Михаил Михеев - Крепость

Мичман, которого только что при всех так изящно назвали сопляком, возмущенно побагровел, но артиллерист, обернувшись, внезапно крикнул:

– Смолев, подойди!

Немолодой седоусый кондуктор, внимательно осматривавший ствол орудия, краска на котором от жара во время стрельбы скукожилась и висела лохмотьями, повернулся и быстрым шагом подошел к офицерам. Во фрунт, что интересно, не вытянулся. Артиллерист усмехнулся:

– Мы с ним на одном корабле прошли Цусиму… Смолев, вот ты мне скажи, правильно мы сделали, что японцев угробили?

– Так точно, вашбродь.

– А вот мичман Панин утверждает, что не надо было их топить.

– Эх, вашбродь. – Хотя Эссен и стоял достаточно далеко, он все равно явственно услышал вздох. – Не хлебали вы морскую водичку. И не видели, как их корабли по нашим морякам, по головам шли и винтами рубили. И в плену вас не били. Моя бы воля, я бы их вообще из воды не вытаскивал.

– Ладно, Смолев, иди, – махнул рукой артиллерист, прерывая начавший скатываться в неприятное русло разговор.

Эссен тоже не стал слушать дальше и решительно направился к Бахиреву.

Командир «Рюрика» в своей каюте, налив себе рюмку коньяка и вооружившись отточенным до остроты иглы карандашом, привычно колдовал над картой. Все же штурман остается штурманом при любых обстоятельствах. Настроение его было приподнятым, он привычно делал вычисления, мурлыкая себе под нос веселую мелодию. При виде высокого начальства он не прервал столь интересного занятия, лишь кивнул в сторону крейсера – все же авторитетов, перед которыми стоило тянуться во фрунт, для Бахирева не существовало. К тому же здесь были только свои, так что условностями можно было пренебречь.

– Ну, что скажешь, Михаил Коронатович?

– А что говорить? – Бахирев выпрямился, чуть качнулся, держась за поясницу – не мальчик уже, однако, – и повернулся к Эссену. – Камимуру мы, похоже, утопили. Во всяком случае, среди выловленных его не оказалось.

На самом деле адмирал Камимура выжил. Взрывной волной его вышвырнуло из разбитой рубки, и крейсер, погружаясь, не утянул его на дно. В бессознательном состоянии он был поднят на борт спасательной шлюпки, где к лицам и изорванной до неузнаваемости форме не очень присматривались, да и ожоги у него на лице были страшными. Матросы своего адмирала не выдали, и, кто попал к ним в руки, некоторые русские моряки на свою беду узнали намного позже, но это уже совсем другая история.

– Одним врагом меньше.

– Именно так. А в остальном… Угля пока достаточно, но боезапас необходимо срочно пополнить, так что идем к точке рандеву. Пять часов экономичным ходом – и встретимся с кораблем обеспечения.

– Если его без нас уже не встретили, – нахмурился Эссен.

– Во-первых, некому, – Бахирев остался невозмутим, – а во-вторых, он способен уйти практически от любого японского крейсера и утопить любой миноносец, если тому не повезет оказаться на пути «Херсона». Мы ведь это, кажется, уже обсуждали. Что-то ты хандришь, Николай Оттович.

– Устал. Не молоденький, чай, уже. – Эссен и впрямь чувствовал себя, как выжатый лимон. – Надо что-то делать с пленными. Или высадить где-нибудь, или захватить какой-нибудь корабль и отправить их во Владивосток. Команду можно сформировать из бывших наших пленных.

– На худой конец, нейтрала перехватим, – кивнул Бахирев. – Хотя это уже хуже, никогда не знаешь, чего от них ждать. Мы им пленных, чтоб они их в нейтральный порт отвезли, а они их прямиком в Японию. И будут они потом снова с нами воевать.

– Ну не топить же их, в самом-то деле. И оставлять нельзя – даже если ничего не сотворят, просто будут нас объедать. Это ведь под три сотни лишних ртов, на которых мы не рассчитывали и которые нам абсолютно не нужны.

– Да уж, недодумал Андрей Августович, что у нас будут пленные, не предусмотрел, – печально усмехнулся Бахирев.

– Он и так сделал больше, чем можно было ожидать. Колоссальную работу провернул, я, к примеру, не уверен, что смог бы осуществить такое. И потом, – Эссен непроизвольно понизил голос, – мне почему-то кажется, что он вовсе не собирался брать пленных. Каким-то он в последнее время стал… жестким, что ли. Проскальзывали у него в разговоре мысли о тотальной войне, если помнишь, хотя что это такое, можно только предполагать.

– Война на уничтожение, как мне кажется, – безразлично пожал плечами Бахирев. – Если так, то это логичное завершение его мыслей, хотя, думаю, они не только и не столько его.

– И чьи же? – прищурился Эссен.

– Может, потомков, а может, и без них обошлось. Читал я кое-какие труды британских и немецких теоретиков по этому поводу. Там, кстати, интересные мысли попадаются, британцы вообще уже утверждают, что стоят выше других уже по факту принадлежности к какой-то там расе. И не стоит делать удивленные глаза – мои предки воевали практически во всех войнах, равно как и твои. Только не забудь, я ведь из казаков, в детстве меня учили многому, и, хоть успел просолиться, мне интересно все, что касается войны, в том числе и сухопутной. Так что, думаю, нам придется готовиться к очень тяжелым потрясениям. Впрочем, Андрей Августович этого и не скрывал, хотя, чувствую, не все нам рассказывал. Ничего страшного, главное, чтобы в этих войнах уничтожали мы, а не нас.

– С этим, боюсь, могут возникнуть проблемы. Я сейчас слышал один интересный разговор…

После того как Эссен закончил пересказывать услышанное, Бахирев некоторое время молча смотрел перед собой, а потом непроизвольно сжал кулаки. С хрустом переломился ни в чем не повинный карандаш, и это, похоже, немного привело командира «Рюрика» в чувство. Удивленно посмотрев на обломки в своей ладони, он швырнул их на стол и со злостью сказал:

– Мальчишки, мать их. Толстовцы. Не зря его, сволочь бородатую, от церкви отлучали. За его проповеди я б на рее повесил.

Эссен задумчиво покивал. Действительно, в таланте писателя графу Толстому не откажешь, но все его идеи о непротивлении злу насилием и прочая муть разлагающе действуют на мозги. В момент, когда надо драться за свою родину, все эти идеи о любви к ближнему своему и показном героизме могут принести только вред. Да и потом, Эссен лично знавал некоторых сослуживцев графа еще по Севастополю, и были они о его качествах как офицера весьма низкого мнения, единодушно говоря, что у покойного графа из всех необходимых офицеру качеств присутствует только личная храбрость. Писательским же талантом всех недостатков не заменишь. Однако, к сожалению, вопросы воспитания молодежи пришлось отложить на более удобное время, сейчас у них имелись задачи поважнее, и, решив, что осколок снаряда в руку или ногу излечит прекраснодушных идеалистов от вредных мыслей намного вернее строгих внушений отцов-командиров, двое старших офицеров крейсера занялись обсуждением дальнейших планов.