Александр Пономарёв - Проект "Вервольф"
Мейнер кивнул, зажал сцепленные в замок ладони между колен и низко опустил голову.
— А что будет со мной, с вами, с остальными сотрудниками? — спросил он, не отрывая глаз от пола.
— Я буду работать на фабрике в отделе новых разработок, — сказал я, вставая из-за стола, — а вы можете делать всё, что захотите, если вас не отправят на фронт. Ладно, Фридрих, принеси мне ключи от кабинета.
Ассистент пошаркал к выпирающей из стены дверке с ребристым верньером, набрал код, повернул ручку и вернулся обратно со связкой ключей. Мы вместе прошли в угол за железным шкафом для документов, Мейнер загремел ключами, толкнул дверь, и отступил в сторону.
Я первым вошёл в темноту кабинета. Под ногами захрустело стекло. Щёлкнул выключатель, ярко вспыхнул потолочный светильник, и мы увидели разбитое вдребезги оборудование, расколоченную мебель. На полу сверкали осколки лабораторной посуды, темнели следы от высохших лужиц, всюду валялись растрёпанные книги, листки исписанной бумаги. Косо висели на одном гвозде металлические полки — на стенах остались горизонтальные полосы в тех местах, где когда-то они находились — в углу лежал опрокинутый сейф, из которого торчала сорванная с петель дверца.
— Что здесь произошло? — строго спросил я, повернувшись к ассистенту.
— Господин барон, на той неделе заходила ваша жена, просила отдать ей артефакт, — ответил ошеломлённый Фридрих, растерянно глядя на беспорядок.
— Зачем?
— Я не знаю, — пожал он плечами. — Я сказал ей, что не могу это сделать без вашего разрешения, и она ушла.
Давя каблуками осколки, я прошёл к растерзанному сейфу, заглянул. Там, кроме скомканных листов бумаги, ничего не было. Рядом в куче мусора блеснули прозрачными стенками две уцелевшие шприц-ампулы со свастикой в венке из волчьих следов на одном боку и готической надписью: «Вервольф» на другом.
«О-о! Никак та самая вакцина! Надо бы прихватить на всякий случай».
Я присел, словно что-то хотел разглядеть в этой мешанине из кусочков стекла, бумаги, деревянных щепок и пыли, незаметно сгрёб пухлые тюбики из мягкого пластика в ладонь, спрятал в рукаве шинели.
— Как часто ты приходил в лабораторию? — спросил я, выпрямившись.
— Я был здесь каждый день с утра и до позднего вечера.
— И что — ты ничего не заметил?
— Никак нет, господин барон. Всё было в порядке, а к вам в кабинет я не заглядывал.
— Поня-я-я-тно. Ладно, прибери здесь всё. — Я повернулся, хрустя битым стеклом, пошел к двери, но на пороге остановился и бросил через плечо: — Хотя нет, оставь, как есть. Ты свободен.
Я обогнул серую громаду шкафа, взял со стола перчатки и покинул лабораторию.
Дома меня тоже ждал сюрприз. В кабинете Валленштайна я обнаружил такой же разгром, как и в здании на Курфюрстендамм. Ящики выдернуты из стола и лежат на полу, бобина с плёнкой валяется в камине. Вернее, почерневшая измятая жестянка, сама плёнка и тетради сгорели, остались только обугленные кусочки коленкоровых обложек.
Хорошо, записная книжка всегда со мной, я носил её, как некий талисман. Из-за неё я здесь оказался… Так, стоп! Я попал в это время из-за браслета. Вот чёрт, я про него совсем забыл!
Я бросился к столу, поднял опрокинутое кресло, достал из внутреннего кармана книжку. Надо вспомнить, как он выглядит, сделать набросок.
На полу россыпью лежали перьевые ручки. Я взял одну, откинул крышку чернильницы. Упс! Пустое дно глянуло на меня чёрным глазом. Что делать? Что делать? Думай, Саня, думай. Карандаш! Я упал на колени, заползал, как ребёнок, на четвереньках. Ага, щас! Разбежался! Нет здесь карандашей!
Вот, блин, попал так попал. Ногтем скрести что ли? Эй, а это что такое? За ножкой журнального столика что-то блеснуло. Я подполз ближе, вытащил на свет голубоватый кристалл в виде черепа со следами клея на обратной стороне. Ого! А вот это уже интересно. Я сунул камень в карман, снова полез под стол и сгрёб в ладонь перочинный ножик: узкий, с цилиндрической ручкой, чем-то похожий на хирургический скальпель. То, что надо!
Я вернулся к столу, перевернул книжку и на задней обложке нацарапал свёрнутую в рулон волну с летящими на пенистых гребнях черепушками. Отодвинулся, посмотрел критически. М-да! Художник от слова худо. Ну да ладно, как смог. Настоящего браслета нет, так, может быть, хоть этот поможет.
Сунув книжку в карман, ещё раз оглядел разгромленный кабинет. То ещё зрелище. Хорошо! Я хлопнул в ладоши и энергично потёр ими. Делать здесь больше нечего, поеду в горы, пора настоящим делом заняться.
Под ровный рокот мотора, не отвлекаясь на дорожные препятствия типа ям и канав — ну нет их в Германии — я анализировал сложившуюся ситуацию. Дела складывались интересным образом. В основе моего плана лежал артефакт, вернее, его свойства. Я хотел уничтожить обломок камня, а потом вплотную заняться запасами вакцины на фабрике, но кто-то меня опередил и спутал все карты.
Хотя, почему кто-то? Тоже мне секрет Полишинеля! Это благоверная Валленштайна неожиданно вступила в игру. Но для чего? Может, она догадалась, что я не её муж? Возможно. Тогда что в кабинете барона делал кристалл из перстня Шпеера? Я вынул камушек из кармана, повертел его перед глазами, любуясь игрой света в гранях.
Получается, что Сванхильда и Макс действуют заодно. Интересно, что их объединило?
Я вспомнил день нашей встречи с оберфюрером и разговор после стычки с подвыпившими франтами. Тогда он с ненавистью высказался о богатых прожигателях жизни. Несомненно, с его точки зрения Валленштайн тоже относился к этой категории: титул, деньги, положение в обществе, Гитлер не обделяет вниманием, если не сказать больше.
По сравнению с Максом Валленштайн просто счастливчик, баловень фортуны! Оберфюрер происходил почти из низов: мать прачка, отец слесарь на ремонтно-механическом заводе. Типичный представитель пролетариата, человек, который сделал себя сам.
Как ещё он должен относиться к тому, кто в силу рождения и путём удачной женитьбы получил больше возможностей и обошёл его в борьбе за благосклонность фюрера? Правильно! Ненавидеть и страстно желать мести. Недаром у Макса было такое счастливое лицо, когда австрийский псих отчитал меня, как щенка, и назначил его куратором проекта.
Ну ладно, с этим понятно: деньги, власть и всё такое. А что Сванхильда? Какой прок ей выступать против мужа? Может, она решила, что он женился на ней из-за денег? Так большинство великосветских браков на этом основаны.
Измена? Тоже не вариант. Валленштайн был помешан на работе и всё время пропадал в лаборатории. Стоп! А почему я думаю об измене в этом ключе? А если это барон рогоносец, а третий в треугольнике — Шпеер?
Тогда всё логично! Эти двое объединились, чтобы испортить жизнь Валленштайну, а теперь уж и мне. Сванхильда крадёт основной компонент в производстве оборотней и громит лабораторию, Шпеер уничтожает всю документацию, бедняга барон не справляется с заданием фюрера, отправляется в застенки папаши Мюллера и — вуаля! Счастливые любовники падают друг другу в объятья.
Я врезал руками по рулю. Этот вариант событий не входил в мои планы. Нет, не потому, что мне жалко Валленштайна, он та ещё сволочь и должен получить по заслугам, просто я хотел уничтожить артефакт, а вместе с ним и всю наработанную на фабрике вакцину, а эта су… мымра всё испортила. Где мне теперь его искать?
Размышления неожиданным образом прервались в городке на границе Тюрингии и Баварии. Я остановился у перекрёстка со всех сторон зажатого фахверковыми домами. Выкрашенные в коричневый цвет перекрещенные балки каркаса отчётливо выделялись на белых стенах, высокие крыши с мансардными окнами в несколько ярусов придавали зданиям забавный вид.
Эсэсман в зимнем камуфляже и белой каске поверх шерстяного «чулка» с прорезью для глаз стоял ко мне лицом. В поднятой руке трепетал красный флажок. Слева от солдата мёрз мотоцикл с пулемётчиком в коляске. Тот сидел, вцепившись в рукоятку МГ-42, и вертел головой, посверкивая стёклами защитных очков.
За спиной регулировщика грохотала гусеницами по брусчатке колонна тяжёлых танков. Прямоугольный корпус, шахматное расположение катков, плоская, чуть скошенная вперёд башня и длинный ствол пушки без труда выдавали хищников Великой войны. «Тигры» своим ходом добирались с завода до ближайшей железнодорожной станции.
Столпившиеся на тротуарах зеваки радостно кричали торчащим из люков танкистам, мужчины махали шляпами, мальчишки провожали колонну восторженными взглядами и что-то оживлённо обсуждали, тыча пальцами в бронированных монстров. Женщины и девушки посылали воздушные поцелуи, одни вытирали слёзы умиления, другие — те, что помоложе, — с весёлым визгом подскакивали на месте, игриво помахивая ручкой.
Ревя семисотсильным мотором, последний танк скрылся за углом высокого дома с остроконечной крышей. Эсэсман скрутил флажок, сунул за пояс, похлопал руками в трёхпалых рукавицах.
