Бен Бова - Месть Ориона
Запели стрелы. Не обращая на них внимания, хетты толкали массивные створки, люди падали, но три огромных бревна медленно поползли вверх, освобождая засовы.
Наложив стрелу на тетиву, я увидел бросившегося ко мне Александра, он бежал через открытую площадь перед воротами.
– Опять ты! – завопил он.
Эти слова оказались для него последними. Приблизившись, он замахнулся копьем, я уклонился и вонзил железный меч по самую рукоять в его грудь, пробив бронзовый панцирь. Когда я вырвал клинок, ярко-алая кровь хлынула на золотые рельефные узоры, и я ощутил бешеный прилив удовольствия, боевого восторга – ведь мне удалось отомстить человеку, вызвавшему эту войну своим безрассудством.
Александр осел на землю, свет погас в его глазах. И тут в мое левое плечо вонзилась стрела. На мгновение меня обожгло болью, но привычным усилием воли я приказал ей стихнуть и вырвал стрелу, несмотря на то, что зазубренный наконечник разорвал мою плоть. Хлынула кровь, но я заставил сосуды закрыться, а кровь загустеть. Но пока я занимался этим, троянцы подбежали ко мне. Скрип огромных створок остановил их, известив меня о том, что Скейские ворота наконец отворились. За моей спиной послышались вопли, и в город устремились колесницы, они мчались прямо на меня.
Троянцы бросились врассыпную, я отошел в сторону. На первой колеснице стоял Агамемнон, кони его ударили копытами по мертвому телу Александра, колесница подскочила на трупе и прогромыхала дальше, преследуя бегущих врагов.
Я отступил, поднятая колесницами пыль попадала мне в глаза, оседала на коже, одежде, окровавленном мече. Жажда крови угасла, я смотрел на дорожную пыль… На окровавленное тело Александра, попадавшее под копыта лошадей и колеса многочисленных колесниц. Ко мне подошел Лукка, на щеке и обеих руках которого виднелись свежие раны. Впрочем, они не были серьезными.
– Битва закончилась, – подытожил он. – Теперь начинается бойня.
Я кивнул, почувствовав внезапную усталость.
– Ты ранен, – заметил он.
– Это не опасно.
Он поглядел на рану, качнул головой и пробормотал:
– Она как будто уже наполовину зажила.
– Я же сказал, что рана не тяжелая.
Нас окружили воины, на их лицах читалась тревога… Не испуг, но явное беспокойство.
– Наступило время воинам собирать свою дань, – произнес Лукка.
«Пора грабить», – следовало бы сказать ему. Красть все, что сможешь унести, насиловать женщин, а потом предать город огню.
– Ступайте, – вымолвил я, вспомнив, что первый пожар в городе разжег собственноручно. – Со мной все будет в порядке. До встречи в лагере.
Лукка слегка прикоснулся кулаком к груди, а потом повернулся к остаткам своего отряда.
– Следуйте за мной, – приказал он. – Помните: не рисковать. В городе полно вооруженных мужчин. К тому же некоторые женщины умеют пользоваться ножами.
– Любая бабенка, которая попытается зарезать меня, пожалеет об этом, – с угрозой вымолвил один из воинов.
– Любая бабенка, которая увидит твою уродливую рожу, немедля кончит жизнь самоубийством!
Они расхохотались и отправились прочь. Я насчитал тридцать пять человек. Семеро погибло.
Некоторое время я стоял возле стены и следил за колесницами ахейцев и пехотой, вливавшейся теперь в распахнутые ворота. Дым становился гуще. Я взглянул на небо и заметил, что солнце едва поднялось над стеной. Стояло раннее утро.
«Итак, дело сделано, – сказал я себе. – Твой город пал, Аполлон. Твои планы разрушены!»
Но я не чувствовал никакой радости, никакого восторга. Я понял – это не месть: смерть тысячи мужчин и юношей, пожар и гибель города, который строился не один век, не приносят радости. Изнасиловать женщин, увести их в рабство – это не триумф.
Я медленно побрел прочь. Площадь опустела, лишь изувеченное тело Александра и трупы других воинов оставались на ней. За первым рядом колонн храма к небу рванулось пламя, повалил дым.
«Жертва богам», – с горечью подумал я.
Подняв над головой окровавленный меч, я вскричал:
– Мне нужна твоя кровь, Золотой! Не их, а твоя!
Ответа не последовало.
Я поглядел на останки Александра. «Все мы смертны, царевич Троянский; братья твои убиты, отец твой, наверное, сейчас умирает. Но некоторые из нас умирают неоднократно. И лишь те, кому повезет, – только раз».
А потом мне в голову точно извне пришла мысль: «А где же Елена? Где златокудрая женщина – причина этой бойни? Где расчетливая красавица, пытавшаяся воспользоваться мною как вестником?»
20
С обнаженным мечом в руке шагал я по главной улице горевшей Трои, утро потемнело от дыма костров и пожарищ… Порожденных огнем, который разжег я. Причитания и рыдания женщин раздавались повсюду, мужчины разражались воплями и грубым хохотом.
Рядом обрушилась кровля, взметнувшаяся туча искр заставила меня отступить на несколько шагов. Быть может, это тот самый дом, в котором я переночевал; впрочем, утверждать наверняка было сложно.
Я поднимался по улице, грязной от пыли и сажи, забрызганной кровью троянцев. В канаве посреди улицы алела красная жидкость.
Двое детей с криком бросились мимо меня. Трое пьяных ахейцев со смехом преследовали их. Я узнал одного из них: гиганта Аякса, не выпускавшего из рук огромного кувшина с вином.
– Возвращайтесь! – вопил он пьяным голосом. – Мы не причиним вам вреда!
Но дети исчезли в дыму, свернув в переулок.
Я поднимался к дворцу, мимо базара, лавки теперь полыхали столь яростно, что у меня на руках даже потрескивали волоски… Мимо груды тел, возле которой немногие из троянцев еще пытались задержать нападавших. Наконец я достиг ступеней перед дворцом, которые тоже устилали поверженные тела. На верхней ступени, припав к одной из массивных каменных колонн, сидел Политос. Он рыдал.
Я бросился к нему:
– Ты ранен?
– Да, – проговорил он, качая седой головой. – Ранена моя душа.
Я облегченно вздохнул.
– Взгляни: всюду смерть и огонь. Неужели для этого живут мужи? Чтобы уподобляться дикому зверью?
– Да, – ответил я и, схватив старика за костлявое плечо, выкрикнул: – Да, случается, что мужи ведут себя подобно животным. А иногда поступают, как велят им боги. Люди могут построить дивные города и сжечь их. Ну и что же с того? – говорят боги, такова наша воля, не пытайся понять нас, просто смирись с тем, каковы мы.
Политос поднял на меня глаза, покрасневшие от слез и дыма.
– Итак, мы должны смиренно принимать судьбу… Покоряться прихотям богов… И плясать под их дудку, когда они потянут за веревочку! Неужели это говоришь мне ты?
– Богов нет, Политос. Есть только злые и жестокие создания, смеющиеся над нашей болью.
– Нет богов? Этого не может быть. Наше существование должно иметь причину. Должен же быть порядок во вселенной!
– Мы делаем то, что нам приходится делать, мудрец, – буркнул я мрачно. – Мы повинуемся богам, когда у нас не остается выбора.
– Ты говоришь загадками, Орион.
– Возвращайся в лагерь, старик. Здесь тебе не место. Того и гляди, какой-нибудь пьяный ахеец примет тебя за троянца.
Но он не пошевелился, лишь прислонился к колонне.
Я заметил, что некогда ярко-красная краска на ней потемнела и кто-то уже выцарапал острием меча имя – Терсит.
– До встречи в лагере, – напомнил я.
Он грустно кивнул:
– Да, до встречи… В час, когда могучий Агамемнон будет делить добычу и решит, сколько женщин и сокровищ понадобится ему самому.
– Ступай в лагерь, – сказал я еще решительнее. – Немедленно. Это не совет, Политос, а приказ.
Он глубоко вздохнул и выдохнул воздух, а потом неторопливо поднялся на ноги.
– Возьми этот знак. – Я передал ему браслет, который мне вручил Одиссей. – Будешь предъявлять его любому пьяному грубияну, который захочет снести твою голову с плеч.
Он без слов принял вещицу, она оказалась велика для его худой руки, поэтому он нацепил браслет на тощую шею. Я расхохотался.
– Ты смеешься в гибнущем городе, – проговорил Политос. – Господин мой, ты становишься настоящим ахейцем.
Он неуверенно принялся спускаться по ступеням – похоже было, что этому человеку все равно, куда идти.
Я вошел в зал, вдоль стен которого выстроились изваяния, ахейские воины уже отдавали распоряжения слугам, приказывая им брать богов и относить статуи к кораблям. А потом направился в тот открытый дворик, некогда бывший таким очаровательным. Теперь повсюду валялись сброшенные и разбитые горшки, затоптанные цветы; многочисленные трупы заливали кровью траву. Крохотная статуя Афины исчезла. Огромная фигура Аполлона валялась разбитая на куски. С мрачным удовольствием я ухмыльнулся, увидев обломки.
Одно из крыльев дворца уже полыхало. Я видел, как огонь вырывается из окон, потом закрыл ненадолго глаза, пытаясь припомнить, где находятся покои, в которых Елена беседовала со мной… Но как раз там теперь бушевало пламя.
