Лариса Петровичева - Изгнанник
Режиссер пихнул Дрегиля под локоть.
– Пиши давай! Такой сюжет!
– Ну вот, а вы говорите, что ставить, что ставить, – передразнил Шани. – Идей и сюжетов тысячи, думайте. И обращайтесь: я по долгу службы столько этих сюжетов видел, что Античность мы и догоним, и перегоним.
В это время скрипнула дверь, и в зал заглянул растрепанный гонец инквизиции. Увидев Шани, он сорвал с лохматой головы шапочку с пером и поклонился.
– Ваша неусыпность, простите, что беспокою, – проговорил гонец, – но там ведьму привезли и требуют прямо сейчас ее на огненное очищение отправлять. Дескать, очень зловредная.
* * *– Бей ее! Бей! Чего смотришь?
Заплечных дел мастер по имени Коваш, огромный, уродливый и угрюмый, мрачно смотрел на крикунов и ничего не делал. Он подчинялся напрямую Шани и без его приказа и пальцем бы не дотронулся до лежащей на полу девушки. Ведьму приволокли родственники скоропостижно скончавшейся почтенной лекарицы Мани, изрядно помутузив девчонку по пути. Сейчас родня толпилась в дверях пыточного зала и советовала Ковашу приниматься за дело, давая практические рекомендации по пыточному ремеслу. Коваш вдумчиво перебирал инструменты в своем ящике и даже не смотрел в сторону советчиков.
– Дядя, а посади ее в железную бабу! И костерком понизу!
– А можно еще вон на ту деревяшку. Как раз пополам растянет.
– Слышь, дядя! А вон теми крюками ее приголубь пару раз! Чтоб неповадно было порчу наводить на порядочных людей!
– Я тебе не дядя, – подал голос Коваш и выразительно посмотрел на самого крикливого советчика. Тот поутих, но вскоре снова принялся рассуждать о том, для чего нужны вон те вилы и вон та распялка, и как бы их применить к наказанию зловредной ведьмы, желательно прямо сейчас.
Войдя в помещение и отряхивая шляпу от мокрого снега, Шани некоторое время слушал эти богоугодные советы, удивляясь народной фантазии и безжалостности, а потом рявкнул:
– А ну вон отсюда все! Устроили тут базар! Вон!
Родственники покойной обернулись и собрались было дружно послать Шани по матери, но затем, увидев под плащом официальную инквизиторскую рубашку-шутру с алыми шнурами и сообразив, что перед ними не абы кто, а серьезная персона, дружно сняли шапки и поклонились.
– А мы ничего, ваша милость, – елейно промолвил один, высоченный крепыш с изъеденным оспинами лицом. Он комкал в руках шляпу и старался не смотреть декану в лицо. – Мы ведьму приволокли. Загубила она мою матушку, гадина. Вон валяется, падаль. Вы уж покарайте тварину по всей строгости закона.
Толпа расступилась, и Шани прошел в допросную. Ведьма действительно лежала на полу и не подавала признаков жизни. Из всей одежды на ней была только драная нижняя сорочка.
Шани присел рядом на корточки и взглянул ведьме в лицо: совсем молоденькая и, если бы не рыжие кудри, красивая. Рыжих он люто ненавидел, и ведьма с таким цветом волос вряд ли могла бы рассчитывать на снисхождение.
В этом смысле Шани не был одинок. В Аальхарне издавна считалось, что Змеедушец, вечный противник и соперник Заступника, был рыжим – и таким цветом волос награждаются его дети на Земле. Среди ведьм, конечно, встречались и блондинки, и шатенки, но рыжеволосых было подавляющее большинство. Протянув руку, Шани брезгливо прижал пальцы к шее девушки – ага, пульс еще прощупывается – и приказал:
– Родичей – вон. Пусть дожидаются официального вызова в суд. А сюда – лекарника, иначе она у нас до дыбы не дотянет.
Медицина Аальхарна, тем более для колдунов и еретиков, была скорее карательной, чем действительно способствующей выздоровлению. Впрочем, пока Шани пил традиционную чашку кевеи и отогревался после мокрой метели на улице, инквизиционный лекарник сумел быстро обработать ссадины девушки и привести ее в сознание. Коваш умело закрепил ведьму на горизонтальном станке – она уже поняла, куда попала, и ее симпатичное личико превратилось в застывшую маску ужаса. Отставив чашку, Шани подошел к станку и ласково спросил:
– Как тебя зовут, девица?
– Дина… – прошептала девушка. В огромных черных зрачках отражался свет факелов вперемешку с животной паникой. – Дина Картуш.
– Картуш, Картуш… – припоминал Шани, пролистывая кое-как составленный протокол задержания. По нему выходило, что почтенная Маня вчера назвала рыжую проклятой тварью, а сегодня уже отправилась в добрые руки Заступника на небеса. По мнению родни, малефиций был налицо. По мнению аальхарнского судебного производства – тоже. – Это не тот ли Картуш, который служит архивариусом собора Святой Троицы?
– Да, это мой отец, – пролепетала ведьма. Шани усмехнулся: вот тебе и две равно уважаемых семьи. А Дрегиль жалуется, что ему сюжеты неоткуда брать. Надо устроить его писарем в инквизиционную канцелярию: он тогда и правда станет первым столичным трагиком. Конечно, если у него останется время на творчество.
– Я его знаю, очень достойный человек, – похвалил Шани и сделал знак Ковашу.
Тот прекратил копаться в своем ящике и извлек из него зубастые клещи. Для пущего антуража, подумал Шани, они должны быть ржавыми и с застывшими потеками крови, но палач содержал инструменты в образцовом порядке и никогда бы не допустил ничего подобного. Дина покосилась в сторону Коваша и сдавленно вскрикнула.
– Я не собираюсь тебя истязать, – заверил Шани и с некоторым цинизмом добавил: – Больше необходимого. Говори правду, и я обещаю снисхождение к твоей бедной душе. Итак. Что вчера произошло между тобой и почтенной Маней?
Коваш слегка сжал клещами плечо девушки, и та закричала так, словно ее кромсали тупой пилой. Шани посмотрел, не сильно ли надавил палач: не сильно, даже кровь не выступила. Коваш с виду был страшнее, чем на деле.
– Повторяю. Что произошло между тобой и старухой?
– Больно… – простонала Дина, и по ее щекам полились слезы. – Не надо, пожалуйста… Я все расскажу, только не мучьте.
Шани кивнул, и Коваш убрал клещи. На плече стремительно наливались синяки. Ведьма всхлипывала.
– Слабые ведьмы пошли, – пробасил Коваш. – Не то что в старые времена, помните? Я, бывало, дыбу на третью степень закручиваю, а она знай себе песни поет да плевать на всех нас хотела.
Несмотря на старое знакомство, заплечных дел мастер всегда обращался к Шани только на «вы» из уважения к статусу и знаниям.
– Раньше были времена, а теперь мгновения, – задумчиво произнес Шани и будто невзначай похлопал ведьму по раненому плечу; та взвизгнула. – Слушаю тебя, девица.
Собственно говоря, он не узнал ничего нового. Да, вчера на лестнице в подъезде почтенная Маня обругала девушку последними словами, но Дина ничего не ответила, и Маня ушла к себе, а рыжая – к себе: почтенная лекарица при всякой встрече полоскала Дину на все лады, так что подобное обращение девице давным-давно было не в новинку. Утром Маня умерла, потом собралась родня и быстро нашла виновную. Чего там было искать-то – соседняя дверь. О ссорах Мани и Дины все прекрасно знали. Отец пробовал заступиться, но куда ему одному против пяти Маниных сыновей. И вот Дина здесь, но в этом нет ее вины, потому что она никогда и никому не делала ничего плохого. Шани слушал, и что-то мешало ему сделать окончательный вывод о виновности рыжей. Более того – он отчего-то не мог продолжать допрос. Ведьму следовало изучить на предмет виргинального состояния, побеседовать о связях с Погубителем рода человеческого, однако Шани смотрел на перепуганную измученную девчонку и понимал, что не сделает ничего предписанного протоколом.
Я словно опять стою на табуретке с петлей на шее, подумал он вдруг, а сиденье вырывается из-под ног, и я падаю.
Не самое приятное ощущение. Непонятно даже, откуда и почему взялось.
– Понятно, – сказал наконец Шани, закрывая папку с протоколом. Будем считать, что Заступник завещал быть милостивым к ближнему, и сегодня юная ведьма легко отделалась. – Коваш, снимайте ее и тащите в камеру. Тело старухи уже доставили на вскрытие?
Коваш утвердительно качнул головой и принялся снимать ведьму со станка. Вопросов по поводу несоблюдения процедуры допроса он не задавал, будучи искренне убежденным в том, что начальству лучше знать, какой подход избрать к ведьме. Дина безучастно смотрела в сторону, и Шани словно прочел ее скомканные усталые мысли: это все потому, что я рыжая. Никогда мне не везло.
В коридоре его встретил архивариус Картуш – маленький и жалкий, с перевязанной головой и свежим синяком под глазом. Когда-то дорогой, а теперь уже изрядно заношенный плащ был накинут поверх незатейливого домашнего одеяния. Архивариус кинулся к инквизитору и упал на колени, загораживая проход.
– Моя Дина, – причитал Картуш, – моя девочка!.. Ваша неусыпность, всеми святыми клянусь, она не ведьма. Она ни в чем не виновата!.. Пожалуйста, помогите нам…
Из рукава его плаща словно случайно вывалился тряпичный сверток. Светлая ткань развернулась, и Шани увидел «Семь юдолей скорби» – бесценное издание еще языческих времен и в отличном состоянии – даже позолота на корешке не стерлась, а некоторые листы, судя по всему, так и не разрезали.
