Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)
— А мне виднее, что обещать! Я — Лисовин, и слово сказано!
— Хе-хе…
— Что смешного, Илья? — Мишка резко обернулся к вознице, но тот уже успел отвести глаза.
— Да так… ничего. Не смеюсь я, кашлянул.
Мишка снова повернулся к Афоне.
— Так что, Афанасий? У вас раньше, когда-нибудь, холопы были?
— Были… давно. Дед рассказывал, я не помню.
— Значит, не умеешь. — Сделал вывод Мишка.
— Чего там уметь-то?
— Людьми управлять. Это — тоже ремесло, уметь надо или учиться, если не умеешь. Так что ты с ними делать станешь?
— Ну, чего? Это… работать заставлю.
— Это понятно, на то и холоп, чтобы работать. А как? Ну, вот представь себе: вытянул ты жребий, указали тебе холопскую семью, которая тебе по жребию выпала. Подходишь ты к ним. Мужик, баба, детишки. С чего начнешь? Какие слова самые первые скажешь?
— Э… На подворье поведу.
— Есть, где поселить?
— На сеновале можно, еще пристройка есть, но холодная… в сенях… там тоже холодно. Летом-то построимся, а сейчас. Да-а-а, в избе всем тесно будет…
— А если детишки малые совсем?
— А как же тогда? Едрит твою… — Илья полез всей пятерней скрести в затылке. — Я и не думал.
— На первом же шагу и споткнулся. Ты как, тоже думаешь, что Лавр с Тихоном сено скупать поскакали?
— Народищу-то разместить… — Обалдело протянул Афоня. — Да куда же мы их всех денем?
— Корней с Лукой уже придумали, для того людей и послали, чтобы все приготовить, а у тебя еще дня два на раздумья есть, быстрее-то не доберемся.
Илья тут же встрепенулся:
— Э! Так я что, на сене-то не подзаработаю?
— Заработаешь, — успокоил Мишка — но сено — не главное.
— Это хорошо. — Илья довольно улыбнулся. — Слышь, Афоня, у тебя в пристройке пол земляной?
— Земляной, а что?
— Так они же по-старинному жить привыкли: пол — земляной, вместо печки — очаг. Натаскаешь камней для очага, полати можно там сделать?
«Даже и не подумал извиниться за то, что на деда наклепал… Все как ТАМ — в каждой курилке Совет министров и Генеральный штаб одновременно, и обязательно: все начальство — либо идиоты, либо сволочи… Правда, бывает и обожествляют, но зато как потом матерят! Того же Сталина вспомнить…»
Афоня, между тем, продолжал строить планы:
— Я им еще пару лавок поставлю, стол есть, поломанный правда, но починим! Полки там есть, дверь плохо закрывается, ну это сделаем… для скотины место есть, дрова… пока хватит… постели у них свои…
— С жильем, значит, решилось. — Утвердил Мишка.
— А? — Афоня даже не сразу понял вопрос. — Ага, решилось!
— Тогда думай: с чего разговор начнешь.
— Э… Спрошу как зовут.
— А поздороваться?
— С холопами?
— А они — не люди? Вот тебе первая заповедь: если с человеком вести себя, как со скотиной, то и он себя вести будет по-скотски. Тебе это надо?
Илья опять не удержался, чтобы не съязвить:
— Хе-хе, гляди, Афоня, заповеди! Как в Писании!
— А ты как думал, Илья? — Тут же подхватил идею Мишка. — Десять заповедей указывают, как люди жить должны, что можно, что нельзя, что хорошо, что плохо. Это и есть управление. Какая, к примеру, первая Заповедь?
— Это самое… — Илья задрал бороду к небу и задумался. — Кажется, «Не убивай!»
— Неверно, а ты, Афанасий, как думаешь?
— Чего ты, как поп? Не помню я.
— А подумать? — Не отступался Мишка. — Тебе теперь много думать придется: и за себя, и за холопов, а в Заповедях Господних все, что нужно для управления, есть!
— Ну, кажется, не молись другим богам… вспомнил! Не сотвори себе кумира, не делай изображений… и не поклоняйся им. Вот!
— Почти правильно! Начинаются Заповеди со слов: «Я Господь, Бог твой». А дальше уже говорится о том, как людям с Богом жить. Не сотвори себе кумира, не поминай имя Божье всуе. И наказание за неповиновение: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого колена».
А потом, сразу же, про поощрение послушных: шесть дней работаешь, а седьмой день отдыхаешь. Так и ты, сразу же должен дать понять, что хозяин ты и все зло и добро будет от тебя. Про добро — обязательно, человек должен какой-то свет впереди видеть, и хоть на какую-то выгоду рассчитывать.
— Что, так и говорить? Я твой хозяин, если что — накажу, а если… — Афоня озадачено захлопал глазами. — А про добро-то чего сказать?
— Про одно и то же можно разными словами говорить! Сначала поздоровайся, покажи, что ты к ним не как к скотине относишься. Потом назови себя, чтобы сразу было понятно, кто ты такой. Как в заповедях: «Я Господь, Бог твой». Так и ты, например: «Я Афанасий…» Как тебя по батюшке?
— Романыч.
— Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни. Красиво звучит?
— Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни… — Повторил Афоня. — Красиво. А дальше?
— А дальше: «Жить будете у меня!» Понимаешь? Жить! Вам теперь вместе жить, может быть, до конца жизни. Работа, наказание, одобрение, все остальное — это жизнь. Ваша жизнь связана воедино навсегда или очень надолго.
— Жить будете… верно! Они же сейчас бездомные, а я их в свой дом ввожу.
— Вот, вот: кем введешь, тем они и будут. Сразу же надо объяснить: что — хорошо, что — плохо. Как в заповедях Господних: почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не приноси ложного свидетельства, не пожелай жены или имущества ближнего твоего. Так и ты: обижать не стану, будете хорошо трудиться — будете в тепле, сытости и под моей защитой, но если что, то я человек воинский, к порядку и строгости приучен, так что, не взыщите! Сразу все и понятно: кто ты, кто они, бояться не надо, но лениться не дашь.
— Ага! И в пристройку!
— Нет! — Мишка с трудом сдержал улыбку. — Сначала расспроси. Кто они, как кого зовут, как раньше жили, что умеют… и прочее. Вот тебе заповедь вторая: интересуйся людьми, чем больше ты про них знаешь, тем легче ими управлять. Не жалей на это времени — окупится!
— Так наврать же может! — Усомнился Афоня.
— Смотря, как спрашивать. Был такой ученый мудрец… э-э иудей, Карнеги звали. Так он говорил, что для человека нет более интересной темы разговора, чем о нем самом. Вот и веди разговор о нем. А чтобы не врал, или не умалчивал — сомнение покажи. Не говори прямо, что врет, а так, усомнись слегка. Он горячиться начнет, доказывать, весь раскроется, а ты на ус мотай.
— Это как же? Ну, усомниться, да еще слегка?
— Да очень просто. Скажет он, к примеру, что у него в хозяйстве три лошади было. А ты спроси: «Всегда три?» Он тут и начнет, что сначала одна была, потом он вторую на Княжьем погосте выменял на шкурки, потом еще что-нибудь про третью. Как звали лошадей расскажет, какой масти были. А ты удивись: как это он на лесных полянах столько корма на зиму заготавливал, спроси о цене, какую за лошадь запрашивали, и за сколько сторговал. Удивись, если сторговал хорошо. С женой его поговори: сколько лет детишкам, чем болели. Удивись, если все выжили, посочувствуй, если не все, вспомни, что и у тебя или у соседей тоже не все дети живы. Пообещай, что если сживетесь, то детей поднять поможешь, расскажи, что лекарка у нас хорошая.
— Да, Афоня, — подтвердил Илья — дети — разговор беспроигрышный. Михайла верно говорит.
— Угу, у меня в моровое поветрия дочка двухмесячная…
— Прости, Афанасий, — смутился Мишка — не знал я.
— Ничего, ты рассказывай. Интересно у тебя выходит. Умным был, видать, тот иудей… как его…
— Карнеги. В общем, к концу разговора, ты все должен знать. Какой работой их до пахоты занять, кого из детишек в теплую избу на ночь забирать надо, чему их учить придется, а что умеют. Сравнивай все время с собой и со своей жизнью, тогда легче понять будет. Не бойся, если и час с ними проговоришь, или больше, всё на пользу. И всегда помни: если притвориться, что не очень веришь, человек начинает доказывать, объяснять — раскрывается весь.
— Понятно. Просто же все! — Преисполнился энтузиазма Афоня. — Я и не думал!
— Не управлял людьми, вот и не приходилось о таких вещах думать.
— Хе-хе. Можно подумать, ты управлял! — Подкусил Илья.
— У меня дед перед глазами, есть у кого учиться. Ну, и книги еще.
— Да, Корней Агеич… вот у кого научиться многому можно. Ну, ладно. Поговорили, привел я их в дом…
— Погоди, рано еще. — Остановил Афоню Мишка.
— Хе-хе. — Снова встрял Илья. — Афоня, ты так до лета домой не доберешься!
Мишка сделал вид, что не слышит и продолжил:
— Третья заповедь — твой вид. Понимаешь, слова — это еще не все, только малая часть. Гораздо больше мы друг другу говорим одеждой, осанкой, выражением лица, движениями рук. Из всего, что один человек до другого доносит, слова составляют меньше десятой части. Треть — это голос, а больше половины — лицо, руки, одежда и прочее.
