Виктор Ночкин - Дорога оружия (сборник)
Штепа на трофейном сендере поехал сговариваться с московскими. Так просто карательной колонне не позволили бы въехать в ограду – слишком уж грозный вид имели харьковские боевые самоходы. Тут Йоля проснулась. Зевая и потягиваясь, села.
– Дядька, попить нету? Пересохло все внутри, прям пустыня там. Эта, как ее? Донная, во!
Мажуга протянул флягу с теплой водой, предупредил:
– Много-то не лакай.
– Угу… – Йоля напилась, утерла рот рукой. – А чего встали? Где это мы?
– Заправиться нужно. Вишь, московские боятся, ворота заперли.
– Так что, не допустят нас?
– Сейчас узнаем. Человек поехал договариваться.
Сендер Штепы подкатил к запертым воротам, и каратель, задрав голову, стал перекрикиваться с охраной стоянки.
– А чего, не могли наши просто разнести эти ворота, да и въехать? – спросила Йоля. – У нас вон сила!
– За этими тоже сила стоит. Это ж из Москвы, топливных королей люди. С ними цеховым ссориться нельзя. Харьковские оружие под себя взяли, а московские – топливо. То и другое – власть над Пустошью. Ни без топлива, ни без оружия ничего не добьешься, так двум властям сговориться потребно. Пойми, топливо – тоже оружие и тоже власть имеет.
Штепин сендер покатил задним ходом, потом развернулся. Самоха выбрался из люка в задней части гусеничной платформы, над которой высилась башня.
– Ну, чего они? – спросил управленец, когда Штепа лихо затормозил рядом, обдав начальство густым облаком пыли.
– Едва портки на намочили, как мы показались! – Каратель оскалил желтые прокуренные зубы в ухмылке. – Ничё, дадут заправиться. Токо сказали, пусть по одному чтоб наши въезжали, а башню вовсе не допустят внутря. Да она и в ворота не пролезет поди!
– А ты насчет цены сказал?
– А чё насчет цены?
– Некроз тебе в печень! – рассердился Самоха. – Мы ж оптовые покупатели, нам скидка положена! Ты сказал им? Нет? Вот рожа твоя опухшая! Ладно, щас сам порешаю… Эх, надолго мы тут застрянем. Эй, мужики! Отгоните башню с дороги, ветряк запускайте!
Самоха затрусил к головному бронеходу, стукнул в броню. Ему отворили люк, и толстяк стал карабкаться по крутым ступеням. Сверху его подхватили мускулистые руки, помогли взобраться. Башенка завертелась, разворачиваясь спаренными пулеметными стволами назад. В таком положении бронеход медленно покатил к воротам.
Гусеничная башня отъехала в сторону и встала. На верхней площадке показались каратели, занялись ветровым генератором.
– Дядька, я пройдусь немного? – попросилась Йоля. – Этот толстый же щас торговаться с заправщиками будет? Так мы тут надолго.
– От сендера на три шага, не дальше, – с недовольством в голосе позволил Игнаш. – А лучше сиди на месте.
– Та чего ты? Боишься за меня, что ли?
Мажуга не ответил, потянул из кармана кисет.
Йоля выбралась на дорогу, скинула плащ. Далеко она не стала отходить, послушалась.
Ворота заправки распахнулись, впуская бронеход, потом створки снова сомкнулись. Каратели выбрались из машин; кто просто прохаживался по дороге, несколько человек принялись выгружать из башни пустые бочонки. Раз громадину в ворота не впустят, придется тару завезти на заправку в бронеходе. То один, то другой боец косился на Йолю, та отворачивалась. Простояли довольно долго, наконец ворота открылись, выпуская заправленный бронеход; ему на смену покатили сендер и мотоциклетка. На дороге стали собираться грузовики и сендеры – тоже приехали на заправку, да теперь пришлось ждать, пока управятся каратели.
Наконец подошла очередь сендера Мажуги. Йоля запрыгнула на сиденье, они покатили в ворота. Самоха не уехал со своим бронеходом, остался, чтобы расплачиваться поочередно за каждую единицу техники.
Внутри, пока Мажуга заливал бензин, Йоля то и дело ловила на себе взгляды московских охранников. Наконец не удержалась:
– Дядька Мажуга, да чего они все так пялятся? На мне что, картинка какая нарисована? Чего они зенки свои таращат, будто диковину увидали?
– Любуются они. А ты лучше плащ накинь.
– Так жарко же! Печет солнышко!
– А взгляды чужие не пекут? Ты уж что-то одно теперь выбирай.
Йоля подумала, забралась в сендер и буркнула:
– Может, мне теперь такой капюшон, как у призренцев, завести?
– Может, и так…
– Да что со мной такое? Нет, дядька, ты все же объясни!
Игнаш закончил заливать бензин, махнул рукой Самохе, тот рассчитался с московским счетоводом. Так Йоля и не дождалась ответа.
Разговорился Мажуга уже после, когда карательная колонна покинула заправку и покатила дальше, подыскивая удобное местечко для ночлега. Йоля снова клевала носом – укачало. Тут Игнаш нарушил молчание:
– Странное с тобой дело, заноза.
– А? Чего?
– Мужики с тебя глаз не сводят, хотя вроде и фигурой ты не вышла, и волосы тоже… прям холмовейник, а не башка… Слушай, кто тебя так обкорнал?
– Сама, кто ж еще… Ножиком подрезала.
– От. Нет, глядишь – вроде ничего такого, а как отмыла тебя Ористида, как ты вышла тогда, белая, тонкая… Не могу я объяснить, но ты такая стала, как будто с Луны свалилась. Ни пылинки на тебе, ничего. Как и не из Пустоши нашей. Как и не человек вовсе.
– Тю! – Йоля похлопала по одежде – посыпалась пыль. – Гляди, вот пылинки! Человек я!
– Это верно, – Мажуга не смеялся, – но вот какая-то ты тонкая… даже не знаю, как сказать.
– Зато Ористида у тебя толстая, – буркнула Йоля.
На том разговор и закончился.
Заночевали в стороне от заправки – так решили москвичи, чтобы присутствие карателей не пугало клиентов. В путь тронулись до рассвета. Колонна шла с грохотом и скрежетом, на привалах механики стучали молотками, орали друг на друга, ругались. То и дело возникали какие-то неполадки, их приходилось устранять на ходу. Самоха, трезвый, потный и злой, препирался с водителями. До Йоли никому не было дела, к ней привыкли и перестали пялиться при любой оказии. Зато она увидела много нового – например, упряжных манисов. В харьковской округе ящеров держали кое-где на фермах, но в город на них не ездили, очень уж не любили эти зверюги харьковский воздух. Зато здесь, на дороге, нет-нет да и встречалась повозка, запряженная здоровенным зверем. По пути попадалось и другое, что было харьковской девчонке в диковину. Как-то на холме, довольно далеко, она приметила одинокую фигуру, вроде человеческую, но будто перекошенную – стоял кто-то, ссутулившись, разглядывал проходящую колонну. Мотоциклетка съехала с дороги, помчалась к холму, и тот, кто наблюдал оттуда, вдруг опустился на четвереньки, развернулся и пропал, только пыль взметнулась.
– Что это было, дядька Мажуга?
– Мутафаг дикий.
– А похож на человека.
– Не, заноза. Это мы на мутафагов похожи.
Чем дальше, тем мрачнее делался Игнаш, Йоле становилось трудней его разговорить. Она успела слегка загореть, а на третий день пути стал облезать нос – шкурка с него облетела, показалась другая – смешная, розовая. Потешно же, а Мажуга не смеялся, и это стало беспокоить Йолю. Смурной сделался спутник. Лишь изредка заговаривал. Буркнет что-то и опять надолго умолкает. Например, такое:
– Быстро движемся. Здесь торговый караван раза в три больше времени потратил бы на дорогу.
– А почему, дядька?
– Потому что колонна. Никто не посмеет на дороге встать.
Скажет такое и молчит. Йоле уже самой приходилось додумывать, что Ржавый имел в виду: что нет нужды опасаться налета грабителей или кетчеров. Торговый караван разведку бы высылал вперед, ждал, пока проверят, нет ли засады, а то и пострелять пришлось бы. Харьковским же карателям даже самые отчаянные бандиты сами дорогу уступают.
Чем дальше, тем суше и безлюдней становилась округа. Наконец каратели достигли Моста. За ним лежала Донная пустыня, в которой в старые времена, до Погибели, плескалось Черное море.
Въезд на Мост стерегли две башни из залитых бетоном древних самоходов. Сверху наблюдали охранники с ружьями.
Колонна, не доезжая несколько сотен шагов до башен, остановилась; затормозившие боевые самоходы окутались белой пылью. Пыль здесь была другая – легкая, летучая, Мажуга объяснил, что это высохший ил. Когда над Донной пустыней поднимается ветер, громадные тучи этой пыли несутся в небе, а в них, в тучах, блещут молнии и парят чудовища, до поры спавшие в толщах ила.
Самоха, красный и распаренный – упрел в жарком нутре башни, – вылез наружу, пересел в сендер к Штепе и поехал сговариваться с таможенниками. Донная пустыня, которая в старину была морским дном, лежала куда ниже, чем южный край равнины, а склоны впадины крутые, по ним тяжелая техника не пройдет. Местные пользовались и другими путями, но харьковским самоходам годился только древний бетонный Мост – длинный и пологий спуск, так что пришлось заворачивать сюда.
Когда Самоха стал торговаться с таможенниками, одетыми в коричневые рубахи и брюки, те поначалу шли в отказ. Их старший, жирный киборг с железной ногой, лучась улыбочкой, твердил:
