Цитадель один - Алексей Гулин
— Стрела Аримана, — кивнул головой Темный. — Каждое новое поколение будет хуже предыдущего, в то время как в Цитаделях каждое новое поколение будет лучше. Они разделят человечество на две расы, между которыми не будет ничего общего, кроме взаимного отвращения. У них даже для разговора не найдется общих тем. Вы говорили об этом с ними?
— Нет. Это — мой козырь в рукаве, как любит говорит Безымянный. Я распоряжусь им, когда наступит время.
— Правильно. Мы тоже не будем это афишировать, тоже, до поры, до времени.
— Интересно, а почему вы не рассказали никому о том, что Слуги не служат жукам, а являются их союзниками? — поинтересовался Даниил, — Что, время тоже еще не наступило?
Темный кивнул.
— Пока Сопротивление не окрепло, такая правда могла разрушить движение. Представь, если бы с самого начала было известно, что хотят так называемые Слуги, кто стал бы протестовать против их действий? Единицы — люди, понимающие, что свобода превыше сиюминутного благополучия и те, кто лично пострадал от действий Цитаделей. Вот ты сам что бы сделал?
Даниил задумался.
— Не знаю… Я еще учился, когда все началось. Может, я бы и присоединился к ним. Но почему тогда они не рассказали все после захвата власти?
— Безымянный говорил со мной на эту тему, — ответил я, — но, боюсь, не сказал мне всей правды. Он и меня учил действовать так же: быть правдивым, но не до конца. Я скажу тебе свою версию. Я много думал, анализировал слова Безымянного. Он носится с идеей добровольного прихода к ним исключительно по идеологическим соображениям. Придти к благодетелям человечества — это одно, а к пособникам инопланетных оккупантов — это совсем другое. Если бы в начале была рассказана правда — к ним ринулись бы толпы людей, и большинство шло бы за успешной карьерой, для применения новых знаний в своем бизнесе, да и просто потому, что это модно. Это как раз то, чего Безымянный стремился избежать. Те, кто приходит к ним приходит навсегда, разрывая все свои связи — чистый лист, готовый к любым экспериментам. Теперь они могут тщательно отбирать кандидатов, в основном, из молодежи, отказавшись от старших поколений как от ненужного балласта. Недаром, мной он занимается лично: их технология выведения Слуг не рассчитана на совершенно взрослых людей.
— Кстати, несколько месяцев назад мы попробовали разместить англоязычную страничку в Интернете, рассказывающую правдивую историю завоевания Земли, — добавил Темный. — Оба раза страничку убивали в течение нескольких часов. Значит, правда по-прежнему не в чести.
— И все же, — не унимался Даниил, — мне не нравится, когда мной манипулируют. И мне безразлично, кто это делает — Цитадели или Сопротивление.
— Мы, Сопротивление — отражение Цитаделей. Нам приходится следовать за ними. Они выбрали свою маску — маску коллаборационистов, и нам приходится бороться с этой маской. Они воспользовались такой маской для своего удобства — но оказалась, что для их противников эта маска не менее удобна. Тот факт, что ты, уже зная правду, все еще сидишь здесь, а не стучишься в ворота ближайшей базы, свидетельствует о том, что мы достигли своей цели: есть люди, свободные сами, и помогающие освободиться другим. Ведь людям надо так мало — создать простую систему, не позволяющую плохим людям попадать во власть, а если они все-таки смогли туда попасть — чтобы они там не задерживались. Людям надо знать своих руководителей, выбранных ими же, и смещать их, если они плохо справляются со своими обязанностями. Надо отдать власть тому народу, который есть, а не создавать новый народ. Когда-то мы были едины во мнении, что власть надо вырвать у диктаторов, олигархов и экономических кланов. Но одни из нас хотели сделать это сейчас, считая, что дело — в неправильном устройстве государственных систем. Другие же, и их было больше, считали, что дело в людях, неготовых к демократии. Беда всех философов в том, что одни мерили всех по себе, а другие — считали себя выше «толпы»…
— Это мне говорил Безымянный, — перебил я его.
— Это он цитировал меня! Он хорошо запомнил мои слова и все время укорял ими меня, говорил, что я слишком высоко оцениваю людей, а сам считал себя высшим существом, которому позволено все — потому что он умнее.
— Вы, видимо, хорошо знали друг друга?
— Мы были близки настолько, насколько это возможно для людей, которые никогда не видели друг друга и слышали голосов друг друга. Наш спор перерос в противостояние, а противостояние вылилось в борьбу. Я убью его, если у меня представится возможность, а он — меня, если я буду неосторожен. Но одну вещь я все-таки сделаю. Артем, передайте, пожалуйста, привет Безымянному. Пусть он знает, что я жив — и я не сдался.
Темный поднялся, кивнул нам и исчез в зарослях.
Я покрутил головой.
— Становится все интереснее и интереснее. Похоже, мы попали в самую гущу событий и интриг, влияющую на судьбу планеты.
— Это может быть очень опасным, — поежился Даниил, — комары, попавшие в место столкновения двух циклонов…
— Нет. Если бы мы имели дело с прежними властями, нас бы уничтожили — так, на всякий случай. Но мы имеем дело с идеалистами, для которых установление собственной истины важнее собственной жизни. Нет, мы должны знать обе стороны, держаться той, которая нам ближе, но помнить: идеалы тех, кто навел армии пришельцев на нашу планету могут оказаться неверными. И с той, и с этой стороны. Мы должны быть реалистами и не допустить, чтобы свобода не переродилась во вседозволенность, а порядок — в диктатуру. Но это — в будущем, а сейчас мне надо потихоньку идти: срок моего отпуска истекает.
— Подожди, — сказал мне Сергей, — я хочу поговорить с тобой. Ты прослушал, что мне сказала Катя?
— С какой стати? Запись была предназначена тебе.
— Тогда я сам попробую объяснить. Понимаешь, она говорит, что любит меня по-прежнему, что мечтает
