Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Бедная Амелия, как обычно, висела на телефоне и напряженно что-то выясняла, бросая частые беспокойные взгляды в сторону Саскии. Потом поманила к себе Виллема, и они принялись что-то выяснять вдвоем.
Руфус кивнул.
— Что-то не так? Или у нее просто такая работа?
— Да нет, ничего особенного. Просто на том конце провода много нервных людей. Она старается их всех успокоить.
— Им не понравилось, что вы вот так сплавились по реке?
— Им вообще вся эта история не нравится.
Руфус кивнул.
— Значит, дочка ваша считает, что я на нее похож? Вот это комплимент!
— Рада, что вы так думаете, — улыбнулась Саския. — По-моему, Амелия просто красавица, хоть по нидерландским стандартам у нее и необычная внешность.
Руфус перевел взгляд на Саскию:
— А большинство нидерландцев выглядит как вы?
— Да.
— Что ж, тоже неплохо.
Саския сглотнула.
— А во мне каких только кровей не намешано, — снова заговорил Руфус. — Черный я такой из-за прапрадедушки Хопвелла, африканца. Он был рабом у индейцев чикасо.
— У индейцев тоже были рабы?
Руфус кивнул.
— Еще как, мэм. Полно. Чикасо — одно из пяти так называемых цивилизованных племен, живших на юго-востоке. Они старались жить как белые. А у белых бывают рабы. Вот и они завели у себя рабство. Позднее эти Пять племен оттеснили на запад, через Миссисипи в Оклахому, — в те времена эти места называли Индейской территорией. Рабов взяли с собой. Хопвелл родился в рабстве году этак в 1860-м. Когда началась Гражданская, многие в Пяти цивилизованных племенах поддержали Конфедерацию — они хотели, чтобы все осталось как было. Когда наступил День освобождения, семья Хопвелла взяла фамилию Грант.
— В честь генерала?[540]
Руфус улыбнулся и кивнул.
— Так что это и моя фамилия. Руфус Грант. Я ведь так толком и не представился.
— Ясно. Что ж, рада наконец толком познакомиться.
— И я. Так вот: моя семья осталась жить с чикасо. И это оказалось ошибкой. Дело в том, что из всех Пяти цивилизованных племен чикасо жили западнее всех, на самом краю нынешней Оклахомы. Их территория граничила с Команчерией — землями команчей, самого мощного и воинственного индейского племени. Их боялись больше всех остальных. В то время команчи жили как всегда: нападали и грабили фермы и ранчо белых или Пяти племен. Однажды, в 1868 году, они напали на чикасо, все сожгли, угнали лошадей. Насчет пленных у них была, можно сказать, своя политика. Маленьких детей, с которыми возни больше, чем прибытка, просто убивали. Взрослых убивали медленно. Но детей в определенном возрасте, примерно от семи до двенадцати, уводили с собой и принимали в племя.
— А Хопвеллу Гранту было восемь лет.
Руфус кивнул.
— Восемь. И он умел обращаться с лошадьми, а для команчей это был ценный навык. Так что они взяли его в плен, а позже продали квахади.
— Квахади?
— Еще одно племя команчей. Самое свирепое, дикое, свободолюбивое. Они сдались последними. Хотя в конце концов тоже сдались. Так что в 1875 году Хопвелл оказался в Форт-Силле. Это Оклахома. Не так уж далеко от территории чикасо, где родился. Разумеется, всю его семью вырезали при том налете, а сам он к тому времени сделался настоящим команчем.
— Только… только чернокожим, — заметила Саския.
Руфус покачал головой.
— А это им было неважно. Команчи — не раса, а образ жизни. Бывали и белые команчи, и команчи-мексиканцы, и черные, и команчи, прежде бывшие каддо или шейеннами. Какие угодно.
— Так вы говорите, он оказался в Форт-Силле…
— Там их держали некоторое время, вроде как в плену. Это так и называется: период пленения. А когда все успокоилось, то кончилось тем, что кое-какую землю команчам оставили. Выделили им наделы площадью по сто шестьдесят акров. Многие сдавали свои наделы в аренду белым ранчерам, другие разводили скот и всякое такое. Хопвелл пошел в ковбои. Около 1900 года женился на женщине моложе себя: точно не знаем, но думаем, она была наполовину из команчей, наполовину белой. У них родился сын. Мой прадед. Он вырос на ранчо, а когда началась Первая мировая, завербовался в армию. Там тоже нужны были люди, знающие, как обращаться с лошадьми. Вернувшись, женился на женщине, с виду на него похожей, — мы думаем, она была мексиканка… ну и так далее. Дед воевал во Второй мировой. Вернулся целехоньким, в эпоху бумеров обзавелся семьей. У него родился мой отец. Как-то так. Вплоть до Второй мировой мы занимались лошадьми, но дальше времена изменились — кавалерия сменилась танками. Я в армии стал механиком. Чинил танки, БТРы и всякое такое. — Он усмехнулся. — Там мясо и шкура, тут железо — а суть одна.
Хьюстон
Гонки до Шугарленда, открытые на следующее утро, обернулись самым дружественным чемпионатом: таким, в котором всем весело и никто не чувствует себя побежденным. Поначалу казалось, что «лодочники» разобьют Руфуса наголову. До самого Шугарленда русло Бразос было свободно — даже свободнее, чем обычно. Шкипер по имени Митч гордился своей быстроходной моторкой, и расход бензина его совершенно не тревожил. Даже при нынешней жаркой и влажной погоде для охлаждения хватало свежего ветра, дующего в лицо; на большой скорости пассажирам приходилось даже прятаться от ветра — всем, кроме Аластера, который впервые после крушения самолета выглядел совершенно живым. С его прической — рыжеватой щетиной с проблесками седины, сквозь которую кое-где просвечивал голый череп, — ветра можно было не бояться, да и кровососущие насекомые не застревали у него в волосах. Бразос здесь текла напрямик, почти без излучин, — и, за исключением редких мест, где ее пересекали мосты, напоминала какую-нибудь субтропическую реку, привольно текущую по краю, где не ступала нога человека.
Пожалуй, это больше всего удивляло Саскию в Техасе. Она прекрасно знала, что за густой завесой зелени, окружающей реку с обоих берегов, скрывается вполне современный ландшафт: фермы, дороги, электростанции, нефтеперерабатывающие заводы. Это мог подтвердить и Виллем со своей картой: открываешь — и видишь со всех сторон фермы и небольшие городки, постепенно переходящие в пригороды Хьюстона. Однако глазам их представала та же экосистема, что окружала их с самого приземления в Уэйко: деревья, оплетенные лозами и диким плющом, таким густым, что на расстоянии он смотрелся как изумрудный войлочный чехол на мебели. Именно так выглядели берега везде, кроме самых крутых и открытых участков, где зелень уступала место голой красной глине. Минуя поворот за поворотом, следя, как стрелочка на карте Виллема приближается к Шугарленду, королева все ждала, когда же зелень отступит и они окажутся среди городского ландшафта. Но этого так
