Андрей Уланов - Автоматная баллада

Она и сейчас не чувствовала ни боли, ни страха — только любопытство. Расплата придёт позже, несколько часов спустя. И эти часы им обоим ещё нужно пережить.

— Спрашивай.

— Как тебя зовут?

Этого вопроса Швейцарец не ждал. «Зачем ты меня спас?» казалось ему куда более логичным вариантом, но…

— Ты можешь называть меня Швейцарец.

— Это имя такое? — недоумённо переспросила девушка.

— Другого пока не будет.

«А какое имя у тебя, спрашивать не стану, — подумал он. — Потому что не хочу, не желаю его знать. Потому что для меня сейчас ты должна, обязана оставаться просто девушкой. Безлико и серо… и никаких ниточек. Ты для меня всего лишь инструмент, причём дорогой, но ещё не известно, насколько полезный.

Ты для меня почти никто, и ничто нас не связывает.

…кроме безумного ночного бега.

…и тех минут, чуть больше суток назад. Когда уже под утро ты, наконец, решилась уснуть и, спящая, доверчиво прижалась ко мне.

…и за это я обещаю — что бы ни случилось, как бы всё ни обернулось…

…твои кошмары уже никогда не смогут достать тебя наяву!»

Девушка тем временем с удивлением наблюдала, как из вороха тщательно увязанных шкур появляется… появляется нечто, более всего напоминающее…

— Это что, лом?

— В каком-то смысле, — Швейцарец присоединил к толстому стальному обрезку странно изогнутую деревяшку и задумчиво погладил образовавшийся в результате костыль. Костыль, непонятым образом умудрявшийся сочетать грубовато-неказистый вид со впечатлением не просто тщательной, а сверхтщательной отделки.

— Это можно назвать и так. В том смысле, против которого нет приёма.

Только когда он бережно извлёк из вороха шкур ещё более тщательно замотанный свёрток, аккуратно распустил бечёвку, и на конце чёрного цилиндра тоненько блеснул мыльный пузырь линзы, девушка начала понимать:

— Это… винтовка, да?

— Это — Красотка, — строго произнёс Швейцарец. — С винтовками мужики в деревнях на кабанов ходят. А это — Красотка, запомни.

— Запомню, хотя я бы…

— Ты, — Швейцарец встал, — сейчас возьмёшь вот этот бинокль и наведёшь его на валун с большим белым пятном.

— А где…

— Рядом с местом, где мы выбежали из леса. Справа от тропы.

Он лёг на «коврик», неторопливо вытащил из нагрудного кармана первую пятёрку патронов… помедлив, вложил три обратно. Те, кто идёт по их следам, должны появиться в пределах четверти часа, но пока собачьего лая не слышно, а значит, незачем зря холодить порох.

— Сейчас… ага, нашла, нашла. И что дальше делать?

— Смотреть, — произнёс Швейцарец. — Внимательно смотреть.

Рассветный туман почти пропал, и все пять дымков были отлично видны — тонкие серые нитки, словно какой-то великан захотел пришить висевшее над долиной облака к земле. Дымки тянулись к небу строго параллельно вертикальной нити прицела — ветра не было и в помине. Равно как и миражей от нагретой солнцем земли. «Идеальные, считай, условия для стрельбы, — подумал Швейцарец, — будто в закрытом тире».

— Отличный шанс для тебя, Красотка, — прошептал он. — Покажи, на что ты способна.

Винтовка упруго ткнулась в плечо.

— Ты попал, — девушка, казалось, сама не верила в то, что говорила. — Ты попал в камень.

— Точнее, — не отрываясь от прицела, выдохнул стрелок. — Что попал, я вижу и сам. Левее, правее, выше белого пятна? Валун большой…

— Облачко было… — девушка замялась, — кажется, слева и чуть выше.

— Кажется… — ворчливо повторил Швейцарец, вкладывая новый патрон.

Затем его «накрыло». Знакомое, уже далеко не первый раз испытываемое, но всё равно не перестававшее восхищать его ощущение. Он и Красотка вдруг стали единым целым, стрелок растворился в оружии, ласковое тепло разогретого пристрелочным выстрелом ствола воспринималось едва ли не чётче биения сердца. Швейцарец ясно чувствовал, как туго упёрся скат гильзы, спуск прошёл последние миллиметры… скользнула вперёд игла бойка… ослепительно-яркой точкой полыхнул капсюль… обтекая скользящую по нарезам пулю, ринулся по стволу огонь… и невидимая нить протянулась следом за буравящим воздух металлом. Он чувствовал эту пулю, вернее, её чувствовало то существо, что возникло в результате слияния человека и его винтовки. Чувствовало и знало, что благодаря этой нити уже покинувшая ствол пуля всё ещё является частью их-его и на неё, эту пулю, даже можно воздействовать… но никакой нужды в этом не было — ещё не выбрав до конца ход спуска, Швейцарец знал, что попадёт.

Больше всего на свете он любил именно это ощущение — сравниться с ним не могло ничто.

Горячая кровь и холодная сталь… жар, что рождается под ударом бойка и передаётся толчком приклада в плечо, захлёстывает всё тело, при этом оставляя мысли столь же ясными, как и оптика. Совершенный биомеханизм, человеко-винтовка, которому для окончательного погружения в нирвану требуется всего лишь одна-единственная вещь — цель по ту сторону прицельной марки. Эй, святые! Все, сколько вас там есть, в оружейном раю — дайте же мне цель, настоящую цель!

К голосу оружия небеса всегда благосклоннее, чем к людям, а понятие «всегда» включает в себя и «сейчас».

— Хочешь помочь? — не отрываясь от прицела, тихо спросил он.

— Да.

— Тогда читай стрелковую молитву. Только не вслух, про себя.

— Я… я не знаю такой молитвы.

Швейцарец фыркнул.

— Она простая, — сказал он. — Повторяй за мной: да сохранит наши стволы святой Токарев и святой Шпагин, да сбережёт нас от осечек святой Кольт, да сделает наш спуск плавным святой Маузер и да направит наши пули в цель святой Браунинг.

Это казалось всего лишь несильным ударом, но, когда шарфдесятник Храма Руслан Долин поднёс к груди ладонь, в неё упруго толкнулась тёплая струя. Затем долетевший наконец звук выстрела выдернул землю у него из-под каблуков. Со стороны это выглядело так, словно командир попросту споткнулся — целых пять секунд, пока ещё один храмовник не превратился в наглядное пособие на тему: человеческая голова после прохождения сквозь неё твёрдой, остроконечной и сверхзвуковой пули.

— Лежать! — прошипел Шемяка. — Тихо! Ни звука!

— А…

— Тихо, мать твою! Это козлоящер!

Полной уверенности у Айсмана не было, но когда из кустарника с фырканьем вывалилась светло-коричневая туша, радоваться своей догадливости Сергей не стал. Во встрече с самым опасным существом болот радостного было чертовски мало, с какой стороны ни гляди.

— Куда в него лучше стрелять?

Обернувшись на шепот, Сергей с ужасом увидел, как Энрико — вот послала же тётка Фортуна идиота! — приподнявшись и упёршись «банкой» в камень, целится в монстра из автомата.

— Нишкни, холера! — шёпотом заорал Айсман, одновременно подсекая ботинком «банку» «АКМа». Падая, автомат ударился о камень, а затем об его ствольную коробку приложился и сам хозяин.

Шемяка оглянулся — до твари оставалось метров триста, и хотя над водой звук разносится далеко, шансы были. Козлоящер, по сути, всё же ящер, а не какое-то там млекопитающее, и потому на слух полагается куда реже, чем на иные источники информации. А ветер дует от него.

— Сергей…

— Это — козлоящер! — Айсман скрипнул зубами. — Я говорил о нём раз пять, не меньше. И говорил, что нужно делать при встрече с ним. А вы кивали в ответ.

— Ты говорил — падать и не двигаться.

— Именно.

— А про уязвимые места этого монстра… — девушка осеклась, увидев лицо развернувшегося к ней следопыта: белое как бумага, без единой кровинки… с глазами, которые сложно было поименовать иначе как бешеные.

— Если мы переживём ближайшие пять минут, — прошипел Сергей. — Я … уложу тебя мордой в болото, … и … в зад.

«И это будет называться: легко отделалась, — мысленно добавил он, — потому что на самом деле мне хочется просто разорвать тебя в клочья. Куда более мелкие, чем оставляет козлоящер».

Так, спокойно… спокойствие. Вдохнуть, сосчитать до пяти, выдохнуть…

Он посмотрел на болото. Тварь стояла всё там же, наклонившись к поверхности болота, и пыталась что-то то ли разглядеть, то ли вынюхать. Вот приподняла морду, огляделась по сторонам… снова наклонилась.

— У козлоящера нет уязвимых мест, — тихо сказал Шемяка. — На голове и спине у него панцирь. Вроде черепашьего, но не сплошной, а сегментный… и потому позволяет твари двигаться куда более свободно. Примерно такой же панцирь и на брюхе, только малость поуже, чем на спине. Где панциря нет — кожа, очень толстая и прочная.

— Неуязвимых зверей не бывает, — влез в разговор Энрико.

— Верно. Уязвимое место козлоящера — глаза. Возьмёшься с трёх сотен метров погасить его гляделки?

Козлоящер выпрямился. «Ёжкин кот, — почти с восхищением подумал Шемяка, — до чего ж здоровая тварь — метра три роста, при том, что на полусогнутых. А вот чего Лёшка гнал, что урод, когда стоит, на человека похож, только с рогами? Ни фига он не похож, в коленях два сустава и хвост… да и форма башки не соответствует, даже без учёта рогов… всех трёх пар. Ну, чего ты по сторонам глазеешь, а, чудо-юдо? Шёл бы себе…»