Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ
– Видимо, к этому времени подходит к концу запас человеческого терпения, – высказал предположение Ше-Кентаро. – Людям не свойственно жить во тьме.
– Зато людям свойственно убивать друг друга, – саркастически усмехнулся Слизень.
– Ты не ответил, почему тебя интересуют эти убийства.
– Потому что я хочу дожить до рассвета. – Слизень со стуком припечатал опорожненный парпар к крышке стола. – Вот так. И я не хочу, чтобы мне помешал какой-то псих или кучка фанатиков.
– Но пока это единичные случаи.
– Вот именно, что пока. – Слизень быстро взмахнул рукой, словно надоедливую живицу хотел поймать. – Пока об этих убийствах мало кому известно. Но слухи по городу уже поползли. Если убийства будут продолжаться, все это может вылиться в массовую истерию. Люди начнут сначала доносить друг на друга, подозревая, что недавние добрые соседи превратились в маньяков, рыщущих в темноте с зажатыми в зубах ножами. Чуть погодя дело дойдет и до убийств – лучше убить самому, чем оказаться на месте жертвы. До поры до времени слова остаются просто словами. Нужен толчок для того, чтобы они превратились в руководство к действию. Две трети жителей Ду-Морка – люди с неустойчивой психикой, половина из них – законченные психи, от которых можно ожидать чего угодно. Ты знаешь об этом не хуже меня, Ону.
– Ну, я не знаю…
– Скажи мне, если считаешь, что я не прав!
Ше-Кентаро болезненно поморщился. Слизень был прав, хотя соглашаться с такой правотой страшно не хотелось. Для того чтобы понять, насколько ужасающим было положение, достаточно понаблюдать за поведением людей на улице. Сказать, что многие ведут себя неадекватно, – все равно что не сказать ничего. Зачастую действия людей противоречат элементарному здравому смыслу. Одни намеренно делают все, чтобы поставить себя в глупое положение. Другие возводят в ранг жизненного принципа правило «Зачем делать просто, если можно сложно». Третьи, как будто нарочно, делают все наоборот – если в читальном зале висит табличка «Тихо!», кто-нибудь непременно запоет во весь голос. Последователи нетрадиционных религий, проповедующие в общественном транспорте, будущие политики, раздающие на углах календарики со своими фотографиями, непризнанные гении и несостоявшиеся творцы – это уже в-четвертых, в-пятых, в-шестых и в-седьмых. В довершение – алкоголизм и наркомания. О распространенности этих заболеваний не было никакой официальной статистки, и это уже свидетельствовало о том, что дело плохо, причем настолько, что лучше об этом не говорить. И, наконец, всеобщая озлобленность и агрессивность, нарастающая едва ли не день ото дня. Порой, когда идешь в толпе, кажется, что воздух начинает дрожать от желания прохожих выместить всю свою обиду, копившуюся не один малый цикл, на тех, кто находится рядом. Достаточно малейшего повода, чтобы высечь искру.
Взрыв.
– Я устал, – полушепотом произнес Ше-Кентаро.
– Я тоже, – согласился с ним Слизень. – Ма-ше тахонас! Я собираю информацию об этих убийствах вовсе не потому, что мне это интересно. Я боюсь, Ону, до судорог, до рези в животе боюсь пропустить тот момент, когда вся система пойдет вразнос. К Хоп-Стаху этот проклятый город, к Хоп-Стаху страну, с которой я все время борюсь за выживание! Я хочу спасти свою семью.
– Семью? – удивленно повторил Ше-Кентаро. В его сознании образ деятельного и оборотистого барыги, не имеющего имени, а только прозвище – Слизень, никак не вязался с представлениями о семье. – У тебя есть семья?
– А ты, должно быть, думаешь, что я здесь и живу, среди ящиков с товарами? – рассмеялся Слизень. – Нет, друг мой Ону, у меня есть жена и трое детей – две девочки, трех и семи больших циклов от роду, и парнишка, которому уже десять. Ты знаешь, как они представляют себе День? Сынишка как-то раз сказал мне, что День похож на большую арену Центрального стадиона, когда на ней проходит финальный матч по той-пену. Ну, то есть все поле залито светом. Из девочек старшая сказала, что День это та же самая Ночь, только белая. Младшая пока еще вообще не понимает, о чем идет речь. Я хочу, чтобы они увидели рассвет, Ону. Очень хочу. Ради этого я циклами торчу в этой точке, принимаю и продаю товар, которого на самом деле как бы и вовсе не существует.
– Я понимаю, – кивнул Ше-Кентаро.
– Нет, – качнул головой Слизень. – Ты не понимаешь. Ради того, чтобы мои дети увидели рассвет, я на все готов. Если потребуется, я буду лгать, лжесвидетельствовать, воровать, унижаться, просить милостыню, изображая идиота. А если будет надо, я стану убивать.
Ше-Кентаро задумчиво посмотрел на носок левого ботинка. Ону не любил чистить ботинки, поэтому они всегда были покрыты пятнами неизвестного происхождения. Когда Ше-Кентаро смотрел на них, он почти всегда думал о дальних странствиях, отправиться в которые ему не суждено. Но сейчас он думал о другом. Ше-Кентаро пытался сопоставить то, что услышал от Слизня, со своими собственными ощущениями от невозможной тяжести бытия. Слизень был странным человеком. Таким же странным, как и Ше-Кентаро. И мысли Слизню в голову приходили странные. Ше-Кентаро и сам порой ловил себя на том, что делает выводы, уводящие очень далеко. Вот только высказывать их вслух Ону не решался. Если бы у него был выбор, то, подобно многим обитателям моря, Ше-Кентаро предпочел бы спрятаться в раковину и не высовываться без крайней нужды. Он всегда склонялся к мнению, что самый лучший путь, приводящий пусть не очень скоро, но всегда к желаемому результату, это полное бездействие. Универсальная система энергосбережения.
– Я тебе не верю, – сказал Ше-Кентаро.
Да так, что Слизень едва не обомлел.
– То есть как? – растерянно, что было на него совершенно не похоже, спросил барыга.
– Ради благополучия своей семьи ты готов на многое. Но есть грань, которую ты не способен преступить ни при каких обстоятельствах. Я не знаю, где она пролегает. Ты, может быть, тоже не знаешь, но по крайней мере догадываться должен.
– С чего ты это взял?
Ше-Кентаро улыбнулся.
– Иначе я не обсуждал бы с тобой эту тему.
– Как интересно! – ирония явно была напускной. Слизень слегка надул губы и сделался и в самом деле похожим на скукожившуюся улитку без панциря. – Знаешь, что еще было общего во всех шести убийствах? Все они произошли с одинаковыми интервалами – один средний цикл и два малых. Не знаю, обратил ли кто-нибудь на это внимание, но мне кажется, такая периодичность не случайна.
– Один и два. – Ше-Кентаро потер пальцами переносицу. – В сумме – три.
– Или двенадцать, – добавил Слизень.
– Может быть, – согласился Ону. – Но я все равно не понимаю, что это значит.
– Во всяком случае, ты теперь знаешь малый цикл, когда следует проявлять осторожность. Я так, например, вообще в этот цикл своих из дома не выпускаю.
Ше-Кентаро продолжал думать о цифрах. Он любил всевозможные ребусы и головоломки. И не любил кроссворды.
– Если подразумевается число 3, то это можно связать с тем, что до рассвета осталось три больших цикла.
– И что дальше?
– Следовательно, убийца – псих, зациклившийся на идее дожить до рассвета.
– Почему ради этого нужно убивать?
– Ты ведь и сам сказал, что готов убивать.
– Это не одно и то же, – тряхнул головой Слизень. – Убийство, совершенное по определенной, повторяющейся из раза в раз схеме, должно нести в себе какое-то послание.
– А если это ритуальные убийства? – сменил направление Ше-Кентаро.
Слизень задумчиво поскреб пальцем висок.
– Должен признаться, в этой области я не компетентен. У нас разве есть религиозные культы, практикующие ритуальные убийства?
– У нас сейчас вообще ничего нет, кроме культа Ше-Шеола, – ответил Ше-Кентаро. – Любой религиозный культ, находящийся под негласным запретом, может выродиться в Хоп-Стах знает что.
– А, – щелкнул пальцами Слизень. – Я слышал о последователях культа Хоп-Стаха.
– Где?
– По экрану.
– Значит, все вранье, – констатировал Ше-Кентаро.
Слизень, похоже, придерживался на сей счет иного мнения, но решил не высказывать его вслух. Барыга ограничился тем, что пожал плечами и провел ногтем по пустому парпару. Поверхность пластикового сосуда, имитирующего настоящий парпаровый орех, была неровной, покрытой мелкими трещинками, чуть шероховатой и как будто влажной на ощупь.
– Будешь еще джаф? – спросил Слизень.
– Нет, – отказался Ону. – Я все же склоняюсь к мысли, что это ритуальные убийства.
– А мне все равно. – Слизень хлопнул ладонью по столу. – Я только хочу, чтобы эти убийства прекратились, прежде чем о них начнут говорить на каждом углу.
Барыга схватил пустой парпар и постучал им по столу. Тотчас же в комнату вбежал один из подручных.
– Заказ для Ше-Кентаро.
Подручный положил на стол плотный бумажный пакет, прошитый по краю ниткой.
– Смотри, как упаковали, – довольно улыбнулся Слизень. – Не во всяком магазине тебя так обслужат.
