Николай Инодин - Звериной тропой
Первая жена Каменного Медведя умерла родами, оставив ему двух мальчишек — близнецов. Сильно любил её, до сих пор вспоминает звонкий смех, толстые чёрные косы, достававшие до колен. Когда Красная Лиса танцевала танец весенней чайки, даже старики начинали щёлкать пальцами. Вторую жену, бездетную, заломал медведь когда она собирала морошку в тундре. Больше жён шаман брать не стал. Сыновья выросли, женились, всю работу в яранге делали невестки. Прошлой зимой один из сыновей пропал на нерпичьей охоте, в стойбище вернулись три собаки из десяти, волоча за собой обрывки алыков. Одна из них потом издохла от ран. Видно, голодный хозяин льдов напал на упряжку. Пройти по следам не удалось — сильный шторм разломал припай и оторвал его от берега. Невестка собрала детей и вернулась в род своего отца. Второй сын уплыл на юг вместе с родичами.
— Мои дети растут, отец — сказал он — Где я найду сыновьям жён, за кого отдам замуж дочерей? Прости, отец, но мы уйдём с остальными людьми.
Каменный Медведь смотрел на него, и кивал. Шевелились губы сына, но изо рта выходили слова его жён. Обида толкнула отца в сердце, старик молча собрался, взял копьё и ушел в скалы. Когда вернулся, говорить в стойбище было уже не с кем.
«Теперь сиди, старый дурак, делай бабью работу». Каменный молоток в его руках раз за разом ударяет по куску моржового мяса. Моржатина — добрая еда, тому, кто набил ею живот, долго не захочется есть. Вода в котелке закипела, и шаман бросил в неё мясо. Подумав, покрошил на дощечке пригоршню вяленых оленьих кишок, бросил туда же, помешал, чтобы варево не прилипло к стенкам.
«Глупый келе отчистил котлы от следов старой хорошей еды. Как можно так верить своей удаче, чтобы отчистить старую? Захочет ли новая еда лезть в голый котёл? Они пошли в сторону моржового лежбища. Может, в этот раз принесут с собой моржа?»
Представив, как злые духи тащат через горы огромную тушу, старик заулыбался. Хо! Не надорвались бы бедные келе! «Хорошо бы, они ушли насовсем. Мешают только».
Варево в котелке снова закипело, старик старательно размешал костяной лопаточкой пену, подождал немного и снял котелок с огня. Перелил бульон в чашку, мясо выложил на дощечку, а в вареные кишки добавил квашеной оленьей крови. Много правильной еды, и человек работает с охотой, ходит быстро, а живёт долго. Сначала шаман принялся за моржовое мясо — хватал край куска зубами, взмахом ножа отсекал жёсткую плоть у самых губ, и проглатывал, практически не жуя. Съев мясо, заел его кишками с кровью, и запил добрую еду бульоном.
После еды люди ложатся спать, потому что когда работает живот, ноги должны отдыхать. Каменный Медведь поел хорошо, но не слишком обильно, поэтому вышел к морю, сел на камень и стал смотреть на выход из залива — не мелькнёт ли на волне полная людей байдара. Потом поймал себя на том, что нет-нет, да и посмотрит направо — не возвращаются ли к стойбищу странные духи. Разозлился на себя, взял топорик и пошёл срубать сучья с плавника — запас дров следует обновить, не всё можно на жирнике готовить, а запас нерпичьего жира до морозов не обновить. Три раза принёс по большой охапке сучьев, а келе всё нет. Куда пропали? Может, заблудились, пути не знают ведь…
Старик ударил себя ладонью по лбу. Глупая стала голова, какое ему дело до пришлых келе, пусть уходят, куда хотят, и не лезут больше к человеку!
Чтобы не думать о духах, в отлив Каменный Медведь взял мешок, и пошёл к дальней отмели собирать съедобные ракушки. Выбирал самые крупные, набрал полмешка. Пока возвращался, набрал ещё и морской капусты. Поднимаясь к стойбищу, совсем не смотрел в сторону яранги Лунного Песца. Пусть не думают келе, что они ему зачем-то нужны. Только самих келе в стойбище не было. Бросив мешок с ракушками на болтающиеся на вешалах нарты, шаман пошёл к яранге пришлецов. Свежих следов на траве не было.
«Ушли — таки»? Почему-то эта мысль не вызвала радости в сердце. Каменный Медведь заглянул в ярангу. Котлы с мясом стоят, мешки висят на стенке. Киснет баранья шкура, сложенная мездрой внутрь. Нет, не собирались они уходить.
«Потеряли дорогу? Люди обычно в пургу блудят, летом дорога всегда видна. Они чужие здесь, однако, могли заплутать. Даже гость из дальнего стойбища иногда теряет следы в чужих скалах. Келе, что принял облик странного зверя, может ли чуять дорогу, как собака? Ы-ых, откуда знаю?»
Старый шаман поднялся на место собраний, снова посмотрел вдоль побережья. Никого. И вдруг заметил две точки, ползущие к стойбищу со стороны перевала. «Что с ними станет, они же духи»- обругал себя Каменный медведь и пошёл к своей яранге. Нужно было ещё покрошить и залить тюленьим жиром морскую капусту и поставить вариться ракушки, нарезать и залить жиром водоросли.
***«А дедушка нас пасёт всё плотнее. Вчера опять в ярангу лазил, все секретки посносил. Но ничего не берёт, только смотрит. Странный дед, за кого он нас с Махой принял? Не боится, но и близко не подходит. Наверно, заразы опасается. Смотрит издалека, но внимательно. Главное, изводить себя почти перестал, и нас с Марусей заодно. Привык наверно. И рыбу взял».
Так, силовая часть тренировки закончена, теперь растяжечку, черти её дери. «В первом классе свободно мог ногу коленом за голову заложить, а теперь всё скрипит, хрустит и не гнётся. Терпеть надо, и глубже, глубже… Абориген совсем близко подошёл, чуть не в затылок дышит… А я не вижу, и того, что Маха на него уставилась, в упор не замечаю, занят очень… Ещё ниже…»
Пара морщинистых, но сильных рук плавным движением помогла достать головой до земли, потом ещё раз, и ещё.
— Кэн торо бу, нынкай, кэн торо бу.
«Понять бы ещё, что это значит…. Фигня, продолжаем наклоняться…»
***Выходишь из яранги, а у входа на шесте висит крупная рыбина. Вкусная, лосось гораздо вкуснее наваги. «Вот упрямые келе! Хотя очень похожи на живых существ. Если бы сам не видел, как они из-за границы мира пришли, принял бы за мягкотелого неизвестной породы и его домашнее животное. Запасы делают, к зиме готовятся, простые духи этим не занимаются, как волки они, налетели, сожрали, нагадили и понеслись дальше. Видно в том, другом мире, духи не похожи на наших. Опять же, тот что на человека похож, Землю слышит не хуже сильного шамана, но не камлает, а сидит ровно, и даже почти не дышит. Может быть, потому что второй ему всегда помогает?» Пока голова мысли перебирала, руки дело делали — сняли рыбу с шеста, распороли брюхо, вылили икру в деревянное корытце, мясо, плотное, красное, начали с хребта срезать. Вкусно. Особенно с черемшой. «Я взял у келе еду. Может, через эту рыбу они попытаются влезть в моё тело и похитить душу? Кому нужна моя старая душа! А рыба вкусная, может, самому на реку сходить?»
На следующий день оставшиеся в стойбище жители поднялись в одно время. И Каменный Медведь снова, опираясь на верное копьё, смотрел, как пришлые бегают, прыгают и вертятся. Потом двуногий келе начал что-то знакомое делать, только неправильно маленько. Он растягивал ноги! Зачем это ему? У келе нет плоти, видимость одна, а этот сел на свой тощий зад, ноги раздвинул, и к земле наклоняется, руки вытягивая то вверх, то вперёд. «Ы-ы, Каменный Медведь, ты не старый шаман, ты старый слепой дурак. Худые глаза стали, не видят того, что увидел бы и червяк, от рождения не имеющий глаз. Думал, в чужом мире другие духи, а то, что люди в другом мире тоже другие, не смекнул глупой своей головой. Стыдно, однако, сильно стыдно!»
И снова руки учителя, вырастившего много сильных воинов и охотников, оказались умнее его головы, легли на лопатки чужого, остановили ненужные рывки, заставили позвоночник идти плавной волной.
— Не спеши, мальчик, не торопись — сами вырвались изо рта привычные слова.
ГЛАВА 9
Из-за бесконечного полярного дня Роман окончательно потерял счёт времени, поэтому спать укладывается, когда начинают слипаться веки, благо шторы в яранге задёргивать не нужно. Проснувшись, начинает день с утренних процедур. Машке проще, она всю свою жизнь спит, когда спится, и активна, когда нужно двигаться. Сегодня утром сунула Роме в руки тушку самого натурального сурка и от еды отказалась — сыта мол. Похоже, нашла в окрестностях целый город и хорошо поохотилась. Откуда сурки в тундре? Хотя, бараны же нашлись…
С тех пор, как шаман признал в нём человека, времени на сон у Ромы почти не осталось. Тренировки теперь затягиваются на несколько часов, старый учитель (Лао Цзы, блин, в натуре) заставляет часами стоять в неудобной позе, а уж обычное «дышите — не дышите» сумел превратить в изощрённую пытку. Зато Роман начал понемногу здешний язык осваивать, пока на уровне «твоя — моя» и «не понимаю», но вода камень точит. Одна беда — почти ничего из шаманского угощения Рома не смог себя заставить съесть. Когда старик вывернул в долблёное корытце из кожаного мешка куски вонючего мяса с такой же кровью, его новый ученик из яранги вылетел пулей. Прополоскало его в тот раз со страшной силой, половину тундры заблевал. С другой стороны, шаман от копчёной баранины нос воротит, похоже, соли они здесь совсем в пищу не употребляют. Так что, кроме свежатины, на совместных трапезах есть нечего. Зато старик показал, как кору карликовой ивы для еды готовить, довольно вкусно выходит. И щавель дед запасает, точно как Ромина соседка по офицерскому общежитию — варит, в тару закладывает, и горячим жиром сверху заливает. Только тара напрягает — не привык Шишагов заменять деревянную и глиняную посуду кожаными мешками. Речная вода на перекате журчит, плещет и бьётся о мокрые камни, разбрасывает брызги и пенится. Борода старого шамана развевается на ветру, который ударяет на вешалах одна об одну подсохшие пластины юколы. Машка развлекается — леммингов ловит, прыгает туда-сюда. Колышется под ветром кожаная поверхность походной палатки. Только бедный Шишагов не шевелится, сидит в поперечном почти шпагате между двух валунов, делает вид, что ему нравится. И дышит старательно. Восемнадцать ударов сердца вдох, восемнадцать ударов сердца выдох, и чтобы переход от одного к другому со стороны был незаметен! Старика Роман пока понимает через два слова на третье, но дед удачно привлекает для пояснений Ромин посох. Понравился ему, такой прочной и тяжёлой древесины шаман раньше не встречал.
