Джон Френч - Тени предательства
— Да-да, — подал ему свою Равашоль. — Такое впечатление, будто последние полгода я не появлялся тут чуть ли не каждый день.
Скитарий ничего не ответил. Но они вообще говорят редко. Адепт подумал: а может, у этого человека в свое время удалили не только чувство страха, но и чувство юмора? Равашоль ощутил легкий дискомфорт, когда механодендриты солдата проникли в его ладонь и дальше — в костный мозг. В глазах скитария зажглись янтарные огоньки, пока пытливые усики считывали машинные коды адепта и брали образцы генетического материала.
— Личность подтверждена, — заявил солдат и махнул своим воинам.
Над дверью загорелась красная лампа. Равашолю это показалось уж слишком наигранным, он отступил в сторону, пока медленно открывалась массивная дверь на колоссальных подшипниках. Ее трехметровой толщины створки могли выдержать всё, кроме, пожалуй, орбитальной бомбардировки. Хотя Равашоль только недавно начал понимать, к чему такие предосторожности с машиной Каба.
Адепт вошел в храм и оказался в широком коридоре с закругленными стенами. Коридор вел в сводчатый зал, от которого расходились еще несколько коридоров, похожих на этот, — ярко освещенных и стерильных. Зал ломился от техноматов, калькулюслогов и адептов, шелестевших мантиями за своими операторскими местами, — каждый из них работал над одним из параметров машины Каба.
Пройдя через зал, Равашоль усмехнулся и вошел в туннель прямо перед собой. Миновав очередной ряд дверей на генно-механических замках, адепт наконец попал в храм машины.
В отличие от предыдущего зала-вестибюля, техников тут не наблюдалось, ведь на самом деле мало кто из них имел доступ в эту часть лабораторий. Лицом к лицу Паллант встретил квартет боевых сервиторов, а их жуткое оружие истребления зажужжало, поймав адепта в прицел. Четырехствольные пушки на турелях, конверсионные излучатели и энергетические «когти» — и все это усилено смертоносной скоростью.
— Имя! — прогремел ближайший сервитор все еще человеческим голосом, но уже лишенным эмоций и жизни.
— Адепт третьего класса Паллант Равашоль.
Пока адепт говорил, визуальные и звуковые сканеры протоколировали его голос, массу, отличительные черты и биометрические характеристики. Только после этого охрана смирилась с его присутствием и опустила оружие.
Равашоль понимал, что ему нечего бояться этих боевых сервиторов, так как он сам разрабатывал процедуру автономной защиты, но все равно при виде их стволов приходилось подавлять в себе дрожь.
Если бы хоть один протокол дал сбой, от Палланта осталось бы сейчас мокрое место.
Адепт прошел мимо боевых сервиторов, похлопал плавно вращавшийся ствол пушки и взглянул на машину Каба с уже знакомой смесью волнения и трепета, возраставших с каждым шагом.
Недвижимая, машина располагалась в дальнем конце комнаты: монтаж гусеничного шасси для ее шарообразного бронированного корпуса еще не был завершен. В диаметре Каба достигал шести метров, а в высоту — все десять, хотя лишний метр добавляли высокие наплечники, защищавшие уязвимые суставы конечностей. Одну из «рук» в избытке украшали реактивные снаряды, а другую — устрашающий энергетический «коготь» и пила, способная разделаться с бронированной переборкой звездолета.
Вокруг Кабы возвышались леса: оружейники адепта Лаану хорошо поработали за последние пару дней, установив на гибкие металлические щупальца тьму-тьмущую смертоубийственных плазменных и лазерных излучателей. Сенсорный набор машины расположился за тремя выпуклыми блистерами в передней части корпуса. Оранжевый глаз, слабо светящийся за их прозрачной поверхностью, говорил, что машина пребывает в режиме ожидания.
«Спит», — решил Равашоль, размышляя, стоит ли считать это забавным или тревожным.
Не успев додумать эту мысль, адепт увидел, как тусклый огонек под сенсорными блистерами разгорелся красным. Машина поздоровалась:
— Здравствуй, Паллант! Рад тебя видеть.
— И я тебя, Каба, — ответил Равашоль. — Как самочувствие?
***Как самочувствие?
Месяц тому назад он бы постыдился своего вопроса. Подобные вещи на Марсе считались не менее чуждыми, чем какие-нибудь ксеносы, но за последние четыре недели отношения Равашоля с Кабой перевернули с ног на голову все то, что, как казалось адепту, он знал о природе машин.
Впервые Каба заговорил с ним во время давнишней дневной смены, когда Паллант усовершенствовал индоктринирующие схемы боевых сервиторов охраны.
Сперва Палланта позабавила манера машины выражаться. Тогда он еще отметил про себя тщательность, с которой неизвестный ему адепт выписал интерактивный механизм Кабы. Но время шло, и Равашоль стал понимать, что эта машина не просто подбирает слова из заранее составленного перечня стандартных ответов, а непосредственно отвечает на вопросы. Адепт начал придумывать все более сложные темы для разговоров, дабы убедиться, что он слышит не прописанные в памяти заготовки банальных фраз. Шли дни и недели, и вскоре Равашоль понял, что вступает в дискуссию с мыслящей машиной, искусственным разумом.
Одна только мысль об искусственном интеллекте завораживала и ужасала. Ведь частью пакта, некогда заключенного между Механикум Марса и Императором, был запрет на исследования такого рода.
И чем больше адепт общался с машиной, тем сильнее он убеждался в том, что имеет дело с уникальнейшим артефактом в истории Механикум; но создано ли это все волей человека или же произошло вследствие непонятных случайных взаимодействий между принципиальными схемами и электронами в мозгу Кабы, ему никак не удавалось понять.
Как бы Равашолю ни нравилось беседовать с машиной по имени Каба, он все же был не настолько наивен, чтобы верить в возможность утаить свое открытие от адепта Луки Хрома.
Равашоль составил прошение об аудиенции и вернулся к рутинной работе, ведь он думал, что канитель с ходатайством займет не менее пары месяцев, но уже через неделю с удивлением обнаружил, что его прошение удовлетворено.
Палланту вспомнился благоговейный трепет и страх, с каким он приблизился к резиденции адепта Хрома, к святая святых внутренней кузницы, к которой вел герметичный транспортный туннель, похожий на те, что во множестве пересекали поверхность планеты в разных направлениях и связывали воедино колоссальные города-кузницы.
Купола этих сооружений вздувались ожоговыми пузырями над обескровленной красной поверхностью Марса — унылые храмы железа, сплошь окутанные дымом, огнем и неустанным гулким ритмом индустрии. Храм-кузница адепта Хрома не был исключением; его могучие бастионы, покрытые начищенными до блеска железными плитами, высились в окружении сотен градирен, бесконечно извергавших над поверхностью купола миазмы, которые растворялись в небесах цвета серы.
Непрестанное громыхание машин отражалось эхом, и, пока Равашоль поднимался по величественной лестнице, именуемой Тысячей Ступеней Совершенствования, на него свысока взирали стальные монументы древних адептов и их творений.
Вот, например, адепт Ультерим вонзает свой взор аж в собственный же сигма-фи-опустошитель, установленный на противоположной стороне стальной лестницы. Трассу заполонили тысячи паломников, адептов, сервиторов и чиновников, каждый из которых торопился выполнить распоряжение начальства. Равашоль гордился принадлежностью к такой могущественной организации, как Механикум.
Обутые в сандалии ноги прытко несли Палланта по дороге, мимо ходульников, громыхающих преторианцев и длинных танкеров, заправленных взращенной в чанах белковой массой. Последнюю потом закачают в бесчисленные раздаточные колонки, из которых и кормится все население Марса.
После изнуряющего подъема по Тысяче Ступеней, через путаные переходы, в которых жили своей механической жизнью всевозможные причудливые и непонятные машины, Равашоля быстренько повели от одного чиновника к другому. Адепт миновал десятки дверей с изображением черепов в шестеренке. Интерьер храма Луки Хрома не мог сравниться ни с чем, прежде виденным Равашолем в жизни, — потрясающий собор во славу Бога-Машины, где светоч науки и разума поит своей лучистой энергией высочайшие образцы механического совершенства.
Уже в покоях старшего адепта, подле алтаря из стали и бронзы, за которым возвышалась воинственная фигура боевого титана типа «Разбойник» в бездействующем состоянии, Равашоль предстал перед марсианским владыкой, распоряжавшимся его судьбой.
Лука Хром, ширококорпусный техножрец, был облачен в кроваво-красную мантию, которой он и не пытался скрыть изобилие аугментики, благословившей все его существо. Ребристые трубки и кабели вились вокруг рук Хрома, исчезая непосредственно в блоке питания за спиной, похожем на пару сложенных крыльев. Над спрятанной под глубоким капюшоном (и тем не менее хорошо различимой) головой кружили сервочерепа, образуя петлю бесконечности. Маска старшего адепта, как уже успел заметить Равашоль, изображала оскаленный череп. Из пасти тянулись кабели, а в глазницах светились красные огоньки.
