Игорь Алгранов - Никогда не играй в пятнашки
Мы с Надей двинулись следом за парнем. Он толкнул ногой ржавую железную дверь.
— Где же им ещё быть? Жрать они горазды, не выкуришь из кухни…
Здесь тоже никого не оказалось, хотя на столах стояли грязные тарелки, кружки, лежали ложки, вилки, ножи, а в углу, у окна выдачи возвышались неубранные кастрюли с остатками еды. Надя подошла к одному из столов, взяла одну из тарелок и осторожно понюхала, поднеся к носу.
— Хм, еда ещё свежая, — пожала она плечами. — Не обветрилась и не воняет. Даже вполне себе вкусно пахнет. Правда, уже холодная.
Нанд заглянул в ближайшую кастрюлю.
— Каша с тушнёй, моя любимая, гречневая. Это же надо, полкастрюли оставили!
Со стороны кухни раздался резкий звон. Там явно упало что-то металлическое, не иначе, какая-то посуда. Мы разом вскинули оружие и замерли. Больше звуков не доносилось.
— Эй! Кто там, выходи! Не смешно! — выкрикнул Нанд и стал осторожно подходить к проёму в стене, сообщающимся с кухней, с надписью над ним на ржавой табличке мелом: «В столовой и бане все равны». Шутники, однако. Нанд заглянул в проём, но никого не увидел. Я двинулся к двери на кухню, показав жестом Наде, чтобы держалась позади меня и чуть в стороне — прикрывала наши спины.
Из кухни упорно не отзывались, что было уж совсем непонятно. Походило на весьма дурную шутку или всеобщее местное помешательство с исходом в неизвестном направлении. Я кивнул Нанду, и мы одновременно ввалились в кухню — он — через окно выдачи жратвы, я — вышибив ногой ветхую картонную дверь.
На кухне никого не оказалось. Между двух огромных грязных газовых плит посреди кухни валялась, покачиваясь на боку, огромная пустая алюминиевая кастрюля. Наверное, кто-то второпях неловко поставил на край и забыл, а она возьми да и шлёпнись. Когда мы пришли, ага. Бывает. В глубине кухни темнел проход в кладовую, дверь была приоткрыта. Куда же так торопились наши ребята, что побросали вкуснятину? И где они все?
— Ну, чт… там… вас? Приём.
От неожиданности я вздрогнул. Нетерпеливый прерывистый голос Волка шёл от запястья. Сигнал был здесь неважный.
— Нигде никого нет, — ответил я, поднеся задачник к губам и опустив «палыч». В столовой и кухне — недавно готовили и кушали. Идём дальше, проверим госпиталь…
— Лазарет, — поправил меня Волк. Тоже ещё, знаток военного дела.
— Ладно, ладно, знаток…
Пока я говорил, Нанд подошёл к тёмному чулану за кухней и потянул приоткрытую дверь на себя. Дверь противно взвизгнула гнилыми петлями.
Этот серый оказался очень быстр. Наверняка, он раньше был спортсменом, каким-нибудь легкоатлетом, пока я в каком-то оцепенении, по инерции, пытался закончить фразу, перенося тягучие слова из мозга на язык, одновременно вскидывая опрометчиво опущенный «палыч» и щёлкая «собачкой» предохранителя, надо же, откуда я помню это оружейное слово, он дико заревел и прыгнул, Господи, как он быстр! Нанд, уходи в сторону…
— …военного де… Нанд! Уходи в сто… — я выстрелил. Нанд охнул и согнулся пополам — серый ударил его головой в живот, мгновенно извернулся и диким рёвом, слышимым наверно по всей базе, своими грязными деревянными пальцами, как когтями, вцепился ему в шею и начал валить на спину, клацать зубами, вспышка разносит открывшуюся дверь в щепки, мимо, нет, это не я стрелял, это Надя, я ещё только жму на спусковой крючок, целясь в проём, потому что там ещё двое, нет, трое грязных серых, Боже, почему они всегда такие грязные…
— …рону!
Нанд падает в обнимку со спринтером. Его дробовик смотрит в потолок и дёргается вниз, оглушая выстрелом, с потолка что-то сыплется кусками. Одновременно взрывается башка ближайшего серого в дверном проёме, чёрт, я забыл передвинуть регулятор на ударный импульс, отпускаю крючок, рукоятка резко потеплела, кидаюсь к Нанду, тот борется с «атлетом», кладовка обляпывается несвежими мозгами, какая вонь! Они что тут, заживо гниют?! Это же люди, что вы с ними делаете, прозрачные сволочи?!
Я в два прыжка подбегаю и со всей силой пинаю в бок прыгуна, вцепившегося в молодого. Тот, к моей радости, отпускает Нанда, слегка подлетев, падает и перегораживает проход из чулана в кухню. Безголовый, двигающийся по инерции вперёд, спотыкается о него и заваливается на нас, из дымящейся шеи его толчками хлещет тёмная, почти чёрная, кровища. Я выхватываю Нанда из-под струи, повисшей в воздухе, и тащу по полу к выходу. Пока мы так продираемся к свету, Надя кидается к наружной двери, хочет прикрыть нас от возможного прорыва снаружи. Ещё она о чём-то быстро, прижав к щеке запястье, говорит по рации Волку. Я слышу только обрывки фраз со своего задачника, в столовой плохой сигнал. Сзади раздается странный всплеск. Не оборачиваясь, догадываюсь — кровища долетает до пола… Выскочив на улицу и оглядевшись, Надя тихонько охает и машет мне…
— Давай! Скорее, их там тьма! Лезут из здания слева! Из лазарета!
Немного придя в себя от её крика, я смотрю на Нанда.
— Идти можешь?
Тот, хрипит, но кивает, говорить он явно не может. Под подбородком у него какое-то кровавое месиво. Я рывком ставлю его на ноги и подталкиваю к выходу. Сзади раздается знакомое мычание. Серые, новые и свежие, вываливаются из кухни в количестве не менее десяти. Как они все уместились в том чулане?
— Ходу!
Мы выскакиваем на площадь, и я на секунду теряюсь. Из соседнего здания, не иначе — того самого чёртова лазарета, со стонами ломятся серые, их много, кошмарно много, не меньше трёх десятков тащатся в нашу сторону по улице и сколько их там ещё внутри? Со стороны КПП раздаются знакомые хлопки, и тут же, с наших запястий звучит голос Волка.
— Ребята, у нас проблемы!
— Что ещё? — спрашиваю я, на бегу поддерживая Нанда. Надя бежит сзади и, что называется, лицом назад.
— Из гаража валят серые и… там, в глубине, пятнашки! Мечутся, так и норовят выскочить. Совсем озверели, день на дворе! Там, не иначе, есть спуск под землю. Н-на!.. Положил первые ряды, но… поднажмите. Деды волнуются. Ну и вонища тут! Нашли кого из ребят?
— Нет. Это какой-то дурдом! Они везде!
— Эх, пэпэшечка, не подведи! Егорыч, смотри в оба!
Мы кое-как, по диагонали, пересекаем этот проклятый бесконечный плац-палац и добираемся до аллеи.
— Ир, справа! — кричит Надя. Я не глядя полосую вбок невидимым лучом. С треском вспыхивает красный от ягод куст шиповника, и из-за него, лопаясь, вываливаются обожжённые трупы двух серых.
— Держимся середины! — я снова подталкиваю Нанда. Внезапно он падает, и мы останавливаемся. Перевернув его, я вижу глубокую рану на шее. Вся рубашка его пропитана кровью. Задачник на его руке что-то озадаченно бурчит и недовольно пищит. Я догадываюсь, что он пытается сделать микроинъекцию.
— Вот гады, порвали парня! Надя, помоги мне!
Мы вдвоём взваливаем Нанда мне на плечи и снова бежим. Ещё сто метров, пока их не стало слишком много. Ну и тяжёлый же ты, молодой!
— Где вы там? Они толпой валят! У меня «палыч» сейчас перегреется! — рявкает мне в руку Волк. — Пулемет бы мне…
Нанд роняет дробовик и совсем отключается. Надя подбирает оружие и закидывает на плечо. Она что-то бормочет себе под нос, но я не слышу, и некогда спросить. Вдруг я отчетливо ощущаю её голос прямо в своей голове: «Только не упади, милый, только не упади…»
Раздаётся сухой и громкий треск выстрела, потом, почти сразу, ещё один. Вот и дедов обрез заговорил.
— А-а! Заразы! Сколько же вас! — это снова Волк. Быстрее! Я уже начинаю задыхаться под двойным весом, взрывается болью коленка, повреждённая в прошлом году в московском рейде, неудачно спрыгнул с платформы на рельсу… Позади слышится хор хриплого дыхания и звуков «ы» и «у». Все, что могут произносить эти бывшие люди… Ещё полста… Я весь в крови, когда успел пораниться? А, это, должно быть, Нандова.
— Держись, парень, — пытаюсь прохрипеть я на бегу. — Надо выжить, а то кто же этих гадов будет спасать… или всю жизнь нам теперь их убивать? А, Нан? Достаётся тебе… ф-фух… в последнее время…
Из-за плотных высоких кустов по краям аллеи в конце этого бесконечного асфальтированного двора показываются «скворечник» и наша машина перед воротами. Зрелище — не для слабых нервами. В кузове стоит, облокотившись на кабину, Волк и тихими хлопками палит почем зря из «палыча» в сторону гаража, двери которого выходят на площадку перед въездом на базу в двадцати метрах от машины. Из этой бездонной «кишки», сложив собой уже огромную дымящуюся кучу, вываливаются серые, словно их выдавливают из огромного тюбика как странную и страшную полуживую зубную пасту. Волку помогает дед Егорыч, периодически давая залпы из своего старинного чуда. Но ему приходится подолгу перезаряжать свой малозарядник. Складка сидит в кузове и подает Егорычу патроны из ящика.
— Егорыч! — кричу я деду. Он, да и все трое, оборачиваются ко мне. — Заводи!
