быстрых снов.

— Очень интересно…

VIII. МЁРТВЫЙ БУДДА ИСХОДА ВРЕМЁН

Если ты думаешь, что, отправившись в странствие, решишь свои проблемы, ты ошибаешься. Так же ты ошибаешься, думая, что ты решишь свои проблемы, оставшись на месте. Прислушайся к себе и реши, что тебе более приятно, быть домоседом или стать путешественником. А потом руководствуйся результатом.

Мимо нас проплывала земля Колпинского халифата, всё пространство между Колпино и Металлостроем принадлежало очень хорошо организованным и сплочённым племенам, контролировавшим всю поверхность, начиная от станции Рыбацкое. Ижорский завод был разрушен и стоял в развалинах. Там, как мне рассказывал Кролик, не селились даже мутанты. Там росла ядовитая фиолетовая трава, не меняющая цвета ни летом, ни зимой.

Мы уже выехали из города, как Владимир Павлович присвистнул:

— Вот удивительно! Не верю! Всяко бывает, но чтобы в этом мире сохранились ремонтники…

Оказалось, что он разглядел на рельсах толпу рабочих в оранжевых жилетах. Поверить, что мы видим ремонт пути, никто из нас не мог, и на всякий случай мы изготовили оружие к стрельбе. Но когда мы подкатили ближе, то поняли, в чём дело. На рельсах стояла толпа буддистов. Буддисты эти были только сверху завёрнутые в оранжевые хламиды. Так-то они были похожи на обычных подземных жителей, судя по цвету их кожи. Так и оказалось это были буддисты из «Старой деревни», которые совершали свой исход из города на Неве. Они долго не заморочивались маршрутом, и как вышли из своего подземного храма, так и пошли по железнодорожным путям. Сначала они двигались на восток, через Выборгскую сторону, а потом через Пискарёвку и «Ладожскую» добрались до полуразрушенного моста через Неву. Оттуда было уже рукой подать до Обухова, и дальше они просто пошли вдоль полотна Октябрьской железной дороги на Москву. Я поразился тому, как их было много. Вот ведь, крепка их вера, и дошли они своим ходом так далеко, и никто их не тронул.

Пока я общался с оранжевыми людьми, Владимир Павлович с интересом наблюдал за нами из окошка тепловоза. Наконец он оттянул респиратор от лица и оглушительно свистнул — я даже присел от неожиданности.

— Айда, лысые, поехали с нами! — заорал Владимир Павлович из кабины.

Буддистов упрашивать не пришлось, они полезли в задние вагоны поезда, туда, где раньше были места операторов наведения. Они мгновенно устроились на новом месте и первым делом достали какую-то длинную трубу и победно задудели в неё.

Торопиться нам было некуда, и мы заварили чай. Оказалось, что наши оранжевые братья отправились в Ясную Поляну под Тулу, где находится могила Будды. Мы разговорились. Соображения их были смутны, и я, имея не менее смутное представление о религии, настаивал на том, что Будда не перерождается. Эти модифицированные буддисты уверяли, что перерождается, но могила его в Ясной Поляне, и что умер он недавно.

Уж кому-кому, а мне, книжному мальчику, было хорошо известно, кто похоронен в Ясной Поляне, однако я засомневался. Как же так? Хотя формальная логика была на их стороне, а не на моей. Вдруг это не Лев Толстой, а настоящий Будда пришёл через города и веси, упал и умер на окраине Тулы? Всё ведь перемешалось при конце времён, и отчего новому Будде не лечь в тульскую землю, а этой оранжевой толпе не идти на его могилу для исполнения каких-то непонятных мне ритуалов?

Не видел я в этом ровно ничего нелогичного. Я поехал зачем-то в другой город, искал отца, убивал людей. И что? Нашёл я что-нибудь полезное? Совершенно непонятно.

Самый старый из буддистов как бы в ответ рассказал мне притчу про двух братьев, которые вместе отправились в путешествие.

...

Братья это всё дело прочли, и младший сказал:

— Давай пойдём вместе. Может быть, мы переплывём эту реку, донесём мутантов-зверят до Убежища и вместе найдём счастье.

А старший ответил:

— Я не пойду в лес за мутантами и тебе не советую. Во первых, никто не знает, правда ли написана в этой памятке; может быть, всё это написано только ради смеху. Может быть, это двадцать лет назад была правда, а теперь не пойми что. А за двадцать лет мутанты выросли в таких монстров, что от нас и костей не останется. Да может быть, мы и не так разобрали текст: вон там уголок надорван. Во-вторых, если даже тут и правда написана, пойдём мы в лес, а там нанесло радиоактивной трухи, да мы и подохнем с нашими респираторами. Придёт ночь, мы не найдём реку и заблудимся. А если и найдём реку, как мы переплывём её? Может, подручных средств там вовсе и нет, а она быстра и широка? В-третьих, если и переплывём реку, разве лёгкое дело отнять зверят? Да эти дельта-мутировавшие звери всё равно своих детей любят больше жизни! Они нас сожрут, и мы вместо счастья в Убежище пропадём ни за что. В-четвёртых, если нам и удастся унести зверей, то и в гору мы не добежим. Но это ещё не всё, тут ведь главного не написано: что за счастье мы найдём в этом Убежище? Может быть, там такое счастье и удача, что туши свет, сливай воду, и нам его вовсе не нужно!