Алексей Пехов - Проклятый горн

— У них и мыслей таких нет, — успокоил я его, хотя, если честно, не мог с уверенностью говорить о том, что в головах у большинства магистров. — Никто тебя никому не отдаст. Не нервничай.

Он спрятал руки в карманы:

— Жаль, что Гертруда уехала.

— Поверь, приятель, я жалею об этом не меньше тебя.

Эрик хихикнул и сменил тему:

— Жду не дождусь, когда мне дадут мой собственный кинжал. Только после этого законники наконец-то успокоятся из-за того, что я от них сбежал. Ведь так?

Я глянул на него сверху вниз:

— Хочешь правду?

— Было бы неплохо. Для разнообразия. Большинство стражей считают меня маленьким ребенком.

— Они никогда не успокоятся, Эрик. За все сотни лет своей истории Орден еще ни разу не упускал никого из воспитанников. И они не переходили в лагерь… — Я хотел сказать «врагов», но в последний момент подобрал более подходящее слово. — Конкурентов.

Он снова шмыгнул носом и сказал серьезно:

— Я смогу это преодолеть. Стражи ведь часто сталкиваются с трудностями.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

Мы прошли через калитку Надзора — полукруглые бронзовые створки, ограничивающие выход учеников за пределы школьной территории. Здесь тоже была охрана — трое стражников и с ними один из наблюдателей, как у нас называлась эта должность. Немолодой человек в бархатном камзоле, с толстой серебряной цепью на груди строго посмотрел на Эрика, но я служил для мальчишки прекрасным пропуском, и он с поклоном, по старой традиции, распахнул калитку, громко сказав:

— Один ученик выходит! Один ученик!

Стражник мелом начертил на висящей доске вертикальную палку. Калитка за нами захлопнулась.

— Как в тюрьме, — хмыкнул Эрик, впрочем без всякого недовольства. — Почему нам нельзя покидать школу, пока идут занятия?

Я пожал плечами:

— Сейчас это больше традиция. Раньше — предосторожность. После раскола, когда правила еще не были выработаны, стало непонятно, что делать с детьми, у которых есть дар. Все члены бывшего Братства, и те, кто в нем остался, и те, кого теперь называют законниками, искали учеников для себя. Не было никаких норм и правил приема, поэтому за таких, как ты, порой приходилось драться.

— И нас похищали? — Он все быстро понял.

— Да. Пока ситуация не стала превращаться в настоящую войну. Тогда вмешалась Церковь и всех разогнала. — Я скорчил страшную рожу, и он рассмеялся. — К тому же после Прогансу… кстати, ты вообще в курсе событий?

— Ага, — степенно кивнул мальчишка. — Нам преподают историю стражей. Дважды в неделю.

— В общем, после той истерики многие потеряли доверие к стражам. Слухи ходили самые разные и большинство из них были далеки от реальности. Так что у некоторых людей появилось желание убить стража. Взрослые могут за себя постоять в отличие от детей.

— Я не ребенок.

— Хорошо, — покладисто согласился я. — Но таких, как ты, следовало защищать. Поэтому учеников стали охранять. Но теперь это дело прошлое. Сейчас вас никто и пальцем не тронет. За младшими классами присматривают, конечно, а старшие, как ты успел заметить, могут беспрепятственно ходить по всей крепости и Арденау.

— Поскорее бы и мне такой свободы.

Я с иронией глянул на него:

— Любишь торопить события?

— Просто хочу кинжал. Такой же, как у тебя.

— Ого! Ну это точно не получится. Я никогда не видел одинаковых кинжалов.

Эрик кивнул, соглашаясь со мной:

— Почему они разные?

— Так решает кузнец. Он сам знает, что лучше подойдет каждому из нас, и пока еще ни разу не ошибся.

Мальчик задумчиво хмыкнул, обдумал полученную информацию и поинтересовался:

— Он волшебник? Раз по капле крови может понять, что нужно стражу?

— Не знаю. Никогда не встречался. Раньше один из них жил в Прогансу, рядом с Братством, но после раскола Церковь вывезла его и спрятала. Говорят, они даже сомневались, стоит ли вручать нам кинжалы и дальше.

Эрик посмотрел на меня с сомнением, словно не верил в такую глупость.

— Но довольно быстро в Риапано поняли, что, если уничтожить наследие императора Константина, вокруг разведется такое количество темных душ, что с ними уже никто не справится.

— На истории нам говорили, что раньше кузнецы жили прямо в Братстве, рядом с Прогансу, и стражи с ними беседовали.

— Легенд очень много. Кто-то считает, что есть две семьи кузнецов, кто-то, что это одиночка, который передает свое мастерство следующему ученику. Но да, раньше, до раскола, кузнец был ближе к нам, чем теперь.

— Интересно, где он живет сейчас?

Я вспомнил серые стены монастыря и возвышающиеся над ними снежные пики.

— Не знаю, приятель. Да и так ли это важно?

Он потер шею:

— Ну, мне было бы любопытно посмотреть, как он кует такое интересное оружие. Быть может, когда-нибудь в Риапано поймут, что стражи не опасны, и позволят нам с ним общаться снова. Хотя в Ордене мне говорили, что больше такой ошибки не повторится. А правда, что порой кузнец ковал вторые кинжалы для тех, кто его очень просил? Он считал, что это облегчит стражам работу, а те, в свою очередь, просто собирали светлые души?

— Не знаю, — вновь ответил я. — Хотя мне думается, что это неправда.

— Почему?

— Потому, что тогда не было нужды во втором кинжале, так как Братство было единым и Ордена Праведности не существовало. А значит, не от кого было прятаться.

Он ухмыльнулся.

— Валяй, — подтолкнул я его. — Что смешного я сморозил?

— Ты ошибаешься.

— Так озвучь мою ошибку.

— На уроках истории этому не учат, но я думаю, что кинжалы стражей проверяли сами стражи. Другие в смысле. Чтобы первые собирали только темные души. Иначе как у Ордена появились такие знания?

— Хм… — пробормотал я, но Эрик уже забыл о разговоре, разглядывая Стрелу Совета — первый донжон крепости, который благодаря искусству лезербергских каменщиков уже ничуть не напоминал оборонительную башню и укрепление. Шершавые стены, так похожие на рыбью чешую, уходили вертикально вверх, затем закручивались на половину спирали и резко сужались, превращаясь в островерхую крышу.

Встреча должна была состояться на четвертом этаже, темном и мрачном, украшенном портретами магистров прошлого, старыми знаменами и чучелами иных существ. Эрика заинтересовал пожелтевший визаган верхом на огромном, поеденном молью кабане с коричневыми блестящими пуговицами вместо глаз.

— Ух ты! А это кто?

— Потом, — ответил я, положив ему руку на плечо и увлекая за собой.

Мы довольно сильно опаздывали.

— Этот мальчик голый!

— Этот мальчик, будь он жив, скушал бы тебя на завтрак, а из оставшихся костей сделал бы погремушку для своих детей.